Светлое будущее: вето на будущее (СИ) - Резниченко Ольга Александровна "Dexo" - Страница 24

Скривилась пристыжено, спрятала взгляд.

— Так что будь с ним аккуратна… и за сто километров обходи… ПОНЯЛА?.. Че молчишь? — гаркнул не выдержав. — Услышала меня?

— Да, — раздраженно.

— А ну глянь на меня, — чую нотки смеха в голосе. Поддаюсь, улыбаюсь. — Ну глянь…

Старая, добрая песня. Дразнилка. С ним мириться — та еще хохма. Как бы не думалась — всегда умел рассмешить… причем ничего особо не делая при этом, и не говоря.

Поддаюсь. Глаза в глаза:

— И нечего на меня злиться. Найдешь еще себе… кавалера. Адекватного. А не эти… ублюдки. Тут вообще… ни одного нормального нет.

— И ты? — смеюсь тихо с издевкой.

— И я, — вполне серьезно. Искренне. — Мы — не для таких, как вы. Мы так — мимо проходящее. Как и вы для нас… Сама посуди… что у нас впереди? Ничего определенного, толкового. Или пан, или пропал. Или всё, или… опять нары. Если не яма. И то… если где че какая заруба, за кем первым придут? Думаешь, за мной… или за ними? Нет, начнут со слабого места — а это вы будете. Вы, семья. Если всё серьезно, а если нет — то и в расход пустить не жаль, обеим сторонам. Так что не дури голову. Смогла выбиться в люди. Вон, универ, хата, может… работа какая нормальная. А там и пацана себе с мозгами и будущим найдешь — и вперед: ЗАГС и строгайте детей.

— Че-то ты… — обижено буркнула, пряча глаза, — раньше иное пел. Иные были понятия… о «ровной жизни», о «толковых пацанах».

— Поумнел, — резко перебил.

Не отступаю и я с напором. Глаза в глаза:

— Че ж сам не хочешь измениться? Федь… тебе ж не сто лет, что жизнь уже прожита.

— Всё равно поздняк, Ник. Поздно! Из зоны выпустили. И куда я? Кем? Никуда. Тут нас никто и никогда не примет — и последнему дебилу ясно. Пр*срал я свой билет. Пр*срал. А ты нет — ты еще едешь. Вот и езжай.

— А я не хочу… без тебя, — злобно.

— Зато я хочу, — грубо.

— Круто ты, Рож. Очень круто. Поумнел. А может, и для меня… вот так все это уже поздно, не думал? Не могу я с ними. С теми… кого ты «нормальными» называешь. Не могу. Поздно. Для меня — тоже поздно. Бесят они меня, я их не понимаю, а они — меня. Разные слишком стали. Словно с разных планет. Умная мысля… умная тебе пришла, да только поздно, Рогожин. ПОЗДНО! — горько взвизгнула я, но тут же осеклась. — Раньше надо было думать — пока я еще наивной овечкой за тобой бегала, будто хвост… и во всем тебе подражала. Пыталась быть наравне. Быть как ты. Так что НЕТ — ты мой мир. И если мужа мне — то только такого, как ты. Другого не полюблю, — отчаянно… покаянием. Всё то, что сердце чует, боится.

— А придется, — выстрелом. — И не ровняйся на меня. Я — брат. И со мной семью не заводить… я могу быть таким, как есть. Но и то — на расстоянии.

— В смысле, на расстоянии? — удивилась, отдернулась даже назад. — Ты что… опять? За старое?

— Нет, — резко, уверенно. — Но… везде есть свои риски. И в моем случае — они велики. И я не хочу тебя в них втягивать. Как и то, чтоб ты сама… во всё это лезла. Батя хоть и… но правду говорил. Возьмись за ум. Начни жить толково и по-девичьи… И не стоит идти за мной. Да, ты — Некит. Но ты — баба. Девушка. И будь ей. Но не такой, как Ритка. А с мозгами. Толково. Не будь нами — будь собой. Будь той, которую я всегда в тебе ценил и любил. Будь Вероникой Бирюковой, а не… Рогожиной.

* * *

Скрипнула дверь, отчего мы невольно стихли.

Растянулась я в постели, нос уткнула в подушку и состроила вид спящей.

А непослушные мысли… шальным набатом:

«Каков шанс что это?..»

Шаги в нашу сторону. Запищала кровать у изголовья. Неспешные, задумчивые, ленивые движения — и завалился, словно куль.

Напряжение… что лампочку, добела меня накалило. Предположения, сомнения, мечты…

И вдруг касание — моей руки чьей-то… Резво подвела голову. Взор в очи… что даже в полумраке… казалось, светились от жажды и коварства. Едкая ухмылка на сладких, манящих устах. Внезапно подмигнул мне… мой запретный икнуб. Крепче сжала я в ответ его ладонь. Пристыжено улыбнулась, и мигом утопила лицо в подушку, скрывая смущение.

Скрип — Федька провернулся, перевалившись на другой бок, отчего резко, испугано отдернула, вырвала я свою руку из руки Мирашева. Резво под плед — и едва ли не с носом накрыться.

Странные… лихорадочно кровь погоняющие по венам, чувства. Тысячи слов — а как горохом об стенку. Вопреки всем «но» и доводам рассудка Рожи, моего, всей вселенной: Мирон — мой, а я — его…

* * *

И пусть еще временами накатывали, охватывали волны тяги, жажды быть ближе к нему… чем сейчас, быть его… продолжить рушить запреты… но все же, упоенная сладкими ощущениями, дурманом заботы, защиты, единения с ним, — бесстыже я провалилась в сон.

Глава 13. «Чудаковатая романтика»

Хоть и проснулась я рано… однако многие еще до меня давно повставали, освободили койки. На улице — мужские, женские голоса вовсю разносятся: разговоры, шутки. Свалил уже и Федька от меня… как и Мирон.

Протереть глаза. Встать, потянуться. Кое-как расчесать, пригладить свою копну волос пальцами. Пройтись к окну, взгляд через уже серую от пыли ажурную тюль: нащупала… вожделенное. Сидит мой герой с остальными в беседке, уже что-то точат, пивасем, судя по всему, похмеляются и мудрые речи ведут. Будто учуял — метнул в мою сторону взор, отчего тотчас отступаю шаг назад. Не заметил, не отреагировал: как и прежде вел свою непринужденную «мудрую речь», иногда подпитывая ее странными, веселыми гримасами и жестами…

Шумный, глубокий вздох.

Вернуться к дивану, обуть кроссовки, поправить слегка перекошенный лиф, толстовку, подтянуть джинсы — и в бой…

* * *

Но едва только за порог, как тотчас наткнулась на Федьку (отчего враз весь мой запал сдох). Криво улыбнулась — и пусть я безумно люблю своего брата… сейчас же моя предательская душа рвалась… к совсем другому человеку.

— Доброе утро! — решаюсь первая я.

— Доброе, — заулыбался во весь рот. — Выспалась, что ли, уже?

— Да есть чуток… А ты че?

— А у него режим, — внезапно подоспел к нам Майоров и хлопнул Рожу по плечу.

— Иди ты, — гаркнул в шутку на него Федька и тотчас принял стойку боксера.

— Всё-всё, молчу. Куда мне против вас… молодняка? Наслышан уже… вашими вчерашними выступлениями.

Вмиг скривилась я. Заржал и Рожа от неловкости. Расслабился. Взор то на меня, то так… около…

сукин сын этот Майоров… Лучше бы тебе… Рогожин врезал, а не… Черт. Мира… точно. Влетело ж ему нехило.

«Так, ладно», — шумный вздох. Взгляд около. Нет уже моей занозы — опять куда-то срулил, заныкался. И как у него так получается? Надо бы поучиться…

— Иди вон лучше… — внезапно учтиво отозвался Федька (в мою сторону), умело переигрывая невольно образовавшееся напряжение между нами тремя, — к девчонкам… в летнюю, помоги им. А то не справляются — а жрать давно охота…

Благодарно улыбнулась. Еще один прощальный, недовольный взор на Виктора — и потопать в указанном направлении…

* * *

Пока остальные барышни салаты крошили, я принялась картошку чистить. Кастрюля, миски, кривоватый, затупившийся нож — идеальное сочетание для идеального утра.

В очередной раз скрипнула позади дверь. Уже и не оборачиваюсь. Что проходной двор: один сюда — один туда. Только и успевай замечать. Да хоть бы кто смазал петли — уже аж бесит. Но вдруг движение, резкое тепло, хватка со спины: сжал меня кто-то в крепких, цепких объятиях. Сигаретный дым волной ударил в нос. Нервно, инстинктивно дернулась, двинула локтем назад — нахалу в грудину.

— КАКОГО…? — гневно, но сквозь смех. Узнаю нотки голоса…

Не отступил, не поддался, лишь пошатнулись оба.

Резво оборачиваюсь. Действительно Мира.

— Че рычим? Че буяним? — ухмыльнулся еще шире гад. Уступаю — заливаюсь и я счастливой улыбкой в ответ. Пылкий, смелый поцелуй тотчас мне в шею — отчего позорно вовсе сдаюсь. Обвисла в его хватке.