Подвиг богопознания. Письма с Афона (к Д. Бальфуру) - Сахаров Софроний - Страница 13

Теперь Вы начинаете приближаться к тому, что я Вам писал в первом письме своем: «И это будет». Получая Ваши первые письма, я много предавался беспокойству о том, чтобы Вы не истолковывали мои слова, как не должно; теперь же, видя, как благодать Божия ведет Вас на путь истинного понимания, благодарю Господа и Божию Матерь, сам же несколько успокаиваюсь, но еще не совсем.

Есть еще неправильности в Вашем устроении, и я день и ночь боюсь за Вас, как бы не прельстил Вас враг. Особенно теперь, когда Вы пишете о том, что так подвержены раздражительности. Больше покоя душевного, не ждите ничего и ничего не принимайте без совета, но покамест и не отвергайте чего — либо сомнительного для Вас, то есть когда не уверены будете — благодать ли или прелесть вражия. Хорошенько разберитесь в сказанном. Не отвергать, когда не ясно, но и ничего не принимать без совета…[112]

Достигнув по благодати Божией «в соединение веры», будем верить, что содействием той же благодати достигнем и «в разум неприступной Его славы»[113]. Когда я обдумываю случившееся с Вами, то удивляюсь без конца. Ведь только говорить боюсь (чтобы не дать повода к борьбе с тщеславием или гордостью) о том, сколь многозначительное событие в Вашей жизни произошло. Слава и благодарение Господу, давшему Вам решимость пойти на все это! Обычно люди, не только перешедшие в Православие из других церквей, но и сами православные не понимают толком божественного величия нашей веры, духа православной жизни. Обычно, и перейдя в Православие, люди не в состоянии бывают подняться от земли. Пример: англичане в Лондоне, принявшие православную веру. Во всех их рассуждениях, во всех их взглядах на вещи, на жизнь, на спасение — земной человеческий подход, плотское, душевное, гуманистическое понимание и мудрование. В этом отношении Вам Господь помог стать много выше, и желание сердца моего, чтобы Вы не только удержались на этой высоте, но и поднялись бы выше, до подлинного духовного разума. Не хочу идти дальше в похвалах, так как на опыте познал вред их для души. Лучше нам «старое забывая, простираться вперед»[114].

Уверенный в том, что Вы не сомневаетесь в моей во Христе любви к Вам, я больше склоняюсь к тому, чтобы говорить о еще существующих пробелах и уклонениях от истинного, как мне кажется, понимания Вами некоторых вещей. Знаю, что, делая это, я выхожу из должных для меня рамок и рискую обнаружить свое неразумие, но кротость Давида [115], благословенного раба Божия, дает мне дерзость высказываться по некоторым вопросам, когда мнения наши расходятся. Простите, что пишу так небрежно; быть может, Вам трудно будет и читать, но обстоятельства меня понуждают торопиться, к тому же не чувствую себя спокойным, слыша подземный гул. Думаю, что и не смогу написать на этот раз много из того, что хотел бы написать. Вообще никогда не предполагал я писать что-либо о духовной жизни и потому теперь оказываюсь бессильным коротко, но в то же время ясно выразить свои мысли. Прошу Вас снисходительно относиться и к этому моему недостатку, подобно как и к другим.

Вы пишете, что «решили жить волею, а не разумом или чувством». Не надо так, дорогой. Это к добру не приведет. О воле рассуждайте подобно рассуждению о мужестве. Предаваться в волю Божию, несомненно верить в Его любовь к нам и милосердие; иначе так опрокинет Вас враг, что и костей Ваших не собрать потом.

Напишите, если можно, мне[116], с каких пор Вы стали упражняться в умной молитве. Когда это «раньше» было для Вас тяжело заниматься этим деланием? Кто Вас учил этому? Какие книги Вы читали об этом делании раньше и теперь читаете? Как вообще Вы делаете это? Простите меня, дорогой отец Давид, что я позволяю себе спрашивать Вас об этом. Если бы с Вами был человек, хотя немного знающий о сем предмете, то я не дерзнул бы Вас спросить. Еще и потому спрашиваю, что боюсь, что в Вашей душе живут еще неправильные понятия некоторые о молитве от Вашей прежней жизни; а также боюсь вреда для Вашей души от некоторых привычек, приобретенных Вами раньше в молитве. Ваше последнее письмо, из которого мне ясно стало, что Вы не умеете правильно поставить себя во время богослужения, заставляет меня обо всем этом побеспокоиться. Во время богослужения ум и душу отдайте Богу и не обращайте внимания на то, как поют, стоят, молятся, ведут себя другие. Замечаний никогда никому не делайте в минуту раздражения. После, если будет веселое состояние духа, можно сказать осторожно (и даже подарить что-либо мальчишке). Сосредоточьтесь на себе самом, или лучше, в Боге. Не думайте о будущем; не загадывайте, хотя некоторые люди, вроде меня, говорят Вам о будущем. Себя спасайте прежде всего. Об этом Вы хорошо написали мне в последнем письме.

Дорогой, простите, потерпите; невозможно теперь написать Вам о многом очень и очень существенном. Покамест я писал эти немногие страницы, уже несколько раз потрясало все здание с гулом, и воем, и треском. Если Господь даст, будем живы, обо всем поговорим во славу Его.

Относительно Вашего излишне напряженного стремления к плачу и сокрушению: к Богу, Который «есть огнь поядаяй»[117], надо приближаться как можно тише, спокойнее, благоговейнее (см. «Едино на потребу», с. 16). Всячески надо оберегаться от искусственного нервного, кровяного возбуждения и от мечтательности. Простите; говорю в предупреждение, по любви своей к Вам. Католики, как мне приходилось слышать, именно этими недостатками и страдают. Поэтому у них наблюдаются случаи стигматизации и видений чувственных (вернее — привидений). С другой стороны, некоторые путают духовное с душевным или, совсем не понимая первого, то есть духовного плача, последний, как душевный, подвергают осуждению. Дай Господь[118] познать Вам истинную, непрелестную умную молитву и духовный плач. А только скажу Вам, что дар сей очень немногие (единицы, подобно старцу отцу Силуану) получили скоро и сравнительно легко за смирение свое. Большинству же приходится трудиться и подвизаться смертным подвигом; много бурь, и опасностей, и скорбей на этом пути. К плачу не стремитесь слишком упорно, давя на сердце свое. Если сейчас нет (потому что еще не приготовлено к нему сердце страданиями), то позднее будет; придет, когда мы познаем свою нищету в подвиге поста, послушания и молитвы.

Читайте жития святых: особенно славянские Четьи — Минеи Дмитрия Ростовского. В связи с помышлениями о Вас часто вспоминаю житие святого Великого Евстафия Плакиды (20 сентября). Читайте святоотеческие писания. Когда умным очам нашим предстанет образ евангельского человека, каким нас хочет увидеть Господь, когда мы воистину осознаем свое худородство по сравнению с тем божественным благородством, к которому хочет нас возвести Господь, когда увидим, как далеки мы от действительного спасения, тогда невольно рыдаем, горько плачем, но Господь горечь скоро прелагает на сладость[119].

Хотелось Вам сказать несколько по поводу Вашего выпытывания относительно того, как Вам относиться к некоторым предсказаниям, но время не позволяет[120]. Хочу говорить в мирном и спокойном духе. Я и сейчас, по милости Божией, мирен, но все же тороплюсь кончить это письмо (полтора часа пишу).

Дай, Господи, познать Вам, что благоволящая воля Божия привела Вас в Гайжуны, к митрополиту Елевферию. Будем вместе благодарить Бога. Вам нужно побыть одному, и этого Вы не получили бы нигде в такой мере, как в настоящее время в Гайжунах. С людьми, Вас окружающими, хотя бы они и благочестивы были, не говорите о том, о чем мы с Вами беседуем.

Молитесь, дорогой отец Давид, за меня окаянного; умолите Господа и Пресвятую Владычицу помиловать меня в День Судный.

Благословите меня.

Ваш недостойный меньший брат о Господе

грешный иеродиакон Софроний

P.S. Вы очень любезны и предусмотрительны в своем предложении прислать нам (отцу Силуану и мне) деньги на почтовые расходы. Это освободит нас от необходимости выпрашивать всякий раз на марки. Только очень прошу — самую ничтожную сумму пришлите, действительно потребную на почтовые марки. Никакой другой нужды у нас нет.