Лишних нет. По закону Джа (СИ) - "-Канамуля-" - Страница 25

Он делает невыносимую паузу и, сравнив ощущения, догадывается, что до идеала не доберется.

Следует вереница гладких шариков, цветных или не очень, немного жестковатых, но приятных. Юнги хочет их внутри. Начиная с самого маленького по самый большой. Ему кажется, он залипает на свои красивые руки, ювелирно корпящие над слиянием. Закусив язык, он рычит и вталкивает всю цепочку, оставляя на большом пальце верное колечко. Тягучая карамель собралась внизу живота. Дав кайфу проползти от макушки до пят, Юнги по памяти зацепил раскрытой ладонью отложенный дилдо и взял его в рот, остро ощущая мало объяснимую нехватку действий. Закрыв глаза, он сосёт его, смачно причмокивая и балуясь, и медленно тащит цепочку, пока, скуля, не выводит её всю и, облокотившись, почти теряет равновесие.

Голодный и очень-очень похотливый взгляд.

На ощупь Шуга подобрал похожий по размеру и диаметру вибратор, вслепую вымазал лубрикантом без отдушек. Юнги хотел пролить его аккуратнее, но все равно измазал пресс и постель. Поджав губу, он ввёл в себя силиконовое подобие и подался навстречу, выгибаясь и скручивая простынь в свитки, опускаясь до сучьего нытья. В глазах защипало, голова закружилась. Он не нарушал законов поступательных движений, щедро разрываясь на шумные вздохи, упал на спину и спрятался под рубашкой, продолжая замедленно трахать себя игрушкой. Слегка притомившись, он оставил её внутри и включил вибрацию, доверяя темноте, сизому дыму и красочному воображению.

Представить, что он затягивается и улетает, пока Чонгук размашисто толкается в него, проезжаясь пальцами по животу, он падает и нажимает Юнги на солнечное сплетение, где покоится медальон; их соединяет одна линия; представить его приоткрытый рот и услышать пробирающий до кости бас. Сжать его и приготовиться умереть.

Да-да, хорошо.

Хён.

Рубашка, почти такая же тёплая, всколыхнулась, заглушив густой стон. Юнги зажевал ткань, чертя ногтями по матрасу и безуспешно сводя колени, разламываясь и прогибаясь колесом. Он кончил, и непослушный вибратор с жужжанием опустился на простынь, пришлось тянуться и выключать, растерянно моргая взмокшими ресницами.

Захлестнуло. После пойманного оргазма Юнги покурил, и эффект умножился на два. Вытянувшись, он захрипел и впал в нирвану, проклиная сверхчувствительность, открытую Чонгуком. Он поджал всё еще ослабленные ноги, перекатился на живот и около десяти минут отходил, а потом рассмеялся до слёз, и по нисходящей эти слёзы превосходили всякое веселье, потому что оказались настоящими.

***

Темнота разрушает изнутри. Когда ты говоришь «я в порядке», а то зиждется не на трёх словах, но трёх колах, с которыми вздохнуть по-человечески не выходит. Напряжение скопилось повсюду и ничем не прогонялось. Выкуренное выходило смехом, но Юнги поменял смех на полуулыбку и попытался заткнуть звенящие в голове голоса, твердившие об одном и том же.

Трус. Раз прячешься, значит, трус. Хвалёные стальные яйца ничего не стоят.

Метро зашумело, пришлось увеличить на плеере громкость. Шуга прислонился к стенке и прикрыл глаза. Этим вечером он собирается к знакомому, просившему о личной встрече: узнать насчет того, когда тот подсобит со своей студией и действительно ли поможет записать альбом. Заодно Юнги оценит, подойдет ли ему тамошняя «небольшая каморка». Зато по деньгам выйдет выгодно.

Как же тонко иногда может издеваться судьба, случай или что там у нас отвечает за подходящий внезапно пиздец в жизни… Отряхнувшись от дрёмы, Шуга абсолютно точно увидел знакомые карманы не менее знакомой толстовки. Просто ли им по пути?…

Между станциями поезд ушёл в вечность. Их взгляды столкнулись. Юнги сглотнул, Чонгук нервно кусает губы. Шагнуть бы к нему, обнять и уверить, что такого дерьма больше не повторится.

Шуга не продержался и полминуты, уткнувшись в зеркальное отражение двери. Чонгук следил за ним и оттуда, немного сердито, немного с сожалением. И убиться бы напрочь от противоречивых мыслей.

«Не говори со мной, не говори…, — Юнги сжал поручень. — Пожалуйста, ну давай, неужели так сложно, гордый ты пиздюк…».

Чонгук вышел на следующей же станции и быстро шагал не оборачиваясь, оставив Юнги в неоднозначном состоянии, не то мужской злобы, не то мальчишеской обиды. Почему он сам не начал диалог, спрашивается? Чонгук выглядел наказанием во плоти, и Шуга чувствовал, что словами не обойдется, вину не загладить, как ни объясняйся. Намджуну высокопарные моральные речи не особо помогли: у Юнги надорвалось доверие к нему. Если то же самое испытывает Чонгук, вмещая в своё огромное сердце остроконечные скалы, Юнги стоит его понять.

Но каково с этим мириться.

По правде говоря, Чонгук опасался случайных пересечений, которые могли бы приравнять цену его рассудка к нулю. Он увидел Юнги и понял, что слабость к нему не поддаётся дрессуре. Юнги обходил поставленные запреты одним своим существованием. Допустим, он попался, как мог бы попасться однажды Чонгук, отнимавший у Чимина Тэхёна. Но примерить шкуру другого и соотнести её с удушающим «сегодня» труднее, чем кажется.

На город наползли сумерки. Выйдя из автомастерской, Чонгук свернул за угол и как раз успел прикурить, когда его окликнул знакомый голос.

— Балуемся? — Чимин выглядит не менее уставшим, хотя ему еще всю ночь танцевать.

— Иногда бывает необходимо, — бесцветно заметил Чонгук. — Ты явно не мимо проходил.

— Не хочу вмешиваться в ваши с Юнги отношения, но мне надо знать, о чём ты думаешь, — Чим привалился к каменной ограде и попросил пару затяжек. — Я не скажу, что мы виделись.

Чонгук почувствовал, что не один мучается проблемами выбора и переоценки. Чимину приходится делить на двое, чтобы оставлять целым одно чувство.

— Ты прекрасно знаешь, о чём я думаю, Чимин.

— Соглашусь. Вдвоём лучше, чем поодиночке.

— А втроём?

— Подъёбы слегка неуместны, — скривился Чим.

— Я тебя понимаю, — вдруг смягчился Чонгук и приятельски похлопал собеседника по плечу. — Ради Юнги я бы тоже сделал, что угодно. Кроме того, что делаешь ты. То есть, умом я принимаю твой подход и готов одобрить, но я больной собственник: что моё, то моё и только.

— Многим наше цирковое трио кажется странным, даже нашему Хосоку. Он всё удивляется, как же мы так опустились, удивляется и трахается с нами… — Чимин рассмеялся, и Чонгук неуверенно поддержал. — Да нет же, комично. Отпирался дольше всех, а теперь за уши не оттянешь. Преимущества тоже есть: нам легче поделить обязанности. Хосок по хозяйству здорово помогает.

— Он с вами живёт, что ли?

— Да. Им с Тэхёном на учёбу вместе удобно ездить, да и домой возвращаться.

— А ты восстановиться не хочешь? — Чонгук докурил и, элегантно потушив окурок, опустил его в урну.

— Корочки ради? — Чимин прикрыл лицо руками, пряча смех. — Танцор-экономист, господи. Да я прям новую эпоху в клубе открою, ага. Нет уж, спасибо, отучился. Рождённый танцевать, танцует. Да и деньги нужны. Мои, конечно, подрабатывают: Тэхён студентам рефераты и курсовые катает, а Хосок… Ну ты знаешь, наверное, он мой менеджер. Неспокойно мне, когда не работаю. Привычка. Кажется, сяду без дела и мир развалится нахер.

Смекнув, что обоим в одну сторону, они пошли прогулочным шагом. Чимину, видимо, нарочно хотелось опоздать. Не то, чтобы он не любил свою работу. Но от всего сердца ненавидел тех, кто тянется после выступлений с недвусмысленными предложениями. Ради заработка он мог бы и соглашаться иной раз на лёгкие деньги, как бывало до появления Тэхёна. Однако, верность для него не пустой звук.

— Ты хороший парень, Чимин. У нас раньше не было возможности поговорить вот так, и ты не мог знать, что я о тебе думаю, — цепляющий голос Чонгука вывел из раздумий. — Когда я тебя однажды отбивал от придурков в переулке, то смотрел исключительно с точки зрения обиженной девчонки, предполагал, что накажу, и моя детская мстя будет справедливейшей на свете. Но что бы я ни делал, ты не ломался. Пожалуй, мне даже немного завидно.