Подвиг богопознания. Письма с Афона (к Д. Бальфуру) - Сахаров Софроний - Страница 51

Письмо 4. Дерзайте!

О «мистической ночи» Иоанна Креста. О закономерности его духовного опыта для всякого молитвенника. Об отце Герасиме. «Дерзайте!» О духовном одиночестве. О богооставленности. Вопрос о мытарствах

Ἱερὰ Μονὴ Πεντέλη, Ἀθῆναι,

3 сентября 1936 г.[416]

Глубокочтимый и возлюбленный о Христе брат, отец Софроний — благословите!

С мая месяца я Вам не писал. Слишком долго. Простите. Ваше письмо от 18 (31) мая получил и очень обрадовался, что Вы прочли St Jean de la Croix и нашли в его книге духовную пользу и что, «по методу и терминологии отличаясь значительно от восточных отцов, он в своих главных нравственно — догматических положениях находится в согласии с ними и стоит на высоте величайших из творцов восточной аскетики». Хотя очень многое в ней не касается непосредственно большинства даже самых благочестивых людей, но я всегда считал, что чтение ее полезно для всякого рассудительного человека, серьезно занимающегося своим спасением, ибо она дает некоторые идеи о том, что такое путь истинного молитвенного подвига, она избавляет людей от иллюзий о своем духовном достоинстве и о легкости духовных достижений и объясняет самое трудное для человеческого разума (на этом претыкается, по моему скромному опыту, подавляющее большинство) — а именно, что когда человек, искренно стремящийся к Богу, теряет способность мыслить, чувствовать, понимать и действовать душевно и падает в какую-то «ночь» сухости, паралича, бесчувствия и тупости, то он не идет назад, а вперед; если он будет терпеть эту «ночь», не стараясь упражнять свои человеческие «способности», а лишь прилепляясь к Богу вообще, глубиной своей души, своей воли творить волю Божию, то она очистит его душу и сделает ее более способной для принятия другого, нечеловеческого, способа богопознания, — путь мучительный, но верный. Для современных людей я не знаю книги, которая бы вкратце дала сразу понять все это с такой ясностью; поэтому людям известного умственного развития и духовного благородства я охотно давал читать ее. У меня, однако, иногда бывали сомнения о полной ее православности. Радуюсь весьма Вашему отзыву. Вы пишете, что «быть может, когда — нибудь мы будем говорить о ней подробнее; устал я писать». Если есть охота, то прошу указать на отдельные пункты или оттенки, где St Jean не совпадает с православным учением.

Он пишет, конечно, главным образом от опыта. Как я Вам говорил, он реформировал монастыри, и главным образом, примером собственного своего молитвенного подвига. Монашеская оппозиция захватила его. Заключили в одном из монастырей, в тесной комнатке, и иссекали до крови ежедневно; наконец он вышел чудесно из темницы, подобно апостолу Петру. О его жизни очень много известно; он жил в XVI веке. У меня есть большая книга с подробным описанием ее — но она в Париже. Когда вышлют мне мои вещи, если хотите, я напишу Вам подробности его жития. Иногда это помогает в оценке книги; и всегда подбадривает читателя.

Как Вы чувствуете себя? Болеете ли Вы больше обыкновенного? Я имею надежду, что Вы мало — помалу поправитесь несколько, найдете как бы новое телесное равновесие соответственно своим ограниченным силам. Но да будет Божья воля. Если бы было возможно, я бы охотно поболел за Вас. И это не только потому, что хотел бы помогать брату, но потому, что мне иногда чувствуется, что мне этого не хватает — поболеть, испытывать это мучительное ограничение и весь связанный с этим духовный опыт: познание суеты человеческих планов и стремлений, близость смерти, терпение и так далее. Οὓς ἀγαπᾷ ὁ Θεὸς παιδεύει[417].

Отец Герасим (Менагиас) после операции, при которой удачно удалили камень из одной почки, приехал ко мне сюда, но пришлось опять отправиться в больницу: какое — то воспаление крови на одном бедре, вследствие неправильного лечения, оказалось неисцелимым без отсечения большого куска умерщвленного мяса. Теперь и это кончилось благополучно. Он вернется сюда на некоторое время. Он тоже читает St Jean и находит в нем много пользы. Душа его находится уже давно в «ночи», и он мучился этим, считал себя наказанным Богом за неверность. Я еще не имел возможности познакомиться очень близко с ним по духовной части, но знаю его и его историю достаточно, чтобы свидетельствовать, что он избранник Божий, подвижник внутренней молитвенной жизни, много переживший, пострадавший, познавший. Есть у него, однако, какая — то нерешимость, или неопределенность, или мягкость (то, чем я страдаю, но в несравненно меньшей степени, чем у меня). Я очень надеюсь, что ему удастся устроиться опять на Афоне в подходящих условиях, несмотря на ярость зилотов; и что он познакомится поближе с Вами, ибо Вы можете много помогать ему и близкое знакомство с ним для Вас будет небесполезно. Я прошу Вас, если Вы находите возможным, говорить с ним охотно о духовной жизни, поделиться с ним немного своим опытом, не стесняться давать ему наставления и объяснения, брать иногда инициативу сообщить ему то, что будет ему во спасение. Он намеревается пробыть несколько дней в Русике при возвращении на Святую Гору. Господь, мне кажется, много его любит и посылает ему болезнь за болезнью в знак сего. У него всякого рода недуги. Между прочим, недавно он так простудился, что стал глухим, — что пройдет, если вообще оно исцелимо, лишь через несколько месяцев. Он просил кланяться Вам.

Дерзайте, дорогой отец Софроний, дерзайте. Господь дал Вам сильную душу и позвал Вас к высокому подвигу, и неудивительно, что из Вашей сильной души Он извлекает все, что она может дать. Другие, подобно мне, идут вспять, как только чувствуют трудность пути. У нас уже вошло в привычку не давать даже тех слабых плодов, которых можно от нас ожидать даже по-человечески. Но Вы всегда отдавались всей душой занимавшему Вас делу, будь то искусство, чтение, молитва и так далее, — и не должны терять этой благородной привычки, этой черты Вашего характера. Господь всегда будет ожидать от Вас, чтобы Вы служили Ему до изнеможения. И Вы способны делать это, с Его благодатной помощью. Πιστὸς ὁ καλῶν ὑμᾶς, ὃς καὶ ποιήσει[418]. Сколько людей услышали призыв ко спасению и не пошли по тесному пути; сколько пошли, но вернулись. Счастлив и благословен тот, кто и до монашества дошел; еще более, кто на Афон попал, кто окружен так многими людьми, стремящимися к Богу, кто живет в таких исключительно благоприятных условиях. Не страшитесь ни болезней, ни бесчувствия, ни вражды и непонимания со стороны людей. Помните, как трудно нам спасаться в миру, от скольких соблазнов и препятствий Вы ограждены, живущие на Святой Горе. Идите вперед, через решительно все, как Вы шли до сих пор. Как Вы пишете, ἀμεταμέλητα τὰ χαρίσματα καὶ ἡ κλῆσις τοῦ Θεοῦ[419].

Οἴδαμεν δὲ ὅτι τοῖς ἀγαπῶσιν τὸν Θεὸν πάντα συνεργεῖ εἰς ἀγαθόν, τοῖς κατὰ πρόθεσιν κλητοῖς οὖσιν[420]… Τί οὖν ἐροῦμεν πρὸς ταῦτα; εἰ ὁ Θεὸς ὑπὲρ ἡμῶν, τίς καθ᾿ ἡμῶν?[421]

Δι᾿ ὑπομονῆς τρέχομεν τὸν προκείμενον ἡμῖν ἀγῶνα…[422]

Я писал отцу Василию довольно много о внешней стороне моего жития — бытия. Что касается душевного состояния, я живу здесь более трезво и сосредоточенно, чем я жил в Нью — Йорке, Лондоне и Париже. Идиоритмия имеет то преимущество, что монах может жить почти как пустынник среди многолюдной обители. Бывает, что два — три дня ни с кем не говорю, никого не вижу, кроме встречи в церкви. Я нашел здесь довольно строгого духовника, полезного для меня. Сравнительно молодой, выходец из Иверского Афонского монастыря, он — истинный ревнитель монашеской жизни; но больной человек, склонный злобно и нерассудительно критиковать всех и все, и ссориться со своими собратиями по поводу их немонашеского поведения, и не считаться с волей игумена (от его влияния в этом отношении я должен остерегаться); а в отношении соблюдения правил и аскетического духа монашеской жизни — отстаивание всех служб, келейное правило, посты, отстранение от лишних разговоров и интимности, непопечение о мирских делах и так далее — он держит меня строго и является драгоценным помощником. Если хотите понять его взгляды на жизнь, то он считает книгу Никодима Святогорца «Ἐγχειρίδιον συμβουλευτικὸν περὶ φυλακῆς τῶν πέντε αἰσθήσεων τῆς τε φαντασίας τοῦ νοὸς καὶ τῆς καρδίας, καὶ περὶ τοῦ ποῖαί εἰσιν αἱ πνευματικαὶ καὶ οἰκεῖαι τοῦ νοὸς ἡδοναί»[423] самой ценной и самой необходимой для монаха. Я же, читая ее по его приказу, нахожу в ней чрезвычайно много совершенно излишней «литературности» и педантизма, лишающих ее убедительности для современных людей, которых нельзя убеждать пустой риторикой или множеством цитат (это — одно из редких их добрых качеств). Впрочем, средняя часть — «Περὶ φυλακῆς νοὸς καὶ καρδίας»[424] — лучше остального; но как можно предпочитать такую книгу всем другим, а в особенности творениям святых отцов самих, я не понимаю. У каждого свой вкус.