Политические работы 1895–1919 - Вебер Макс - Страница 44

И все–таки в некоторых берлинских газетах мы с удивлением прочли о том, что вопрос о прусском избирательном праве представляет собой чисто прусское внутриполитическое дело и что если им будут заниматься другие государства империи, то произойдет вмешательство в прусские дела или даже попытка «медиатизации»[90] Пруссии. Здесь следует полностью отвлечься от того, что подавляющее большинство депутатов германского Рейхстага, который должен был принимать этот закон, — депутаты от Пруссии, хотя и не от прусской плутократии. Впрочем, чтобы прояснить значение таких оборотов речи, достаточно составить себе представление о положении прусского ландтага в Германской империи. Правда, оно скрыто за густым туманом государственно–правовых формулировок. Как известно, император и король Пруссии осуществляет причитающиеся ему в империи права частично как император под ответственностью рейхсканцлера, а частично как король Пруссии по инструкции прусских уполномоченных в Бундесрате под ответственностью прусского министерства. Рейхсканцлер формально несет ответственность только перед Рейхстагом, а прусские министры — только перед прусским ландтагом. Пока представляется, что все в порядке и соответствует правовому положению других федеральных государств. Поскольку же Пруссия в Бундесрате располагает едва ли половиной голосов, причитающихся ей сообразно ее размерам, кажется, что здесь мы имеем дело даже с чрезвычайным самоуничижением. Лишь при ближайшем рассмотрении выясняется, что прусский ландтаг и некоторые чисто прусские органы власти занимают по отношению к парламентам и органам власти всех остальных отдельных государств принципиально отклоняющееся от «нормы», в высшей степени привилегированное и особое положение.

Не говоря уже о полагающемся Пруссии «председательстве в Союзе», она пользуется особым положением, в первую очередь, благодаря конституционному предписанию (Имперская конституция, ст. 5, абз. 2, ст. 37), согласно которому ее голосов в Бундесрате совершенно достаточно для того, чтобы воспрепятствовать любому изменению в законодательстве не только по военному делу и военно–морским силам, но и по любым таможенным тарифам и налогам на предметы потребления (согласно ст. 35), т. е. по торговой политике и всем относящимся к ней имперским административным мероприятиям. Это право действует даже тогда, когда все прочие правительства государств и весь Рейхстаг хотят единодушно проголосовать за изменение. В Северогерманском Союзе у Пруссии не было такой привилегии в отношении финансов; она представляет собой нововведение из Версальского договора, первоначально заключенного с Баденом. Относительно подготовки голосов в Бундесрате, наделенных такими привилегированными полномочиями, прусское правительство формально несет ответственность исключительно перед прусским ландтагом. Как показывает известный налоговый законопроект прусских консерваторов, прусский ландтаг тоже не испытывает ни малейших сомнений, когда пользуется своими властными полномочиями.

Кроме того, Пруссия обладает правом решения голосом председателя (при равном количестве голосов). Бундесрат насчитывает 61 голос. Но голоса от Эльзаса–Лотарингии подготавливаются тамошним наместником, которого император и прусский король назначает и смещает по своему усмотрению. Одно из карликовых государств (Вальдек) по финансовым причинам уже управляется Пруссией и представлено ею в Бундесрате. Следовательно, все три королевства, все шесть великих герцогств и все три ганзейских города плюс величайшее герцогство (Брауншвейг) не в состоянии получить большинство притом, что Пруссия кроме голосов от Эльзаса–Лотарингии располагает лишь голосами всех карликовых государств. Если бы прошел консервативный законопроект, предлагающий в будущем оплачивать общеимперский дефицит за счет его перераспределения по союзным государствам, то все мелкие и многие средние государства практически оказались бы вынужденными поступить подобно Вальдеку. Кроме того, как известно, прусский министр путей сообщения располагает средствами принуждения, заставляющими эти правительства идти на уступки. Итак, если речь не идет о чисто династических вопросах или о сугубых интересах каждого государства, т. е. во всех позитивных вопросах имперской политики, Пруссия всегда имела и имеет за собой твердое большинство, поскольку карликовые государства были своего рода поставщиками голосов для Пруссии, а в будущем этого и подавно следует ожидать по финансовым причинам. Значит, согласно конституции, позицию имеющей решающее значение для Бундесрата председательской власти, а тем самым — и политику империи, сплошь и рядом определяет ответственность не перед германским Рейхстагом, а перед прусским ландтагом.

Но этого еще недостаточно. Как известно, по конституции у нас нет единой армии, а есть армия, состоящая из контингентов различных германских государств (Kontingentsheer), под верховным главнокомандованием императора. Однако же в качестве модификации этой ситуации прусский король в свое время заключил военные договоры с командующими контингентами союзных государств меньшего размера, и договоры эти по большей части передают ему почти всю военную верховную власть. Так, например, договор с Баденом преобразовал баденскую армию в королевский прусский XIV армейский корпус. Прусские командующие округами назначены в каждый сколько–нибудь значительный баденский город; в Карлсруэ прусский штаб корпуса, прусское интендантство, прусское гарнизонное, госпитальное и прочие хозяйственные управления распоряжаются всеми хозяйственными закупками, и баденским ремесленникам и торговым кругам довелось в годы войны ощутить их власть. Граждан Бадена повели на войну прусские офицеры, которые были произведены в чины в Пруссии и назначены на свои посты прусским военным министерством без какого бы то ни было вмешательства какой–либо баденской инстанции и даже без ведома баденского монарха. Прусский военный министр является военным министром и для Бадена. То же имеет место и в других союзных государствах, кроме некоторых крупнейших.

За распоряжения, принятые на основании этих договоров, парламент формально не несет никакой ответственности (если они не касаются бюджетного права), а, следовательно, рейхсканцлер обязан как минимум скреплять их встречной подписью. Ибо их в любом случае подписывает военный министр, а публикуются они в бюллетене прусских армейских распоряжений. Но военный министр не подчиняется рейхсканцлеру и (формально) не несет ответственности перед Рейхстагом, поскольку он — прусский чиновник. Однако в Пруссии не существует ни такого материального объекта, за который его можно было бы привлечь к ответственности, ни средства, позволяющего это эффективно осуществить, ибо органом принятия решений по военному бюджету является не прусский ландтаг, а Рейхстаг.

Но этой удивительной ситуацией привилегии Пруссии не исчерпываются. Ответственный перед Рейхстагом рейхсканцлер руководит Бундесратом (в качестве рейхсканцлера) лишь формально. Голосом в Бундесрате он обладает (согласно ст. 15 в связи со ст. 11) лишь в неизбежном качестве уполномоченного по прусским делам. Но будучи таковым, формально он связан лишь директивами прусского правительства, а, стало быть, формально не несет ответственности перед Рейхстагом за характер своего голосования. Ответственность же несет прусское правительство перед прусским ландтагом, каковой благодаря этому играет решающую роль в каждом серьезном политическом акте империи, как только последняя намеревается воспользоваться своей властью. Рейхсканцлер с неизбежностью должен одновременно быть прусским министром иностранных дел. Однако в том, чтобы он был при этом и прусским премьер–министром, неизбежности нет; так было не всегда. Если рейхсканцлер не премьер–министр Пруссии, то в качестве всего–навсего носителя прусского голоса в Бундесрате он политически безвластен и подчинен прусскому министерству. Если же он является прусским премьер–министром, то в качестве рейхсканцлера он должен еще и учитывать позицию своих прусских коллег. И прежде всего — позицию прусского ландтага.