Морские люди (СИ) - Григорьев Юрий Гаврилович - Страница 7

Экспериментировали с красками долго и со вкусом, благо никто не мешал. Сторонних наблюдателей и отрывающих от дела просто-напросто не находилось. В воздухе стоял густой запах ремонтирующейся квартиры, всем шатающимся без дела матросам он безошибочно подсказывал, что дальше хода нет, там главный боцман. А нуждающиеся в его безотлагательной помощи, в такие минуты предпочитали направлять свои стопы к дежурному боцману. Зачем мешать Петрусенко, человеку, занятому важным делом.

Старшина первой статьи Абросимов комментировал ход своих действий кладовщику, найдя в нем прилежного слушателя. Петр Иванович по обыкновению своему работал вдумчиво, прикидывая, как будет выглядеть полученный цвет в солнечную, дождливую, туманную погоду. Он ныл себе под нос что-то такое незамысловатое, ему приятно было работать и петь. Славно чувствовал себя Петрусенко, довольный разрешением старпома на покраску, подходящей погодой и возможностью проявить талант настоящего боцмана.

Но вот отложил кисть Абросимов, замолк и отряхнул кристальной чистоты «передник» Петр Иванович. Три наиболее удачных образца они отложили в сторону, остальные Силагадзе решил приберечь, соскреб с фанерок краску, поставил их сушиться, а содержимое плошек он столь же аккуратно слил в бочки, так объяснив свои действия:

— У меня бабушка, бэбия по-нашему, знаете какая? Весь дом в руках держит. Так вот, за это она меня обязательно похвалила бы.

Петр Иванович знал, что матрос воспитывался у родителей матери. Парень скучал по той, гражданской жизни. Ему доставляло удовольствие рассказывать о своих ближних, о домашних делах. Такие беседы помогали ему скрашивать корабельную службу. Старшему мичману нравилась непосредственность подчиненного, как-то не лежала душа к людям скрытным.

Он вернул свернутую простынку и поинтересовался:

— Письма давно получал?

Силагадзе благодарно улыбнулся, ответил:

— Сразу, как пришли с моря, почтальон приносил. Хорошее письмо из дома прислали. Бэбия всем боцманам привет передает, зовет всех в гости. Интересно, где мы поместимся? А, вот зачем думать, когда можно в саду поставить большую палатку. Десять деревьев мандарин растут, хурма-мурма, груши и яблоки там разные, кушай. Хорошо.

— Не бывал я в Грузии. Вот где не бывал, то не бывал. А неплохо бы съездить в отпуск. Завидую мичману Борисову, отдыхает он сейчас.

— Ну, товарищ старший мичман, это разве отпуск. В Якутию я бы не поехал. Зачем?

— Борисов там родился. Вот скажи нам Абросимов, куда бы наш Силагадзе поехал?

Старшина первой статьи посмотрел на решительное лицо матроса и засмеялся:

— К бэбии своей, куда же еще? А я бы прямиком в Центрально-черноземную полосу России. Там, в Тамбовской области, есть село Рассказово. Простору там столько, что никакого кавказского рая не надо. Эх и жизнь, разве сравнишь нашу землю с горами?

— Понял, Гоча?

— Нет, не понял я, как Кавказ может быть хуже Тамбова, зачем так говорить.

Когда матрос горячился, в его речи невольно начинал звучать грузинский акцент. Абросимов переглянулся с Петром Ивановичем и хлопнул Силагадзе по плечу:

— Там хорошо, где родной дом, ты это знаешь. Или я неверно говорю? Пойдемте, товарищ старший мичман, к Черкашину, а он пусть думает.

Скоро оба были у старпома, капитан-лейтенанта Черкашина. Виктор Степанович расположил перед собой принесенные образцы и стал внимательно их рассматривать. Петр Иванович и старшина переглянулись. Наконец, офицер отложил из трех принесенных две:

— Эти, по-моему, подойдут. Покажу командиру, последнее слово за ним. Вам спасибо, душу вложили, чувствуется. Ну, и будем краситься.

Петрусенко выразительно глянул на старшину. Дело сделано, можно быть свободными, а там начальство пусть решает. Тот кивнул, поправил берет и чуть посторонился, давая Петру Ивановичу дорогу к двери.

— Товарищ старший мичман, вы останьтесь на минутку.

Старший помощник командира начал с того, что на корабль прибыли первые молодые матросы. И что это неплохо. Появилась возможность подумать о замещении вакантных мест, он в первую очередь вспомнил о нуждах боцманской команды.

Виктор Степанович говорил, а сам краешком глаза следил за реакцией Петрусенко. Тот почувствовал какой-то подвох и решил пока помолчать, подождать, что будет дальше. Старший помощник бодренько похлопал по лежащему на столе списку, расстегнул верхнюю пуговицу кителя и посмотрел на Петра Ивановича.

— Абросимов осенью увольняется, так?

Петрусенко подозрительно посмотрел, сдержанно кивнул. Насчет вакансий он уже имел кое-какие планы и теперь старался понять, куда клонит Черкашин. Промелькнула и укрепилась мысль: «Не иначе, как он хочет спихнуть ко мне в команду бестолочь из какой-нибудь боевой части или, того хуже, сбагрить хулигана, бездельника на перевоспитание. Нужно быть осторожным, внимательным. Держать, держать ушки на макушке».

Между тем старпом продолжал:

— Вот и нашел я вам человека, товарищ старший мичман. Идите, принимайте новенького, с иголочки. Конев его фамилия. Познакомитесь, расскажете матросу что к чему, словом, введете его в курс дела. Ну, не мне вас учить Петр Иванович, что, впервые что-ли?

Такого Петрусенко не ожидал. Он был готов услышать какую угодно фамилию, только не эту. Он опешил:

— Как вы сказали Виктор Степанович? Матрос Конев? Из вновь прибывших?

— Э, да я вижу, вы уже знакомы. Тем лучше. Я вам верю и думаю, что новичок попал в хорошие, заботливые руки.

Петр Иванович помрачнел. Зачем ему этот маменькин сынок? Эх, надо было вместе с Климом подойти к помощнику командира старшему лейтенанту Шапурину и попросить перевода в боцманскую команду матроса Уразниязова. У акустиков ему все равно делать нечего, а в боцкоманде парню самое место. Лучше не придумать. Парень крепкий, работящий, в коллективе ребята разных национальностей, прижился бы.

Внезапно охрипшим голосом старший мичман попросил:

— Давайте лучше я возьму матроса Уразниязова у акустиков. Старшина команды не будет против, ручаюсь. Офицеры боевой части тоже. Все равно он там у них вроде балласта. А что нам с этого Конева? Метр с кепкой, сорок конопушек и плечики, как у барышни. Это не боцман, да мои архаровцы его просто-напросто съедят и косточек не останется.

Петрусенко до того опешил от предложения Черкашина, что понес явную несуразицу, хотя в тот момент ему казалось, что приводит аргументы самые убедительные:

— Боцман должен быть отменного здоровья, товарищ капитан-лейтенант. Чтобы шея так шея, не тоньше телеграфного столба и руки с совковую лопату. В нашу команду только таких надо назначать. Да вы сами об этом прекрасно знаете. Давайте решим насчет Уразниязова, парень он крепкий, в самый раз бочки да швартовы ворочать. А Конев что, вы сами видели, маменькин сынок, ему самое место в штабе, за пишущей машинкой.

Он говорил, а сам чувствовал, что делает совсем не то, что надо бы. Но остановиться не мог, так задело предложение старпома. Черкашин человек жесткий, он будет стоять за свое решение до конца. Тут надо было избрать иную тактику, но как остановиться для того, чтобы собраться с мыслями!

Капитан лейтенант выставил вперед ладонь:

— Стоп-стоп. Садись, Иваныч, и не горячись.

Петр Иванович чутко отметил и обращение на «ты» и «Иваныча». Такой поворот разговора его обрадовал, значит, не так плохи дела, как подсказывала интуиция. Он прикинул ситуацию и решил, что присаживаться ни в коем случае нельзя, надо не отступать и в темпе продолжать гнуть свою линию — Черкашин тоже человек, должен, нет, обязан понять, что первое его предложение не имеет никакого здравого смысла. Переменит решение, корабль большой, найдется место и для такого, прости, господи, матроса, как этот новоявленный моряк.

— Не возьму Конева, на кой ляд сдался в моей команде такой хлюпик, ребята за него работать не будут, порвут его пополам и все. Вы, товарищ капитан-лейтенант, все-таки дайте мне на перевоспитание Уразниязова, зачем ему мучиться в акустиках без всякого на то призвания. Из него хороший боцман получится, вот увидите.