Светлое будущее: вето на будущее (СИ) - Резниченко Ольга Александровна "Dexo" - Страница 40

— Ну… так а ты чего хотел? Они такие и есть. Я сам охренел, нахура тебе этот трэш[20]. Погоди, а сколько ты дал?!

— Да иди ты…

Отбил звонок. Закусил губу.

Две-одну. Пиздец… картина. Ладно.

Схватил в охапку — и потащил в ванную. Как получилось, умыл холодной водой. Поддалась немного — даже присела на ванну.

— Ты меня слышишь? — таращусь ей в очи.

Ответила. Не словом — взглядом, но лишь на миг — а там снова… покатился взор за горизонт, теряя суть. И только… ебанное, монотонное, похуестическое моргание, которое… мне кажется, я никогда уже не забуду.

Заурчал желудок. Вроде не мой.

Черт, может на голодный не надо было? Или похавать, то хоть немного попустит?

Лишь бы не вырвало…

На кухню — и усадил на диван, в угол. Подпер подушкой-подлокотником… но она и сама уже как-то держалась.

К чайнику — остыл уже… Зажать на кнопку — шум. Вздрогнула (уловил косым взглядом) — если мне не померещилось, то вздрогнула. А потому живо отрубаю посудину и снова включаю, уже таращась на свою несчастную. И вновь вздрогнула. Действительно вздрогнула — не показалось. Победно ухмыльнулся сам себе под нос. Черти что… и главное, хуе же знаешь, когда более-менее отпустит. А каждому объяснять, почему да зачем — явно не улыбается.

Присел на край мягкого уголка. Открыл пачку, высыпал в посудину, размешал с давно растаявшим маслом. Еще мгновение, движения — и уже кипяток в мою недо-картошку пошел. Черт! Хотел же еду заказать нормальную… Ну и ладно, похуй. И так сойдет. Не знаю даже… че ей надо.

Взять ложку — и взор на свою «пленницу». И что теперь? Самому кормить?

Прокашляться, подсесть ближе, тарелку чуть ли не под нос — и поехали: ложку в рот, да лишки стереть полотенцем… Ну, хоть жует да глотает сама — уже хорошо. Даже удостоила раз на короткое мгновение взглядом… ебачая наркота. Ох, и Кряга… ох, и советчик. А еще доктор, м*ть твою! Чтоб тебе самому такое жрать!

Еще усердия, еще черпания ложкой — и выдох. Мой — гребанного труженика. Никогда не думал, что это настолько нудное, бесящее занятие… когда не сам жрешь, а кому-то тыкаешь.

Невольно ухмыльнулся сам себе под нос двоякости фразы. Черти что в башке! Пора заканчивать… Пока я сам не поехал кукушкой окончательно.

Отставить посуду в сторону, на центр стола — и подхватить на руки свою красавицу. Понести в спальню.

Странный напор, легкое сопротивление в коридоре. Не сразу… но понял. Туалет… Сука, туалет…

Скривился я от неловкости. Но исполнил веление. Завел в комнату, но едва попытался стащить с нее шорты, как тотчас дернулась. Реально дернулась — несильно, едва заметно, но затем и взор прикипел ко мне. Поддаюсь — отпускаю, отступаю пару шагов назад и даже учтиво закрываю дверь.

— Ты это… не стесняйся, я пошел… — вспоминаю нашу ту встречу на даче у туалета и ее явное смущение.

«Черт, Сука…» — скривился я от злости, отвращения к самому себе — кто ж знал…

Притих, позорно играя в партизана. Не извращенец, но если притворяется… и начнет чудить, или если плохо станет — упадет, должен слышать. Но ничего. Легкий шорох, но ни стука, ни прочего.

Потопать ногами — блядь, аж самому смешно, и гаркнуть:

— Ну ты че? Все?

Тишина.

Резво открываю дверь — пи**ец. Стоит… мокрая. Шорты мокрые — статуя, мать его… не шевелится, но мы птица скромная, гордая, даже… если мертвая. Сделать с собой ничего не смогла — но и природа взяла свое. Стоит… по щекам текут слезы, и сверлит меня каким-то странным, не пустым… нет, глубоким, полным боли и отчаяния, укора, взглядом. И не знаю… кому из нас двоих сейчас стыднее — ей, или мне… что очк*нул тогда всего, соплей этих… отношений серьезных. Так бы ни одна тварь не посмела к ней притронуться… А теперь, блядь, получи: только как овощ… и может эта… дурочка, Сука, выжить.

Да пошли вы все на хуе! С чего я вообще его послушал?! Ну, прооралась бы хорошо, побилась головой об стенку, драку бы затеяла со мной — а там, гляди, и попустило бы. В *чко их препараты!

Шаг вперед — и притянул к себе, крепко сжал в своих объятиях, сам уже задыхаясь от горечи и боли. Тошно, дурно, мерзко — не от нее. Нет. А от жизни… которая до такого доводит. Тихий всхлип, дрожь — но тут же все покорно стихло.

Провел, погладил по голове — машинально поцелуй в макушку. Шепотом:

— Всё будет хорошо, Малыш. Назло всем уродам — мы справимся. Вопреки… всему.

Живо отстранился, подхватил ее себе на руки. Испугалась, пискнула, но тотчас вновь замерла.

В ванную — силой, ломая ее нелепое сопротивление — снять, содрать с нее все шмотки — еще усерднее давится, ревет. Пытался объяснять — похуй. Ну, и ладно!

НАДО! Раздеть догола — и струей теплой воды смыть все неловкости долой.

Зеленые разводы по белой эмали ванны…

Мать твою! Не мочить же швы… блядь!

Завернуть в банное полотенце — и унести в спальню.

Скрутилась. Дрожит…

И снова бой — не на смерть, а на жизнь… Из аптечки зеленку, ватные палочки — и, сам пачкаясь в сотый раз, всё, что увидел, где заметил… по десятому кругу намазал.

Закрыла веки — слезы текут. Но уже не сопротивляется. Терпит.

Достать из шкафа еще одну футболку, трико — и одеть свою… ненаглядную. Лечь рядом. Включить телек.

«Всё будет хорошо», — в тщетный раз повторил я сам себе, игнорируя доводы рассудка и происходящее рядом. Хочет или не хочет — а все равно… справимся.

Глава 24. Аллюзия[21] на жизнь

(М и р а)

И сам не понял, как опять успешно провалился в сон.

Проснулся под утро. За окном — сумерки, вокруг полумрак. В башке — туман. Не сразу даже сообразил, понял, что что-то не так. Лениво потянулся за мобилой, зажал кнопку — тотчас высветилось на экране «03:23». Черт! Дернуло же так рано проснуться! И че теперь?

И вдруг странный, жуткий писк. Не то плач, не то скуление. Будто током прошибло. Вспомнил всё жуткое. Слетел с кровати в момент. Чуть не грохнулся, запутавшись в собственных ногах. В коридор — и обомлел. Страшно было даже подойти… дабы узнать, что натворила.

Нервно сглотнуть, волю в кулак — и всё же шаг ближе. Только хотел присесть рядом, как дернется, как кинется вбок, дико завизжав:

— Не подходи! — отчаянное ее. Хотела на карачках удрать, как вмиг хватаю за ноги, пресекая сумасбродство. Сверкнуло что-то в ее руках. Машинальный мой выпад, рывок — и выхватил, выдрал из хватки — отчего сам едва чуть не распанахал себе ладонь: нож. Повезло, тупым оказался. Канцелярский. И, Сука, главное, откуда?! блядь, я про него уже и забыл! Смотрю: слизкий, мокрый. В темных разводах. Но крови вроде немного. Отшвырнул в сторону — и эту хватаю, выкручиваю руки. Не хуя не видно — приходится щуриться. Провел пальцами по коже — вроде цела. Но запутался в кой-то хрени, в какой-то колкой шерсти, что ли… волосах?

— Ты че натворила? — рычу ошарашено, перебирая, разминая на пальцах странную находку.

Рыдает, давится взахлеб. Не отвечает.

Но уже и сам полез к волосам (что медсестры тогда еще, в больнице, более-менее в порядок привели). Еще движение — и буквально все и осталось у меня в руках, вся ее копна.

— Ты че натворила?! — ору уже неистово.

— Я не хочу! Не хочу!

— Чего ты не хочешь?! — казалось, я уже сам сейчас сдамся, зареву, захлебываясь ее болью, что странным образом, будто лавой, уже захлестнула меня и разодрала на части, сожгла дотла.

— Я жить не хочу! Не хочу! НЕ ХОЧУ! Зачем ты со мной все это делаешь?!!

— Успокойся! — прижимаю отчаянно к себе.

— Отпусти! Пожалуйста… — вырывается изо всех сил, дерется. — Я не хочу так жить! Не хочу!

— Все будет хорошо, — губами прижимаюсь к ее виску; сдавливаю до боли за плечи, до хруста, лишь бы больше не сопротивлялась.

— Я не хочу «хорошо»! — вопит на всю глотку, что аж уши закладывает (благо, звукоизоляция нев****нная стоит, а так бы мусора б давно приехали). — Я хочу, чтоб всего этого не стало! Всего!