Мышь на миле - Кинг Стивен - Страница 11

- Это ты его научил?

- Да, сэр, босс Эджкум, - ответил Делакруа, слегка пригасив улыбку. - Он приносит ее каждый раз. Умный, подлец, правда?

- А катушка? Как ты узнал, что нужно принести для него, Эдди?

- Он шепнул мне на ушко, что хочет катушку, - сказал спокойно Делакруа. - Точно так же, как прошептал свое имя.

Делакруа показывал этот трюк всем ребятам, всем, кроме Перси. Для Делакруа было неважно, что Перси предложил коробку из-под сигар и принес ваты для подстилки. В этом Делакруа напоминал некоторых собак: пни их однажды, и они никогда не поверят больше тебе, как бы хорошо ты потом к ним ни относился.

Я и сейчас слышу, как Делакруа кричит: "Эй, ребята! Идите посмотреть, что умеет Мистер Джинглз!" И они пришли группой - все в синих формах: Брут, Харри, Дин и даже Билл Додж. Они все были очень довольны, так же, как и я.

Через три-четыре дня после того, как Мистер Джинглз начал делать трюк с катушкой, Харри Тервиллиджер, роясь во всяких штуках, которые мы хранили в смирительной комнате, нашел восковые карандаши и принес их Делакруа с какой-то смущенной улыбкой.

- Мне кажется, стоит покрасить катушку в разные цвета, - сказал он. - Тогда твой маленький дружок станет как настоящая цирковая мышь.

- Цирковая мышь! - воскликнул Делакруа, и вид у него при этом был безмятежно счастливый. Я думаю, что таким полностью счастливым он выглядел, наверное, впервые за свою жалкую жизнь.

- Это он и есть! Цирковая мышь! Когда я выйду отсюда, он сделает меня богатым, как в цирке! Вот увидите.

Перси Уэтмор, несомненно, напомнил бы Делакруа, что, когда тот выйдет из Холодной Горы, то поедет в скорой помощи, которая не станет ни торопиться, ни включать сирену или мигалку, но Харри было лучше знать. Он просто сказал, что Делакруа может покрасить катушку в какие угодно цвета, и это нужно сделать быстро, потому что после обеда ему придется забрать карандаши назад.

Дэл сделал ее разноцветной. Когда он закончил, один конец катушки стал желтым, другой - зеленым, а барабан посередине красным, как пожарная машина. Мы привыкли к тому, что Делакруа трубит на ломаном французском: "Maintenant, m'sieurs et mesdames! Le cirque presentement le mous' amusant et amazeant!" (Внимание, месье и медам! Цирк предлагает забавную и восхити-тельную мышь!). Это, конечно, не совсем то, но примерно таким был его французский. Потом его голос умолкал - я думаю, он представлял в это время барабанную дробь, а потом бросал катушку. Мистер Джинглз кидался за ней в мгновение ока, прикатывая назад либо носом, либо передними лапками. За второе можно было платить деньги и показывать в цирке. Делакруа, его мышь и эта разноцветная катушка стали для нас главным развлечением, когда под нашу опеку явился Джон Коффи, и все оставалось как есть. Потом моя "мочевая" инфекция, затихшая на время, вернулась, появился Вильям Уортон, и вот тут начался ад.

10

Даты все время выпадают у меня из головы. Наверное, придется попросить мою внучку Даниэль посмотреть некоторые из них в подшивках старых газет, хотя стоит ли? Ведь события тех самых важных дней, того, например, когда мы пришли в камеру Делакруа и увидели мышь, сидящую у него на плече, или того, когда в блок поступал Вилли Уортон и чуть не убил Дина Стэнтона, все равно не попадут в газеты. Может, даже стоит просто продолжать, как пишется, в конце концов, я думаю, даты не так важны, если помнишь события в том порядке, в каком они происходили.

Я знаю, что иногда время сжимается. Когда наконец из кабинета Кэртиса Андерсона пришли документы с датой казни Делакруа, я с удивлением увидел, что время свидания нашего друга-французика с Олд Спарки подвинуто вперед, - неслыханное дело даже по тем меркам, когда не нужно было сдвигать половину рая и всю землю для того, чтобы казнить человека. Речь шла о двух днях, по-моему, вместо 27 октября назначи-ли 25-е. Я не уверен, что именно эти дни, но очень близко, я еще подумал, что Тут получит назад свою коробку из-под сигар раньше, чем предполагал.

Уортон же поступил позже, чем мы ожидали. С одной стороны, суд длился дольше, чем предполагали досто-верные источники Андерсона (когда речь идет о Буйном Билле, ничего достоверного не бывает, и мы в этом скоро убедимся, включая наши проверенные временем и надежные методы контроля за поведением узников). Потом, после того, как его признали виновным (все происходило в основном по сценарию), его поместили в больницу в Индианоле для обследования. С ним случилось несколько якобы припадков во время суда, дважды довольно серьезных, когда он падал на пол и лежал, дергаясь, трясясь и стуча ногами по доскам. Назначенный судом адвокат заявил, что Уортон страдает эпилептическими припадками и совершил свои преступ-ления в состоянии помешательства. Обвинитель возразил, что эти припадки инсценированы в отчаянной трусливой попытке спасти свою собственную жизнь. Увидев так называемые эпилептические припадки своими глазами, присяжные решили, что Уортон симулирует. Судья согласился с ними, но назначил ряд анализов после оглашения, перед исполнением приговора Бог знает, почему - может, просто из любопытства.

И уж совершенно непонятно, как это Уортон не сбе-жал из больницы (по иронии судьбы жена Мурса Мелинда находилась в той же больнице в то же самое вре-мя). Его, наверное, окружали охранники, а может быть, он все еще надеялся, что его признают недееспособным по причине эпилепсии, если таковую обнаружат.

Но ее не оказалось. Доктора не нашли никаких отклонений в его мозгах, по крайней мере физиологи-ческих, и Крошку Билли - Уортона наконец водворили в Холодную Гору. Это произошло не то шестнадцатого, не то восемнадцатого октября, мне помнится, что Уортон прибыл примерно через две недели после Коффи и за неделю или за десять дней перед тем, как по Зеленой Миле прошел Делакруа.

День, когда наш новый психопат появился в блоке, очень памятен для меня. Я проснулся часа в четыре утра от пульсирующей боли в паху и ощущения, что мой пенис стал горячим, тяжелым и раздулся. Даже еще не спустив ног с кровати, я понял, что "мочевая" инфекция не прошла, как я надеялся. Просто было временное затишье, и вот оно закончилось.

Я вышел на улицу по нужде - это было года за три до того, как мы оборудовали первый ватерклозет, - и едва дошел до поленницы на углу дома, как понял, что больше не вытерплю. Я успел стянуть пижамные штаны как раз, когда полилась моча, испытывая самую мучительную в своей жизни боль. В 1956-м у меня выходил желчный камень, говорят, это что-то ужасное, но по сравнению с той болью желчный камень был как приступ гастрита.

Ноги мои подкосились, и я тяжело упал на колени, разорвав пополам пижамные штаны, когда расставлял но-ги, чтобы не потерять равновесие и не плюхнуться лицом в собственную лужу. Я бы все равно упал, если бы не схватился левой рукой за полено в поленнице. Все это могло происходить в Австралии или даже на другой пла-нете. Мне было все равно. Единственное, что я чувст-вовал - пронзившую меня насквозь боль. Жгло внизу живота, а мой пенис - орган, о котором я обычно за-бывал, кроме тех случаев, когда тот доставлял мне на-слаждение, казалось, вот-вот расплавится. Я думал, что увижу кровь, стекающую с кончика, но оказалось, что это совершенно обычная струя мочи.

Держась одной рукой за поленницу, я прижал другую ко рту, чтобы не закричать. Я не хотел пугать жену и будить ее криком. Казалось, струя мочи нескончаема, но наконец она иссякла. К этому времени боль ушла глубоко внутрь живота и яичек и покалывала, как острые зубы. Я долго не мог подняться, наверное, с минуту. Но вот боль пошла на убыль, и я встал на ноги. Посмотрев на лужицу мочи, уже впитавшуюся в землю, я подумал: неужели Бог мог сотворить мир, в котором такое ничтожное количество жидкости способно выходить с такой невыносимой болью.

Я мог бы сказаться больным и пойти на прием к доктору Сэдлеру. Мне не хотелось есть вонючие серные таблетки, от которых тошнит, но все лучше, чем когда стоишь на коленях у поленницы, стараясь не кричать, а твой член в это время сообщает, что в него налили нефти и подожгли.