Иномирянка для министра (СИ) - Замосковная Анна - Страница 2

За спиной топал Валерий Кириллович:

— Стой, тварь!

Выдирая ключ, ломая ноготь, я проскочила внутрь, в темноту. Привалилась к створке, щупала замок: простой, с поворотной защёлкой. Крутанула её, и он закрылся.

Рухнув на колени, заплакала от счастья, что замок изнутри закрывается не ключом, иначе бы не успела.

Дверь содрогнулась от ударов.

— Выходи! Выходи, тварь! — Валерий Кириллович колошматил поскрипывающую дверь. — Засужу! Выходи по-хорошему!

В промежутках между ударами он крыл меня матом, а я сидела на полу, обхватив больное колено, и не знала, что делать. Телефон остался в офисе этажом выше. Слёзы душили. И ощущение убийственной несправедливости: я ведь просто работу искала. Просто работу. И всё делала хорошо, а меня теперь…

«Ничего, — повторяла себе, — не до утра же он будет ломиться». Валерий Кириллович поносил меня последними словами.

Заткнула уши.

Надо всего лишь продержаться. Это ведь старый архив, тут одна дверь, окон нет.

Надо как-то выдержать это.

Просто дождаться утра.

Слёзы текли, впитывались в растрёпанные волосы.

Не знаю, сколько я сидела так, дрожа и стараясь не обращать внимания на ужасные обещания Валерия Кирилловича, в том числе заказать моё изнасилование отморозкам, чтобы осознала, какое выгодное предложение он сделал…

А потом стало тихо. И я вздохнула с облегчением.

«Всё будет хорошо», — обещала себе.

Я ведь не полезу проверять, ушёл он или нет. Посижу до утра, а там выпустит охранник. Лучше думать об утреннем освобождении от Валерия Кирилловича. О ком-нибудь, кто выведет меня из этого кошмара. О рыцаре, в конце концов. В сказках девушек спасают прекрасные рыцари, может мне хоть раз повезти? Пусть кто-нибудь защитит, ведь невозможно, чтобы на Валерия Кирилловича совсем не было управы.

Или он протрезвеет и оставит меня в покое?

Шорох ключа в замке и щелчок втянувшегося язычка были точно удар. У Валерия Кирилловича есть запасной ключ! Дышать стало нечем. Мысли рухнули в бездну. Онемевшая, оцепеневшая от леденящего ужаса я просто смотрела, как открывается дверь в мою каморку и молилась о спасении.

Если есть в этом мире высшие силы — помогите.

— Леночка… — пропел Валерий Кириллович, — я иду.

Глава 2

Ежеминутно проверять родовой браслет — это уже нервное. Но остановиться я не мог. Пока карета везла меня в министерство внутренних дел, снова расстегнул пуговицы и закатал рукав.

Браслет — высокий, в половину предплечья — раскрылся на ширину трёх пальцев. Того гляди станет мягким, словно ртуть, и стечёт с моего запястья, как когда-то стёк с руки дяди, не сумевшего подтвердить брак и сохранить за собой право главы рода.

Я запрокинул голову, но пальцами щупал и щупал эту проклятую с каждым днём росшую щель.

Кто и зачем придумал глупый закон, что главами министерств могут быть лишь главы рода? Будто я поглупею, если лишусь возможности распределять магию семьи…

Тяжко вздохнув, приказал себе не думать глупостей.

Закон справедлив: только главы достаточно независимы, чтобы занимать такое высокое положение. А если глава моего рода будет решать, давать мне магию или нет, какой из меня министр внутренних дел? Я бы превратился в его марионетку.

Закон верен.

Просто мне не повезло.

Закрыл глаза.

Память швырнула в прошлое, в горячие степи Черундии. В деревеньку, выступившую на стороне Галлардии, поднявшую бунт против моей страны.

Запах палёной плоти обжёг ноздри. Уши наполнились стонами раненых.

Я ведь просто выполнял приказ императора.

Мятежников надо было уничтожать.

И не моя вина, что они тащили в бой детей и прикрывались ими. Артиллерийские снаряды и пули обычного оружия не ведаю жалости, усилием воли их не отвести от нежелательной цели.

…Старый шаман с запечённым солнцем лицом сидел среди детей, посечённых шрапнелью. Они страшно стонали. А шаман выстукивал мерный ритм колотушкой, украшенной косичками и перьями.

Казался таким спокойным.

Но когда он открыл глаза, меня объял животный ужас, внутри всё сжалось.

В глазах старика — обыкновенных, человеческих — была сама вечность. И он, под ритм своей разукрашенной колотушки, коверкая наш язык, сказал:

— Ты любишь власть. И власть твоя при тебе, лишь когда у тебя есть жена. Не жить твоим жёнам, не ходить по земле, не питать твоё сердце чёрной силой. Смерть отнимет всё, что ты любишь. Закроет дорогу, о которой ты грезил с малых лет. И пока та, которую ты полюбишь, не отдаст за тебя жизнь, не знать тебе прощения за пролитую кровь, не ведать покоя.

Тогда я не поверил. Я был главой рода, а передо мной — сумасшедший старик без магии. Он умер в лагере для пленных.

Вскоре после этого глупо умерла моя вторая жена.

За ней третья.

После смерти четвёртой жены я уже не мог отмахиваться от безумных предположений о проклятии и стал искать информацию по архивам.

Неожиданно помог один из принцев Охтандии. Их королевский род, Херинфардские, древнейший из владеющих родовой магией. Он-то мне и рассказал, что до появления родовой магии в нашем мире было иное, исконное колдовство.

Его нашим волшебством не переломишь и не переиначишь, а развеять можно единственным способом: исполнив условие отмены, для равновесия обязательно вкладываемое в узор магии. Принц научил, как увидеть стянувшую меня сеть шаманского проклятья.

Теперь, стоит закрыть глаза и настроиться, я ощущал, видел пронизывающее меня чужеродное колдовство. Оно проросло, точно плесень, опутало, и не было от него спасения. Никакие снадобья, никакие родовые боевые заклятия, даже прохождение через тени, даже чёрное пламя Бездны не смогли его извести.

Я точно рыба на крючке. И если он выскочит, то вместе с внутренностями, оставив меня подыхать в муках. Потеряв первую жену, Талентину, я едва выкарабкался. И теперь знаю: если доведётся второй раз полюбить, смерти любимой не переживу. Пусть ни одна из последующих трёх жён не тронула моего сердца, внутри леденеет от мысли снова испытать подобную боль…

И не нашлось ни одного шамана, который мог бы помочь, кто бы владел этой проклятой древней магией, поставившей крест на моей жизни. Ведь я даже умирающую или больную женщину в жёны взять не могу — браслет таких не принимает. И что мне теперь, делать? Обрекать кого-нибудь на смерть? Фактически самому убить?