Мусорщик - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 13

Ждать пришлось недолго. Вечером, в день своего приезда, Андрей оказался в постели Кати. Лена в другой комнате затыкала уши, убеждая себя, что ничего не слышит. А утром следующего дня – произошел казус с Леной – хотя какой, к чертям, казус… Казус – это что-то полувероятное. А тут все было более чем вероятным с самого начала, чтоб не сказать – закономерным. …Утром Катя уехала по делам. Хитроумная финансовая крутежка, которую придумал Наумов, требовала времени. Деньги, изымаемые со счетов, почти никогда не были деньгами в прямом смысле слова. Снять со счета два-три-четыре миллиона долларов наличными, не привлекая ничьего внимания, практически невозможно. Тем более в эпоху «электронных денег». А вот купить акции, облигации, векселя… это другое. Это нормально и никого не интересует. Потом эти бумаги переводятся в другую страну, в другой банк, и т.д., и т.п. Конвертируются в валюту, разбредаются по магнитным картам и более мелким счетам. Превращаются опять в какие-то бумаги. И – растворяются, становятся недостижимы для налоговых, банковских и полицейских ищеек.

Для проведения всех этих манипуляций Кате приходилось много ездить. Теперь, когда вся сумма была уже под контролем Наумова, Кате «доверяли», то есть отпускали одну – куда она денется? Сбежать, конечно, может… но смысл-то в чем? Своих денег теперь она без ведома Коли-Вани уже не увидит. Так стоит ли огород городить: бежать, скрываться и прочие детективные глупости.

Утром Катя позавтракала, быстро оделась и, чмокнув Обнорского в щеку, убежала… Не балуйся, сказала она, будь хорошим мальчиком… Некоторое время Андрей лежал на кровати и курил. Хмурил лоб и о чем-то думал. Потом он сказал вслух афоризм из любимого им Станислава Ежи Леца:

– В действительности все оказалось не так, как на самом деле.

Потом он сел, опустил ноги на мягкий, щекочущий ворс ковролина и сказал еще одну фразу, которая явно Лецу не принадлежала… и не могла принадлежать. Мы ее воспроизводить не будем. Скажем только, что она была не оригинальной, но емкой, короткой и выразительной. В России эту фразу произносят по самым разным поводам или вообще без повода и передают с ее помощью огромную гамму мыслей, оценок и эмоций: от возмущения по поводу сволочного начальства до изумленной радости, когда вдруг обнаруживается, что не все с вечера выпито… гляди-ка – осталось!… Вот какой у нас язык!

Андрей натянул на голое тело джинсы и прошлепал в ванную. Он присел на край ванны. Легкий ветерок шевелил шторы приоткрытого окна, солнце отражалось от кафеля пастельно-голубого оттенка. Он вытащил из заднего кармана сигареты, но прикурить не успел… в ванную вошла Лена.

– Ой, – сказала она, – извини, я не знала… Тихо, звука воды не слышно, я думала – свободно.

Тон у нее был настолько естественным, что Андрей почти ей поверил.

Лена повернулась, намереваясь выйти, но Обнорский позвал:

– Лена.

– Да? – спросила она, не оборачиваясь.

– Лена… Я очень долго почти каждый день вспоминал нашу последнюю встречу. И ни разу не захотел попросить у тебя прощения. Хотя, может быть, выражаться и надо было поинтеллигентнее.

Она обернулась и сказала:

– Ну что ты, Андрюша… сколько лет прошло… стоит ли теперь?

Обнорский пожал плечами: может, и не стоит… Лена подошла и села рядом. Полы короткого халатика разошлись, обнажая ноги еще выше. И Обнорский уже не думал: случайно это или же нет? Просто смотрел на ноги. И вдыхал какой-то особенный, волнующий запах… Он не знал, что перед тем, как войти в ванную, Лена опрыскала халатик из аэрозольного баллончика. На баллончике была этикетка: «H-sex», а содержимое служило для стимуляции полового возбуждения, пахло вербеной и рутой… Рецепт отнюдь не новый – и сто лет назад женщины натирали тела смесью вербены, зори и руты. Аэрозолей тогда не было. И «экстази» не было. Но коварство было всегда. …Никто не ставил ей задачи поймать Обнорского в «медовую ловушку». Лену вело обычное бабское чувство собственницы. Чувство ревности, обиды самки, которой предпочли другую, более удачливую. Те чувства, что Лена когда-то испытывала к Андрею, давно перегорели или почти перегорели… и сама Ратникова была уже не та. Годы оперативной работы в секретном отделе ЦК, а затем в агентстве «Консультант» даром не прошли. …Ах, аромат вербены! Конечно, не он стал причиной того, что случилось в ванной стокгольмского дома Рахиль Даллет. Но он всколыхнул в Обнорском ту давнюю память, которая дремала в нем… Он вспомнил африканскую ночь и шелест пальм, апельсиновых деревьев за окном комнаты, где слабо белели обнаженные ноги… Эти самые ноги…

Обнорский повернулся к Лене и притянул ее к себе. Она даже не пыталась делать вид, что не хочет. Не говорила «положенных» в таких случаях слов «не надо… не надо… зачем ты?».

Все и произошло прямо на теплом полу ванной, облицованной пастельно-голубым кафелем. Светило скандинавское солнце, но Обнорскому казалось, что над головой сомкнулась африканская ночь и за окном стрекочут цикады.

Потом они вдвоем забрались в ванну, напоминающую маленький бассейн. Лежали в горячей воде с белоснежной, как прибой, пеной. Андрей ощущал себя опустошенным. Стрекотали цикады и шелестели листья агав. Кайф был такой, что захотелось завыть и нажраться… Потому что ничего вернуть было нельзя… Можно только бередить память, снова с мазохистским наслаждением заставить ее кровоточить…

Он понимал, что все это иллюзия. Обман и самообман. Но думать об этом не хотелось. Лена что-то говорила, он слышал только звук голоса на фоне льющейся воды и нисколько не вдумывался в смысл слов, улыбался и кивал головой. Он вспоминал другие ночи – в уральской зоне УЩ 349/13. Тоже непроглядно-черные, с россыпью звезд, со звенящим от мороза воздухом… Он выходил курить из цеха черной литейки, смотрел на искрящийся снег, на звезды, и мороз мгновенно обжигал разгоряченное тело. Тогда он мог только мечтать о женщинах… И вдруг в горячей ванне обожгло тело космическим холодом, Обнорский ощутил озноб и мгновенное острое возбуждение. Это Лена взяла ладонь Обнорского и провела языком по внутренней стороне ладони… Как тогда, в Триполи. И все повторилось снова. Снова в комфортабельной ванной комнате в Стокгольме столкнулись африканская влажная духота и ледяной уральский холод, смешались голоса цикад и вой ветра… Обман и самообман. Аэрозольный баллончик из секс-шопа. Воплощение мечты с ароматом вербены.

Потом он все-таки заставил себя собраться, поехал к Ларсу и хлопнул об стол «общей тетрадью». Они работали весь день. Во время работы Обнорский ни разу не вспомнил ни о Кате, ни о Лене. Он истосковался по работе и ушел в нее, как в запой алкоголик. Но вечером пришлось возвратиться в дом, где ждали его «две дамочки». Усталый и возбужденный, Обнорский попросту не заметил, что атмосфера в доме неуловимо изменилась, что между беспечно разговаривающими женщинами появилось нечто, что трудно объяснить словами… Он не заметил. Потому что не захотел.

Вечером играли в карты, смотрели телевизор и выпили бутылку хорошего португальского вина.

Так все и продолжалось целую неделю: работа, безумный секс с двумя женщинами и беспечная болтовня по вечерам с вином и картами. В этом была какая-то декадентская извращенность, обильно припудренная тщательно маскируемой неуверенностью в завтрашнем дне. Говорить об этом избегали, играли в «дурака».

Через неделю прилетел Николай Иванович Наумов – финансовый директор проекта «$50`000`000».

С прилетом Николая Ивановича как-то все переменилось. Неожиданно стало ясно, что операция завершена. Вернее, подошла к завершению и остается только перебросить деньги в Россию. Вечером, в день прилета, Наумов и Катя встретились в офисе фирмы, принадлежавшей Рахиль Даллет. Ни Андрея, ни Лену туда не пригласили. Катерина взяла мужской дипломат, набитый банковскими бумагами, пояснила, криво усмехнувшись: «Отчет о проделанной работе», – и уехала.

Обнорский и Лена остались одни. В общем-то, это было необычно: вечерние часы наши герои проводили втроем. Андрей был уже изрядно утомлен сексом с двумя партнершами, но тем не менее они оказались в ванной, которая как-то незаметно и естественно стала постоянным местом для любовных утех. Острота ощущений прошла. Они занимались сексом почти механически, так же, как играли в карты или смотрели телек, комментируя новости из России.