Падение Света (ЛП) - Эриксон Стивен - Страница 25

— Не ждите слишком долго, — спокойно посоветовала Финарра.

— Я задумываю путешествие иного сорта, — сказал Реш. — К путям исцеления.

Она оглянулась на Кепло Дрима. — Воображаю, ведун, что искушение непреодолимо, но не вы ли говорили об опасностях?

— Я.

— Что же вы делаете?

— То, что должен делать друг.

— Это разрешено?

— Ничто не разрешено, — прорычал он.

Финарра всмотрелась в ведуна и вздохнула. — Помогу чем смогу.

Реш наморщил лоб. — Трясы отвергают ваше прошение. Ставят преграды снова и снова. Вы находите нас закоснелыми и уклончивыми, но остаетесь. А теперь, капитан, предлагаете помощь в спасении жизни Кепло Дрима.

Она стянула кожаные перчатки. — Слишком высоки ваши стены, ведун. Трясы мало что понимают в окружающей жизни.

— Мы видим резню. Видим фанатизм и преследования. Видим рождение бессмысленной гражданской розни. И еще видим убийц нашего бога.

— Если вы видите лишь это, ведун, то никогда не поймете, почему я предлагаю помощь.

— Как я могу доверять вам?

Она пожала плечами: — Обдумайте самые пошлые мотивы, ведун. Я ищу вашей поддержки. Стараюсь завоевать ваше расположение, чтобы вы добавили вес моим речам перед Его Милостью.

Ведун подался назад. — Бесполезно. Все уже решено. Мы не будем действовать.

— Тогда я уеду как только смогу. Но сейчас… скажите, чем могу я помочь в исцелении вашего друга.

— Никакой бог не смотрит на нас, капитан, чтобы положить вашу заслугу на полку добрых дел.

— Я сама определяю, добры мои дела или злы.

— И как взвесить?

— Я сурово сужу себя. Жесточе, чем посмел бы любой бог. Мне не нужны святоши, чтобы утешиться.

— Это ли задача священников?

— Если нет, я готова услышать больше.

Однако он покачал головой и встал, тихо застонав. — Во мне все эти утешения что-то давно умолкли, капитан. Я не ищу разрешения на то, что творю. А трясы… Никакой бог не следит за нами, не судит, и в отсутствии — да будем мы прощены! — есть облегчение.

Она подошла к двери и опустила засов. — Что теперь?

— Вытащите клинок, капитан.

— Против кого?

Он натянуто улыбнулся. — Без понятия.

* * *

Кепло тащили по грубой земле, по каменистому склону. Он открыл глаза, но мало что видел. Глаза слепил свет, возможно, от факела, грязные руки тащили его за лодыжку, словно он стал невесомым. Он чувствовал, что пальцы ног странно вывернуты, мозолистые чужие пальцы впились так крепко, что вырывают волосы, а острые камни вырывают еще больше волос из спины.

Потом в пещеру, кислый запах зверей, гнилого мяса и костра. Каменный пол был грязен. В теле не осталось сил, руки стали подобны толстым жилистым веревкам, однако он не отрывал их от висков. Мимо скользили корни. Холодный сырой камень образовывал трещину, и туда легко скользнуло его тело, словно в тысячный раз. Откуда-то снизу пещеры доносился тупой, стонущий звук.

Проход сузился, пошел круто вниз, затем вверх. Его похититель дышал тяжело, с присвистом. Ноги шлепали впереди гулко, словно по барабану.

Тут всё утекло прочь, а когда он вернулся, то был неподвижен, пространство вокруг заполнили шевелящиеся тела, едва различимые в свете забитых углями чаш из черепов на уступах стен. На стенах были и рисунки. Звери и просто штрихи, отпечатки рук и фигурки-палочки, всё это красным, желтым и черным цветом.

Он попробовал сесть и убедился, что связан по рукам и ногам. И тут же толстые веревки дернулись, поднимая его над полом. Голова откинулась и ударилась о пол, но тут же руки схватили ее и подняли, чтобы он смог увидеть свое тело.

Но нет, не его тело. Покрытое проволокой волос. Грудная клетка выдается, как у птицы. Растянутые суставы ломит, он не чувствует кистей и стон, только тугие узлы.

«Бегущие-за-Псами охотились. Я спал под деревом, набив живот. Над зарослями, за равнинами, где тонкие ручейки исчертили глину. Там звери лижут почву вздувшимися языками, там гибельная жара, там совсем нет пищи.

Бегущие-за-Псами охотились. Нет славы, если вогнать копья в раздувшийся остов. Они искали леопардов ради шкур, ради когтей и клыков. Леопарда не едят. Печень убивает. Сердце горько. Леопарды не любят смерти. Умирают в ярости. Умирают, полнясь злостью. Бегущие-за-Псами охотились на леопардов, ища глаза на деревьях, тела, прижавшиеся к толстым сучьям. Кровавые следы на деревьях, схватки ястребов и стервятников вокруг ствола. Леопард глядит вниз, лениво и сонно. Мухи кормятся на грязной морде, лижут усы.

Пусть жара дневная вечна, ночь еще придет. Никаких перемен. Эта сцена могла бы быть нарисована на стене пещеры.

Бегущие-за-Псами охотились. Я спал на дереве. Один. Они увидели и подумали: «Ага, последний Эресал холмов, лесов, кустарников, которые мы назвали своими. Юный самец, обреченный искать самку и стаю, но сейчас он один. Нет других Эресалов, не здесь, и ох как они вопили, умирая! Вопили, а громадные звери, за которыми ходили они, спасались от копий Бегущих-за-Псами или умирали, бешено содрогаясь.

Черепа юнцов были разбиты, плоть сварена, печень съели сырьем».

Бегущие-за-Псами охотились.

Камень из пращи повалил меня. Ошеломил. Они набросились и забили меня до бесчувствия.

Дух леопарда. Отметины когтей на дереве. Они не обращали внимания.

Мы, живущие, убежали прочь. Мы, живущие, вернулись в густые травы, в темные ночи, к эху рявкающих гиен и ревущих львов. Скользнули в незримые реки, туда, где мир был безвременным. Мы потянулись к духам. Коснулись их сердец, и сердца открылись нам».

Веревки дико задергались — панические движения, знаки внезапного ужаса. Из других полостей пещеры уже неслись крики, жуткое эхо неслось ближе, все ближе.

«Коснись леопарда, бегай с леопардом, живи на путях леопарда.

Они охотятся в одиночку.

Охотились до того дня, когда пришли Эресалы. В колыхании трав легко обмануть глаза. Но это не порок смотрящего, не слабость видящего. Это расплывается магия. Кто принес нам дар? Это спасение от гибели? Говорят о матери, совокуплявшейся со всеми, кого находила. Собирательнице семян, живом сосуде надежды.

О Майхиб».

Его сородичи собирались в пещеру, сея ужасную резню по забрызганным кровью закутам.

Он был одним, связанным. И был многими, и многие пришли сюда.

Резкие крики нарастали вокруг, янтарные угли разгорались, ибо черепа сброшены были на пол. Бег, сталкивающиеся тела, лязг оружия — и его родичи среди них.

Веревки обвисли, он упал.

Сверху упало чужое тело, рука сжалась в кулак, захватывая волосы. Что-то блеснуло в полутьме. Бегущий-за-Псами оседлал его и всмотрелся в лицо. Бледно-синие глаза озарял ужас. Охотник быстро поднял кремневый нож и вогнал ему в грудь.

Умирая, он смеялся.

Ведь было слишком поздно.

* * *

Келья стала невероятно жаркой. Финарра Стоун вспотела в доспехах, скользкая ладонь едва удерживала рукоять меча. Ведун Реш склонился у постели Кепло, опустил голову, положил руки ладонями кверху на бедра. Уже довольно долго она не замечала, чтобы он шевелился.

Она провела в монастыре уже не дни — недели. Новостей из-за стен почти не приходило. Но она находила что-то почти утешительное в намеренном незнании, словно оставаясь здесь, следя за мелкими жизнями и мелкими делами монашеской обители, можно отогнать весь мир — нет, даже остановить движение истории. Кажется, она поняла, что приводит мужчин и женщин в такие места. Осознанное ослепление, призыв завлекающей простоты — похоже, это лучший из ритуалов, для него нужна лишь пара капель крови.

Умей бог предложить простой мир, не пали бы к его стопам все смертные души? Здания разрушались бы, поля зарастали, бесправие процветало среди блаженного равнодушия. Она-то видела в храмах и монументах символы неверия. Камни сулят постоянство, но даже камни крошатся. Нет ничего простого в течении жизней, в прохождении целых веков. Но при всех ее убеждениях, поклонении сложной изысканности, нечто в глубине сердца плачет по детской непосредственности.