Alleine zu Zweit (СИ) - Макмерфи Вильгельмина - Страница 110

— Дим, я не…

— «Я». Опять «я». Хоть раз ты сказала «мы»? Хоть один-гребанный-раз? Большего эгоиста я не встречал. Ты настолько помешана на своем одиночестве, что готова, наверное, загрызть любого, кто на него посягнет. Вот и мне не повезло попасться в твои капканы. У тебя развлечение такое — выжимать из окружающих все соки? Сколько несчастных уже погибло от твоих рук?

— Зачем ты так? — Аня сглотнула подступающий ком. Слышать все это от него было больше, чем пыткой. — Я хотела извиниться.

— Извиниться? — Дима расхохотался. — Ты, милая, не понимаешь значения этого слова. Извиняются, когда наступили в метро на ногу. Или опрокинули бокал с красным вином на белое платье. Или приняли старшую сестру девушки за ее мать. Вот когда говорят «извини». Или ты реально думала, что я могу тебя простить? Что я скажу: да ладно, ничего страшного, мир? Думаешь, тебе удалось настолько меня выдрессировать, что я готов полностью подчиниться. Хуевый из тебя тренер, Вольф. Потому что хера с два я позволю тебе окончательно лишить меня чести. Ты-то у нас гордая. «Я все могу сама, мне никто не нужен». Посмотрим, сколько ты протянешь.

Дима дернулся, будто хотел уйти, но в последний момент передумал.

— Мне только одно непонятно. Почему сейчас? Не могла подождать еще пару месяцев? Как раз мой мозг бы к тому моменту расплавился от твоих выкрутасов настолько, что я, может, и простил бы тебя. Недальновидно, Вольф. Не ожидал от тебя такой безответственности. Ты ведь обычно все на сто шагов вперед продумываешь. Знаешь, как обойти всех и каждого. Только вот со мной неудача вышла. Прости уж, что нарушил твои планы.

— Пожалуйста, послушай меня, — взмолилась Аня, которую уже трясло от еле сдерживаемых слез.

— Две минуты прошли, — рявкнул Дима. — Я уже наслушался и больше не желаю с тобой связываться. С этих пор каждый сам по себе. Как ты и хотела. Ты свободна, Аня! Делай, что хочешь. Счастья тебе с этим твоим… И не думай снова заговорить со мной. Я серьезно. Тебя нет для меня больше.

Ты была, как и все, но потом на пути

Повзрослела, теперь ты как бес во плоти.

Я молю дать мне слов о тебе понежней,

Но в ответ тишина, so fuck you anyway.**

***

После шторма всегда наступает штиль. После болезни — выздоровление. После пожара деревья вновь покрываются зеленой листвой. Всему нужно время. Больше или меньше — неважно; главное — дождаться, когда солнце вновь взойдет.

Парадоксально, но после Диминых слов Аня почувствовала успокоение. Его монолог будто открыл девушке глаза на все: резкие выражения отрезвляли, а жестокие слова больно хлыстали по лицу, словно кнут, приводя в чувство. Но теперь Аня была уверена, что ему без нее лучше. Она и правда уже достаточно его измучила, хотя упорно не замечала этого. Не хотела замечать. Ей было так привычно, что он всегда рядом, что порой ее поведение выходило из берегов. Больше всего боли мы причиняем самым близким.

Все получилось так, как она хотела. Теперь Дима точно не захочет ничего знать о ее жизни. Да и о смерти тоже. Ей удалось довести его до состояния полного безразличия. Пусть в ущерб себе; пусть до адского огня в груди; но она спасла его. Это ли не главное?

Все поначалу пошло немного не так, как планировала Аня. Предполагалось, что говорить будет она, а из Димы, как всегда, и слова не вытянешь. Девушка даже представить не могла, во что может вылиться их разговор. В нечто совершенно не контролируемое. Тот дикий, пылающий негодованием взгляд, которым Дима стрелял в нее время от времени, ни разу не промазав мимо цели, не выходил у нее из головы. Аня знала, что заслужила все это. В какой-то мере она подобного и добивалась. Но глубокая рана на душе от этого меньше не становилась, а наоборот, казалось, открывалась еще больше.

Слез больше не осталось. Лимит наконец-то был исчерпан, и Аня перестала чувствовать пощипывание в глазах. Все к этому и шло — наступил конец, и смысла исходить рыданиями больше не было. Ничего не вернешь.

Ему будет легко ее забыть. Наверняка он уже это сделал. Вряд ли Дима захочет оставить хоть какие-то ниточки, связывающие его с прошлым. С их прошлым. Он гордый, очень гордый, хотя постоянно упрекает в этом Аню, не видя себя со стороны. Но она-то все видела. За эти месяцы она изучила его вдоль и поперек. Каждый жест, взгляд, поворот головы, поза о чем-то говорили. Аня научилась видеть во всем этом подтекст, и потому Дима никогда не смог бы ее обмануть. Правду выдавало тело. Его слова часто не совпадали с тем, что он хотел сказать, но не на этот раз. Он думал, что говорил, и говорил, что думал.

Несмотря на то, что выслушивать подобное в свой адрес было невероятно тяжело, Аня не смела отрицать и перебивать. Потому что в глубине души признавала, что все это правда. Она знает его, но и он видит ее насквозь. Дима с самого начала знал, кто она такая. Что за человек. Да Аня этого, в общем-то, и не скрывала. Но он почему-то терпел. Столько времени он выносил ее «выходки», что сдержаться уже было трудно.

Брюнетка бесцельно слонялась по школе, стараясь обходить места скопления народа. Ее буквально воротило от мысли, что придется кому-то что-то объяснять. Естественно, правду она оставит при себе. Признаться, что Дима сорвался, означает сделать его для всех врагом номер один. Ведь никто так и не знал истинной причины их ссоры. И не узнает. Чем меньше народу в курсе, тем меньше крови в итоге прольется.

Вскоре девушке удалось найти себе занятие, потому что от хождения туда-обратно помутнело в глазах и кружилась голова. В библиотеке Аня наткнулась на группу ребят во главе с Петей Синицыным, которые упорно пытались разобраться в падежах и склонениях немецкого языка. Брюнетка великодушно согласилась им помочь, надеясь, что смена деятельности поможет на некоторое время забыть о своих душевных терзаниях. Так и вышло: через полчаса Аня больше не могла думать ни о чем, кроме как о недальновидности одноклассников. Они вовсю пытались понять хоть что-нибудь из того, что втолковывала им девушка, однако продвинуться хотя бы на шаг удалось лишь к закрытию библиотеки. Наказав нерадивым ученикам провести ночь в обнимку с учебником, Аня с чувством выполненного долга поползла к себе в спальню. Никогда прежде она не ощущала такую усталость. Даже после пятикилометрового кросса по стадиону под руководством Степанова.

Девушка решила, что это и к лучшему: можно сослаться на плохое самочувствие и избежать «серьезного» разговора с подругами. Открыв дверь и изобразив на лице великие мучения, Аня вошла в комнату. Софи и Света, до этого сидевшие на кровати последней и что-то бурно обсуждавшие, заметив подругу, сорвались с места и нацепили маски беззаботности. Брюнетка подозрительно посмотрела на обеих по очереди. Те тоже искоса поглядывали на Аню.

— Что? — спросила, наконец, девушка.

— Ничего, — пожала плечами Софи и закопалась в тетрадях.

— О чем вы говорили?

— Да так. Об экзаменах, — не поднимая головы из-за стола, ответила староста.

Аня фыркнула. Черта с два она им поверит.

— Света?.. — Аня повернулась к блондинке, зная, что ту расколоть можно в два счета. Слишком честной она была.

На лице Светы была явно выражена борьба, кипящая в голове. Она закусила нижнюю губу и смотрела то на Софи, то на Аню, не зная, чью сторону принять. Староста предостерегающе сжала в руках подушку.

— Блин, я так не могу, — блондинка сдалась под натиском темных Аниных глаз. Та мысленно возликовала. — Надо сказать, — обратилась она уже к Софи. — Она все равно узнает, так лучше пусть от нас.

— Да что узнаю? — вскипела Аня. Она терпеть не могла, когда у нее под носом плели интриги.

— Слушай, мы не уверены, что этим слухам можно верить. Возможно, кто-то просто хочет насолить тебе и… — начала Софи, сцепляя ладони в замок.

— Черт, говорите уже!

— Дима был с другой девушкой, — выпалила Света и скрестила пальцы, словно боясь Аниного гнева.

— В каком плане?

— В… том самом. Мне жаль, Аня, — произнесла Софи, обращая взгляд, полный сострадания, к подруге.