Божьи люди. Мои духовные встречи - Митрополит (Федченков) Вениамин - Страница 74

Придя ко храму, он спросил у сторожа:

— Можно ли причаститься сейчас?

Сторож усмехнулся:

— Что это, барин? Разве вы не знаете, что причащаются за обедней?

— Ах, разве за обедней?

Он уж и этого не помнил…

С этого момента началась у него новая жизнь: кающегося грешника…

Таким он и уехал за границу. Это было в 1922 году. А я познакомился с ним в 1925 году, когда вызван был в Богословский институт инспектором.

К этому времени у него образовалась особая “специальность”, не знаю, как называвшаяся, именно: разыскивать по разным госпиталям Парижа русских больных и снабжать их книгами, гостинцами, утешать беседами, привлекать к этому других лиц и т. п. На подарки больным он не стыдился просить у богатых людей милостыню.

А как он сам питался по вечерам, не знаю; ведь ему у брата давали пищу лишь один раз в день.

Помнятся еще из этого периода его жизни две вещи: он выпустил жизненно–интересную книгу “Смирение во Христе”[252], и путешествие в Лурд — к Божией Матери, с одной богомолкой, которая, кажется, дала обет об этом.

Но еще важнее в нем было то, что он отличался поразительным незлобием. У него не было и не могло быть врагов! По–видимому, книга о “Смирении” была отображением его собственного настроения.

Но самым удивительным в нем была молитва. Когда в Париже образовалась группа русских православных, под юрисдикцией нашей Патриархии (Патриаршая Церковь), он тотчас же примкнул к ней. И здесь я мог видеть постоянно, как он молился! Упадет, бывало, на колени пред образом Божией Матери или св. Николая со свечечкой, устремит глаза свои вверх, — и полушепотом о чем-то говорит, как живой живым. Потом встанет с колен, поставит свечечку и скажет почти вслух: “Благодарю Тебя, Пресвятая Богородице” —или “Святителю отче Николае”…

Вера у него была необычайная! Детская! Поразительная!

Чудесные события были в жизни его, но мне известны лишь два случая.

…Было Богоявление. Освящали воду под праздник. И когда крест погружали в нее, он увидел бесов, — уж не знаю, в каком виде, — вышедших из купели… Об этом он тогда же сообщил м. Е.[253], и это стало известным и мне.

Другой случай более простой. Не имея достаточно пищи, он заскорбел и в молитвах стал как-то жаловаться Богу на свое трудное положение и просил дать ему какое-либо небольшое место. В соседнем районе освободилось место на почтамте: разбирать почту. Его приняли (за 600 франков в месяц: приличный прожиточный минимум). Сначала он был очень рад. Но скоро почувствовал, что его молитва стала сухой. И он понял, что Господь лишил его благодати Своей. И тогда он стал молиться, чтобы Господь лучше лишил его места, но возвратил бы горячую молитву. И точно в ответ на это вышло распоряжение — сократить почтовых чиновников! Он был освобожден: молитва была услышана.

Это нужно считать тоже чудом.

Потом меня перевели в США. Я с ним расстался. Он занялся писанием толкования на Апокалипсис[254].

Но эта работа, дошедшая до меня от патриарха, по–мое- му, была неудачная… По–видимому, дарования у него были практически духовные, а не писательские.

Теперь ему, вероятно, более 80–ти лет.

Похороны

Скончалась неожиданно молодая женщина, лет 28—30-ти. Незамужняя… Это было в Нью–Йорке.

Меня пригласили отпевать. Народу было довольно. Впереди, с правой стороны от гроба, стояли родители — отец и мать — лет под 60. После отпевания я подошел к ним сказать им что-нибудь утешительное. Не помню уж — что…

Выслушали сдержанно. Кажется, даже — без слез…

А отец (видимо, из рабочего класса) ответил мне:

— Бог дал, Бог и взял.

Я удивился такой вере…

Со свечкой

Впрочем, чему же дивиться?! Русский человек и жил, и умирал просто. Недаром А. Н. Толстой в своей “Исповеди” писал: “Насколько спокойная смерть есть редкое явление среди нас, богатых людей, настолько среди народа она обычна”.

Еще припоминается его же рассказ, как пахал крестьянин: взял свечечку, прилепил ее к сохе — и нукнул на сивку.

Святая Русь!

Крещение студентки

Это уж не предание веков, а факт из наших дней… Притом лично мне известный: я принимал сам участие в нем. Свидетелей много, все сейчас живы; но имен их не внесу сюда пока.

Однажды приходит ко мне в квартиру молодая девушка, лет около 20–ти с лишним. Светлые волосы, голубые глаза, розоватые щеки. И что было в ней особенностью, это застенчиво улыбающееся молодое лицо, краснеющее от деликатной робости; и тогда глаза ее становились совсем узенькими.

На мой вопрос, чем я могу ей служить, девушка без всяких подходов, быстро заявила, что она хочет кресгшься. Эго — в нашей современной обстановке — совсем не простое и не частое дело. А тем более — для молодой девицы. Я попросил ее кратко рассказать о себе. Она сообщила, что училась на математическом факультете в Московском университете, но ей осталось еще несколько месяцев до конца учения. И семья ее — мать и сестра — переехали в Р.

— Как же вы пришли к этому решению — креститься?

Оказалось, что ее семья (отца уже нет) была, как многие

люди, неверующие; и ни о чем религиозном не помышляли. Девушка тоже жила, “как и все”. Между прочим, любила развлечения, кино, театр и проч., курила, ни о чем ином, кроме земного, не думала. Однажды она пошла в кино, но оказалось, что не хватило у нее денег на билет. А рядом был кафедральный собор. Зная, что там хорошо поют певчие, она — чтобы заменить кинотеатр — решила зайти в храм. Пение понравилось ей… Она пошла туда в другой раз. Тут она услышала проповедь… Потом еще и еще… И скоро она горячо приняла к чуткому сердцу своему все христианское учение. Недолго думая она решила и креститься.

Вот — краткая история ее обращения… Очень легкая, простая, но искренняя. Для ее образования и острого ума, казалось бы, — не так проста история; но факт остается фактом!

Побеседовав с ней немного, я поручил дальнейшую подготовку ее монахине А.[255], весьма образованной богословски и опытной в религиозной жизни. Она стала давать девушке разные нужные книги и беседовать с ней. Скоро девица, возвращая книги, с удивлением сказала монахине:

— А оказывается, авторы этих книг — не только верующие, но и очень умные люди!

— А почему это вас удивляет? — говорила монахиня.

— Да ведь у нас в школах постоянно твердят, что верующие — это темные люди, обскуранты, и религия держится на невежестве обманутых людей!

Прошло еще несколько дней, и девушка крестилась… Кстати, в тот же день с ней крестились еще две девушки и девочка, более молодые.

Все они (кроме маленькой девочки) стали усердными и постоянными посетительницами храма. Особенно — студентка…

Много бы отрадного я мог рассказать о ней! Светлого! Но опущу это.

Скоро она стала учительницей математики в средней школе. Иногда рассказывала про своих родных. Мать ее хотя и была крещена в свое время, но к религии была индифферентна — но не враждебна. А сестра (моложе ее) очень любила развлечения, особенно танцы: не тратила свободных денег, все копила на танцы… Но не проявляла ни малейшего интереса к вере… А спали они на одной постели в одной комнате с матерью; средства их были очень скромные, почт бедные. Один раз эта девушка привела-таки маму в храм, а потом и на общую трапезу. Мать была — точно замкнутая, без улыбки, без движения лица, молчаливая. А сестра, постоявши немного в храме, вышла и сказала (как мне потом передано было):

— Скучно мне!

И села на скамеечку, вынула какую-то книгу и начала читать ее.

И вспоминаются мне слова Господа: “…будут двое на одной постели: один возьмется, а другой осгавится…”[256].

Что будет дальше с ней, не знаю. А старшая потом привела ко мне еврейку для беседы. Та на другой день прислала мне в благодарность цветы… С ними пришел и офицер–пре- подаватель. Я им говорил о фактах чудесных.