Гобин поневоле или Изменчивый Мир (СИ) - Давыдов Григорий Андреевич - Страница 16

Я поднял тяжёлые от недосыпа веки, и уставился на довольную морду ящерки, приготовившуюся ко второму заходу облизывания моей персоны.

— Не-не-не! — Быстро схватил я приблизившуюся мордашку, захлопнув той пасть, отчего мой бедный Ул заскулил и отвернулся. Ох ты, обиделась, видите ли — лишний раз хозяина не облизнула.

Я сел на лежаке и, вздохнув, погладил крепкий бок рептилии:

— Ладно, ладно, Юла, не обижайся. И тебя с добрым утром.

Моя ящерка тут же преобразилась: вновь достала свой пыточный инструмент — язык, если кто не понял — и кинулась продолжать его испытания на моём лице. Да чтоб тебя!

После похода с Их-руг-Ахтом на лежбище Улов, прошло больше месяца. За это время мой Ул, оказавшийся, кстати, девочкой, заметно окреп и поднабрался опыта. Как только мы прибыли в селение в тот день с Юлой на хвосте, Учитель тут же приказал от неё избавиться и выкинуть на помойку. Видите ли, не того он ожидал — слишком маленькая и слабая. На что я дал своё категорическое «хрен», и старый гобливнюк, раздувшись от злости, махнул рукой, сказав, что новую рептилию в случае гибели этого недоростка я ни за что не получу — буду знать в следующий раз как с учителем спорить. А затем многозначительно поднял бровь, вновь поинтересовавшись: уверен ли я, что не хочу от неё избавиться?

После этого я, то ли назло Учителю, то ли от зародившейся во мне родительской любви, начал отчаянно заниматься воспитанием и тренировками ящерки. Между прочим, это оказалось проще, чем пугал меня друид. Как объяснил позже Их-руг-Ахт, невероятная преданность Юлы и чуть ли не обожание меня произошло в связи с моей героической (Читай — тупой) кампанией по её спасению. Ящерки подобное не забывают, ценят и считают своим долгом служить своему спасителю, покуда он не умрёт, или не сгинут сами. Подобная связь намного крепче, чем принуждение с помощью телепатии, благодаря которой приручались все Улы клана. На веку Их-руг-Ахта подобное произошло вообще чуть ли не впервые. Также он посоветовал как можно быстрее придумать ящерке имя, что ещё сильнее укрепит связь и поможет в понимании мыслей друг друга. Помня, что имя в этом мире — чуть ли не квинтэссенция всего сущего, я отнёсся к этому заданию со всей тщательностью и решил, что выбрать я его должен не один, и одобрить его должен компетентный член жюри — то есть сама рептилия.

Смотря прямо в глаза ящерки, я начал перебирать имена. Всякий пафос по типу «молния», «клык», «убийца», и тому подобную чушь моя умная воспитанница отмела сразу недовольным фырканьем. И я задумался: с чем у меня ассоциируется эта мелкая изворотливая нечисть? Тогда-то мои губы сами собой и выбросили: Юла. На это моя девочка радостно зашипела, начав вертеть хвостом, словно пёсик при виде угощения. Так она и получила имя. Но для гоблинов произносить «ю» было довольно проблематично, и обычно для меня этот звук слышался похожим на «У» — потому всё поселение недоумевало: почему странный шаман назвал своего Ула Улом? На что мы с моей ящеркой лишь переглядывались, не скрывая улыбок: «Юла» стала каким-то нашим, личным секретом, который мы никому не собирались объяснять, что ещё сильнее укрепило нашу связь, так что на тренировках, когда я давал ей указания, Их-руг-Ахт удивлённо пожимал плечами и интересовался: а не телепат ли я часом?

Занятия шаманизмом также стали непосредственной и архиважной частью моей жизни. Учитель только недоумённо хватался за голову, не успевая за собственным учеником, да бурчал под нос, всякий раз стараясь хоть как-то приостановить скорость моего обучения. То, что он запланировал мне на год обучения, я «пожирал» за дни, перескакивая уровни шамана только так, заслужив приставку «ин» в первые недели. За те часы, что я проводил в изучении различных манускриптов и свитков, одолженных мне у различных шаманов племени (Как выяснилось позже, ничего, похожего на библиотеку, у гоблинов предусмотрено не было, так что приходилось искать всё по частным лицам), я успевал изучить столько всего, что на последующих занятиях удивлял старого шамана знанием того, что он собирался рассказать мне лишь через месяц. Это обусловливалось не только тем, что сознание Гул-аль-Дука, частично отпечатывавшееся на моём, неимоверно помогало в обучении, что, конечно также имело огромный вес, но и мышление моё собственное также играло большую роль. Умственные способности гоблинов разительно отличались от человеческих: я схватывал и запоминал всё намного быстрее, чем те же Кил-ин-Хак и Лар-ин-Лин, которые на некоторых совместных занятиях косились на меня недовольными взглядами, как смотрят первоклашки-троечники на какого-нибудь выпендрёжного отличника. Но несмотря на это с Кил-ин-Хаком у меня установились какие-никакие, но дружественные отношения. Это произошло через несколько дней после моего возвращения с лежбища Улов, когда Учитель, наконец, решил перейти с теории на практику и показать, как нужно призывать духов.

Тогда он вызвал Кил-ин-Хака с Лар-ин-Лином, выдав мне мои собственные котелок, мешок с ингредиентами и огненный амулет.

Тут, наверное, стоит объяснить сами особенности местного культа шаманов и принципа шаманизма, в частности.

Здесь не предполагались взмахи руками с образовывающимися в руках фаерболами, или вызовом ледяного дождя. Короче, когда я рассказал Учителю о своём представлении магии, он покрутил пальцем у виска и сказал, чтобы я больше не нёс подобную чушь. Ибо такого не бывает. Но бывает иное.

Итак, каждый шаман должен иметь при себе несколько вещей: во-первых, котелок, что всегда висит у него на поясе, под рукой. В нём и заваривается «обед» для духов. Во-вторых, амулет с заточенным в нём духом огня, чтобы в любых условиях суметь вскипятить образованную в котелке жижу. Ну, и основные ингредиенты для любых зелий: начиная от лап местных кузнечиков и заканчивая порошком из останков летучей мыши. Всю эту красоту любой уважающий себя шаман всегда носит при себе, даже в стенах клана. Поэтому я сразу начал тренироваться терпеть подобную снарягу на своём поясе.

Конечно, без определённых заклинаний и тут не обошлось: на каждого конкретного духа с каждой конкретной целью есть свой конкретный речитатив. Но здесь произнесение слов являлось не способом воссоздания духа. Нет, здесь всё было совсем не так, как любили писать во многих прочитанных мною книгах: абра-кадабра — и вот, перед тобой появляется могущественный демон, готовый служить тебе, испепеляя любого врага на своём пути. Тут же произнесение слов было чем-то вроде приглашения на трапезу. Ведь даже если ты сваришь идеальное зелье, да ещё и в обильном количестве, не каждый из мира духов сможет его учуять: поэтому нужно его ещё и позвать, просто каждого по-своему…

Но для того, чтобы не забыть какого-нибудь каверзного словца на древнем гоблинском языке, или нужных пропорций ингредиентов для зелья, я, всё-таки не рассчитывая на память Гул-аль-Дука, сделал себе что-то вроде дневника. А так как книги в этом мире предусмотрены не были, я сделал собственную книжку, собственного же производства, нарезав несколько листов пергамента на отдельные, небольшие прямоугольные листы, и скрепив их грубой, но прочной верёвкой, для надёжности сделав и «обложку» из прочной кожи Живобрюха, которую я с трудом выторговал у местного охотника, надавив на то, что «Учитель приказал…».

Ну, да вернёмся к тому злосчастному дню.

Практиковать призыв духа Учитель выгнал меня вместе с Лар-ин-Лином и Кил-ин-Хаком в обширный двор у своего дома. Для начала он приказал двум гоблинам показать на собственном примере, как это делается. Я же просто наблюдал.

Оба зеленокожих тут же сунули свои пальцы в мешки с ингредиентами и, со скоростью военного, собирающего и разбирающего автомат, начали высыпать в него потроха мыши, кости лягушки и листья Стопорителя, откупорив затем небольшую кожаную флягу с мутно-зелёной болотной жижей, достав амулеты и выпустив в котелки клубки огня. Тут же получившиеся жижи вскипели, и от котлов вверх пошёл тоненькой полоской пар. Насколько я помню, эти ингредиенты нужны для призыва земляного духа, а вот судя по их количеству, дух классом не выше бытового, так что скорее всего сейчас пойдёт заклинание «Мор-хак»…