Не без греха (СИ) - "-Канамуля-" - Страница 47

Возвращаясь, Юнги отснял ещё несколько кадров, повернулся с фотоаппаратом и обмер. Вдалеке, где береговая линия уходила тропкой в дощатый мостик, показалась знакомая фигура. Юнги приблизил и вдохнул слишком мало воздуха, чтобы не закружилась голова. Поспешно убрав технику в чехол, он встал, как вкопанный, подождал, пока человека впереди осилит зрение.

Рёберная клетка дрогнула.

Он.

ОН.

Они медленно и растерянно шагали друг другу навстречу. И у каждого в голове ревела однотонная сирена имён.

Но сошлись они беззвучно, задохнувшись в крепких объятиях. Юнги не смог спросить о том, что с ним, с избитым. Тэхёна затрясло, Юнги старательно укрывал его от ветра, а тот начинал плакать, ощупывал, заглянул в глаза, поцеловал в щеки, обретая Юнги заново. Он реальный, живой, дышит.

— С…

— Что?

— Сволочь…

Море зашумело так, что Юнги всё равно ничего не расслышал, он вдохнул запах волос Тэхёна, он пытался поцеловать его и утешить. И тут же осознал: лучше не стало.

***

Ещё несколько миль Чонгук держал их на расстоянии, потом ушёл в сторону от аэропорта. Люди в «ауди» смекнули, что их пытаются увести и нагнуть.

Сжимая руль, Чонгук впервые испытывал жалость к себе, прикусил щёку и глубоко задышал, сделал музыку погромче. Всё нормально. Их можно водить за нос хоть целые сутки, а потом…

Потом. Чонгук не видел ничего, кроме черноты и нолей в сообществе Юнги и Тэхёна, поделённых друг на друга. Те ублюдки способны выйти на них и каким-нибудь другим способом. Или нет, если попробовать отвести подозрения и покопаться в грязном белье.

Проигрыш. И выигрыш одновременно. Раз за их обоюдное тепло, превознесённое Чонгуком в единственную ценность.

Сильно развитое чувство долга. И просто - чувство. Наверное, Чонгук всегда ждал подходящего момента, с самого детства. Ему было потрясающе легко, когда он сорвался на ринге, он всегда шёл на риск осознанно. Его уже не спросят о том, каково было очнуться и смотреть в глаза мёртвых родителей, а он помнил, как и всё плохое, что человеку помнить свойственно, вопреки желанию забыть.

Машину увёл за город, за дачный посёлок. Покурив, он заглянул в бардачок, на оставшиеся «семь патронов» и спешно пихнул пистолет под сиденье. Будет неправильно, если у него найдут оружие. Чонгук потянет время и, возможно, безболезненно, даст фальшивые наводки. Тоже своего рода ставка на фортуну. В случае перестрелки попытается добраться до «берреты» и хотя бы будет уверен, что в этой тишине не зацепит гражданских.

«Ауди» с хрустом остановилась позади.

Выдох. Оправить пиджак. Нажать на ручку.

Чонгук вышел, бандиты вышли навстречу.

— Ты один? — спросил мужчина в костюме, за ним пристроилось пятеро, держащих оружие наготове, двое проверили машину, один ощупал Чонгука.

Его сняли с прицела.

— Один, конечно, — Чонгук поднял руки в мирном жесте.

— А цыпа твоя где? Мальчик со смазливой рожицей?

— В мотеле остался, — солгал Чон.

— Кинуть его хотел? — усмехнулся авторитет.

— Бля, он на днях мужика одного грохнул, куда мне с таким балластом возиться. Я и подумал, что пора валить. Но вовремя вас заметил.

— Типа пацифист? Мы знаем, что Юнги жив. Сильно всё было подмазано красиво, я и решил проверить. Один из криминалистов раскололся. Сложно не расколоться, когда яйца отрезают, — он ухмыльнулся, но Чонгук не счёл шутку забавной. — Он меня на пять лямов наебал, братишка твой. Скажешь, где эта паскуда и разойдёмся.

Напрягшись, Чонгук живо соображал.

— Понятия не имею, где он. Меня могут приплести к убийству, поэтому и решил бежать, пока не поздно. У нас с братом всегда были паршивые отношения.

Главарь оскалился, сверкнув золотыми зубами, погладил рукоять пистолета. Чонгук снова заговорил:

— Я могу отдать три, ещё два через месяц.

— О, так ты у нас при деньгах и при мозгах? Твой братец-пиздабол тебе не чета совсем… — последовали мучительные размышления. — Ладно. Замётано. Сегодня к вечеру переведёшь, вот на этот счёт, — Чонгуку протянули только что оформленную бумажку с цифрами.

Чонгук подождал, пока они усядутся и отъедут, а потом направился к машине. Он уже подумывал о том, что в Новой Зеландии скоро весна, как грохнули выстрелы. Пуля прошла навылет со спины, просквозив живот, Чонгука встряхнуло, ещё два хлопка - и огонь в лёгких. Он упал на колени, содрал ладони о щебень, обернулся и увидел расплывающийся металл автомобиля, который, отъехав, остановился и выпустил одного из компании. Они изначально не собирались заключать мирных договоров. Только подонки стреляют в спину. Не деньги им были нужны.

Уехали.

Содрогаясь, Чонгук зажимал пульсирующую дыру, рукой, другой открывал машину, а пальцы соскальзывали.

— Нет… нет…

Он сплюнул кровь и прикусил клыком губу, чтобы не ошалеть и не потерять сознание. Живот жгло, дышать больно. Добравшись до сиденья, наконец, он увидел, что забрали телефон. Он кое-как сел и, обливаясь потом, нажал на газ. Тронувшись, авто шатнулось по колее. Пока шли «переговоры», один из бандитов вспорол две шины. Чонгук дышал через рот, надеясь по-тихому доехать до ближайших домов.

Головокружение и тошнота затмевали разум, рука прыгала по рулю, как ужаленная, Чонгук силой воли клеил её обратно, на газ давил едва ли. Спазм в животе вывернул так, что Чонгук стукнулся о руль и ненадолго отключился, а когда пришёл в себя, то увидел, как стоит на холме, недалеко от озера, в которое не съехал только потому, что выученная рука успела дёрнуть ручник. Осознав, что машину в таком состоянии на спущенных шинах он ни за что не вывернет, Чонгук несуразно подумал о пистолете. Затем подумал о Юнги. И, открыв дверь, вывалился на влажную замшелую землю. В голове звенело:«Борись». И не важно за что, но до последнего, пока можешь.

Небольшой лесок, пахнет свежестью.

Чонгук отчаянно полз к дороге в надежде стать замеченным кем-нибудь из проезжих. Глотал воздух ртом, как наземная рыба, ищущая прибежища. Бред клубился над его рассудком, наплывали воспоминания. Он подтягивался на локтях, оставляя за собой длинный кровавый след, в глазах туманилось и двоилось.

До обочины всего-ничего, но сил нет, руки трясутся. Чонгук приостановился отдышаться, он пробирался сквозь дебри памяти, возвращался назад и топал маленькими ножками, он шёл вслед за родителями, шёл вслед за новой семьёй, он пробегал мимо себя ярким юношей и молчал, опережал себя тем, кто он есть и заглядывал в глаза с пониманием.

Остановись.

Это конец.

Дальше ничего нет.

Рыкнув, Чонгук перевернулся на спину и, стиснув зубы, продолжал отталкиваться от земли, щурясь от световых бликов, он отталкивался и продолжал вскапывать землю ногами, локтями. И не заметил, как отдых продлился. Пригрело кожу. Слишком красиво, вот оно - наполняется смыслом, очертаниями, переливается радугой в паутинках.

Чонгук испытал восторг от того, какими яркими поначалу были цвета, какими острыми чувства, весь этот мир кишел сплошной любовью, весь этот мир силился обнять его и утешить. Небо вспыхивало над головой лазурью, а ореол солнечного света будто скручивал кольца в разноцветные спирали, звуки сливались в мелодии и затухали постепенно, как окончивший играть партию оркестр.

Чонгук сильно обрадовался, когда увидел Юнги, сидящего подле. Вот и увиделись. Увиделись!

— Тебе больно, Гуки? Скоро пройдёт.

— Хён…

Юнги склонился над ним с улыбкой, взял за руку и нежно поцеловал в губы. И боли не стало.

— Мы пойдём… — Чонгук всхлипнул и закашлялся, — мы ещё пойдём в кино?

— Конечно. Скоро пойдём.

— Вдвоём?

— Да, вдвоём, — кивнул Юнги, его образ подёрнуло дымкой.

Такое важное, такое невыносимо важное Чонгук всегда хотел сказать ему лично вслух, донести голосом, хотя бы шёпотом…

— Хён, я люблю…

Взгляд его остекленел, замораживая слёзы, сползла на землю хватавшаяся за рану рука. Он проваливался в глубокий сон, а потом, взлетая высоко-высоко, покуда не достать ни птицам, ни людям, всё ещё ощущал тепло поцелуя, кутающего плазменной негой, словно пушистым одеялом.