Жрица тугов - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 2

Вдали виднелась горная гряда с высившеюся над ней уединённой вершиной: она была окутана гирляндой облаков, озаренной пурпурным отблеском заката.

- Это Ингльборо, - промолвил мой спутник, указывая бичом на вершину, - а вот и равнины Йоркшира. Во всей Англии это самые пустынные и дикие места. Но они рождают отличных людей. Неопытная милиция, вдребезги разбившая в день Штандарта шотландское рыцарство, состояла из уроженцев именно этой части страны. А теперь, старина, вылезайте и открывайте ворота.

Перед нами была поросшая мхом стена, тянувшаяся параллельно дороге, с железными полуразрушенными воротами, снабжёнными двумя столбами, которые были украшены высеченными из камня изображениями, вероятно, какого-нибудь геральдического животного; говорю "вероятно", потому что ветер и дождь сильно попортили камень. Сбоку высился разрушенный временем коттедж, в былые дни служивший, должно быть, жилищем для привратника.

Я открыл ворота, и мы вступили в длинную темную аллею, поросшую длинной густой травой и обсаженную с обеих сторон роскошным дубняком, ветки которого, сплетаясь над нашими головами, образовали живой свод такой густоты, что сумерки дня превратились в этой аллее в полную тьму.

- Боюсь, что наша аллея не очень-то понравится Вам, - смеясь, сказал Терстон. - Но у моего старика есть мания: давать полную волю природе. А вот и Данкельтуэйт.

При этой фразе моего приятеля мы обогнули поворот аллеи, отмеченный огромнейшим дубом, высившимся над прочими, и очутились перед невероятных размеров зданием квадратной формы. Весь низ здания был в тени, но верхний ряд окон сверкал кровавым отблеском заката.

Навстречу нам выбежал слуга в ливрее, поспешивший взять лошадь под уздцы, как только экипаж остановился.

- Можете отвести её в конюшню, Юлий, - произнёс мой приятель, когда мы вышли из экипажа. - Гуго, позвольте мне представить Вас моему дяде Джереми.

- Здравствуйте! Здравствуйте! - раздался чей-то дрожащий надтреснутый голос

Подняв глаза, я увидал человека небольшого роста с красным лицом, поджидавшего нас на пороге, с куском материи, обмотанным вокруг головы, как на портретах Попа1 и других знаменитостей XVIII столетия.

Ноги его были обуты в пару огромнейших туфель Эти туфли были так неподходящи к его худым, как спички, ногам, что ему приходилось волочить ноги, чтобы не растерять при ходьбе свою чудовищную обувь.

- Вы, должно быть, страшно устали, сэр, да и промёрзли тоже, - странным отрывистым тоном промолвил он, пожимая мне руку. - Мы должны показать Вам всю мощь нашего гостеприимства, ей-ей должны, сэр. Это гостеприимство - одна из добродетелей былых дней, которая ещё хранится нами в наш практический век. Не угодно ли выслушать:

Руки йоркширцев крепки и сильны,

Но - как жарки йоркширцев сердца!

Это факт, смею Вас уверить, дорогой сэр. Эти стихи из одной моей поэмы. А какой именно, мистер Копперторн?

- Из "Преследования Борроделы", - произнёс чей-то голос за спиной старика, и при свете тусклой лампы, висевшей в прихожей, выступила высокая фигура мужчины с длинным лицом.

Джон представил нас друг другу.

Во время последовавшего за сим рукопожатия рука молодого секретаря показалась мне какой-то липкой и неприятной.

Мой приятель проводил меня в мою комнату через целую сеть коридоров и переходов, соединявшихся между собой по старинной моде лестницами. По пути я обратил внимание на толщину стен и на неравномерную высоту комнат, заставлявшую предполагать существование тайников.

Моя комната, как и писал Джон, оказалась восхитительным уютным уголком с камином и этажеркой, уставленной книгами. Когда я снял сапоги и надел туфли, я искренне поздравил себя с тем, что согласился принять это приглашение посетить Йоркшир.

Глава II

Когда мы спустились в столовую, там уже все были в сборе. Старик Джереми сидел во главе стола, имея по правую руку молодую даму, жгучую брюнетку, с чёрными глазами и волосами, которую отрекомендовал мне под именем мисс Воррендер. Рядом с ней сидели мальчик и девочка, очевидно, её ученики.

Меня посадили против неё и по правую руку от Копперторна, Джон сел vis-a-vis с дядей.

Я и сейчас помню желтоватый свет лампы, обливавший а la Rembrandt лица застольной компании, - те самые лица, которым впоследствии было суждено так сильно возбудить моё любопытства.

Это был очень приятный обед, помимо превосходной кухни и хорошего аппетита, разыгравшегося у меня во время путешествия. Дядя Джереми, обрадовавшись свежему слушателю, так и сыпал анекдотами и цитатами. Мисс Воррендер и Копперторн говорили мало; но немногие фразы, произнесённые последним, обнаружили в нём вдумчивого и воспитанного человека. Что же касается Джона, то у нас с ним было столько общих воспоминаний и по колледжу, и позднейшего периода, что я, право, боюсь, что он не воздал обеду всего того, что тот заслуживал.

Когда подали десерт, мисс Воррендер увела детей. Дядя Джереми удалился в библиотеку, в которой скоро раздался его голос, диктовавший что-то секретарю.

Мы с моим старым приятелем остались ещё посидеть у камина, перебирая разные события, происшедшие с каждым из нас со дня нашей последней встречи.

- Ну, а что Вы скажете насчёт нашего дома? - улыбаясь, спросил он.

Я ответил, что меня очень заинтересовало всё виденное.

- Ваш дядя - большой оригинал. Он очень понравился мне.

- Да, несмотря на все его странности, сердце у него доброе. Ваш приезд совсем переродил его. Со дня смерти маленькой Этель он никак не мог прийти в себя. Эта девочка - самая младшая из ребят дяди Сэма. Она приехала сюда вместе с прочими. Около двух месяцев тому назад с ней случился нервный припадок в лесу. Её нашли там вечером уже окоченевшей. Это было страшным ударом для старика.

- И для мисс Воррендер тоже, я думаю, - заметил я.

- Да, эта смерть очень поразила её. Она поступила к нам всего за неделю до рокового дня. В тот день она уезжала в экипаже в Киркби-Лонсдэль для каких-то закупок.

- Меня очень заинтересовало всё, что Вы писали о ней, конечно, серьёзно, а не в шутку, надеюсь?

- Нет, нет, всё это святая правда. Её отца звали Ахмет Кенгхис-Кханом. Он был полунезависимым вождём какого-то города центральных провинций. Несмотря на брак с англичанкой, это был ярый фанатик-язычник. Он подружился с Нана-Саибом и принимал такое видное участие в Кунпурской резне, что правительство вынуждено было обойтись с ним очень сурово.

- Во время расставания со своим племенем она должна была быть уже взрослой, - заметил я. - А каковы её воззрения насчёт религии? В кого она пошла по этому пути - в отца или в мать?

- Мы никогда не поднимаем этого вопроса; между нами говоря, я отнюдь не считаю её слишком религиозной. Её мать была, без сомнения, очень достойной женщиной, и её дочь, помимо английского языка, недурно знает французскую литературу и замечательно играет на рояле. Да вот, прислушайтесь-ка.

В соседней комнате раздались звуки фортепьяно; мы смолкли и стали слушать. Сначала пианистка взяла несколько отдельных нот, точно колеблясь, играть или не играть. Потом пошли глухие неуверенные аккорды, и вдруг из этого хаоса звуков полилась могучая странная дикая мелодия, в которой слышался рёв труб и бряцание кимвалов.

Мелодия ширилась, росла, перешла в серебристую трель и кончилась тем же самым диссонансом, каким началась.

Затем стукнула крышка рояля, и всё стихло.

- Она занимается этим каждый вечер, - заметил мой приятель. - Не правда ли, красиво? Но ради Бога, не стесняйтесь, милый Гуго. Ваша комната вполне готова; я отнюдь не хочу мешать Вашим занятиям.

Я поймал Джона на слове и оставил его в обществе дяди и Копперторна, возвратившихся к тому времени в столовую. Я поднялся наверх и в течение двух часов прилежно штудировал врачебные узаконения.

Я думал было, что уж больше не увижу в этот день никого из обитателей Данкельтуэйта, но я ошибся. Около десяти часов вечера в дверь моей комнаты просунулась рыжеватая голова дяди Джереми.