Будь всегда (СИ) - "Sco" - Страница 8

Волков скоренько прокрался к тротуару, что вёл к подъезду. Выпрямился и пошагал размерено, как обычные Волковы возвращаются с работ, стараясь не коситься в сторону скамейки. Подойдя к подъездной двери зачем-то взялся вглядываться в свои окна на третьем этаже, потом задрал голову к небу, проводил глазами помигивающий огонёк самолёта. В общем, вёл себя довольно неестественно, как бывает с людьми, когда они вдруг обнаруживают, что их снимают на камеру или пристально разглядывают. Слава оправдал свою театральщину тем, что даёт притаившемуся Патрикееву шанс окликнуть, подойти. Но тот свой пост не оставил, и Слава удалился в подъезд.

Войдя в квартиру, он кинулся к окну, не зажигая свет. Фигура на скамейке сидела как приклеенная. Слава победно хохотнул. Появилось такое чувство, будто старая, напугавшая до бессонницы глава наконец дочитана, и новая, непредсказуемая манит интригующим вступлением. Он подошёл под лампу и дёрнул шнурок — та зажглась. Сию, должно быть, стильную, но бестолковую лампу ему подарили на 23 февраля коллеги. Шнурок включателя свисал из её центра как хвост Иа, и чтобы зажечь свет, надо было пилить в темноте до середины кухни, оббивая ноги об оставленные посередь комнаты табуретки. Слава прошёлся вальяжно перед окном, оглядел подоконник с одиноким горшком, полил задремавшую в ожидании зимы глоксинию. Зашуровал по навесным шкафчикам — тянул руки то за чаем, то за сахарницей, то за пастилой. Он мельтешил по квартире, даже на балкон выскакивал якобы в поисках чего-то, но минут через десять утомился фигурять по «сцене» впустую. Патрикеев напоминал старого кота в засаде — вроде собирался мышь поймать, да заснул в процессе. Слава сел на кухонную табуретку, откинулся спиной на стену, раскачиваясь на ножках. Взгляд устремился на покачивающийся шнурок от лампы…

Каждый человек должен хоть раз в жизни родить мудацкую идею. Родить и воплотить. Замечено, что при реализации говноидей вся вселенная помогает идиоту. Удавка из магазинчика приколов была найдена за 4 секунды — меньше чем уходит на ежедневные поиски солонки, например. Слава, дрожа от пакостного предвкушения и азарта, встал под лампой и завозился с бутафорской удавкой. Та была прям как из пиратских фильмов, из толстой кручёной верёвки, с большой петлей для его тупой башки. Он то задирал голову к лампе, указывая взором откуда будет укоризненно свисать, то растягивал удавку, видимо, подгоняя под могучую шею. Закончив с этой мизансценой, подтащил ногой табурет и поднялся на него как на эшафот, с прямой спиной и взглядом вдаль. Вдали, однако, наблюдалась опустевшая скамейка…

Слава так офигел, что даже упёр руки с удавкой в боки. Он тут для кого вообще старается? Что, замёрз и не мог досидеть до конца? Или пошёл отлить в кусты перед кульминацией? В следующую секунду Слава чуть не свалился с табурета, ибо дверь прогнулась под богатырскими ударами из коридора. Одновременно с грохотом послышался дикий вопль, и Слава с нервяка дёрнул выключатель на лампе. Стоя в кромешной тьме, он слушал крики за дверью, зажав рот ладонью, чтобы не заржать. Значит, Патрикеев помчался вырывать его из рук смерти, не дожидаясь развязки. Из-за двери шёл срывающийся на вой речитатив.

— Славочка, открой дверь!!! Слава, прости!!! Умоляю тебя, умоляю… Слава!!!

С каждым отчаянным криком Славу отпускало, словно ему вкалывали опиат. Миша так искренне, так отчаянно страдал, что казалось оставил Славу далеко позади с его несерьёзной хандрой в этом эмоциональном марафоне. К его стыду, Мишины стенания были приятны до каких-то садистских эротических волнений по всему телу. Слава проскакал в коридор, прижался к двери, чувствуя вибрацию от ударов, глотая каждый вскрик, как уверовавший грешник молитву. Ему показалось, что он может стоять так вечно, но к Мишиному ору присоединился голос соседки бабы Раи — та вылезла в холл и кудахтала рядом с бьющимся в истерике Патрикеевым. Тут весь эротизм схлынул, и Слава, ударив себя по лбу ладонью за то, что поднял такой переполох в подъезде, резко открыл дверь.

Миша пронёсся целеустремлённым вепрем полкоридора, пройдясь по свалившемуся навзничь висельнику всеми копытами. Но даже боль от падения и пинков не смогла заставить Славу перестать ржать. Он перевернулся на бок, поджал колени к груди и закатывался, как ясно солнышко. Свет из коридора подсвечивал возникшую в дверном проёме бабу Раю со спины, как Деву Марию, и это просто добило Славу — его заколотило от смеха. Патрикеев перешагнул лежачего, скомканно извинился и закрыл перед бабой Раей дверь. Темнота и внезапная тишина окутала их очень резко. Слава выдохнул, будто после стометровки и попытался подняться на ноги. Миша был где-то рядом в темноте, но выдерживал свою фирменную паузу. Слава на ощупь щёлкнул выключателем, и коридор осветило тусклое бра.

Патрикеев, казалось, не мигал. Он соскрёб взглядом со Славиного лица шкуру, затем медленно опустил глаза на удавку в его руке и снова вернулся к лицу. Волкову стало уже не так смешно. Он скосил глаза куда-то на свои тапки, шкодливо завёл за спину руку с реквизитом для самоубийц-симулянтов. Кхекнул пару раз, прочищая осипшее от смеха горло. Конечно, выкаблучиваясь перед сидящим где-то внизу Патрикеевым, он не планировал с ним объясняться нос к носу. Миша давил его к полу своим молчанием и взглядом исподлобья. Слава физически ощутил нервный тремор по всему телу от пяток до макушки. Стыд за свою уебанскую проказу перевесил всю злость на Патрикеева, и хотелось стряхнуть с себя это срамное ощущение жалкого провала. Слава не нашёл ничего умнее, кроме как рявкнуть на затаившегося Патрикеева.

— 2:1, сука.

Он не успел и глазом моргнуть, а Миша уже подлетел и шваркнул его спиной о стену, сорвавшись с места как пуля. Слава на пару секунд перестал дышать от такого удара, помотал головой, вытряхивая звон из ушей. Патрикеев распетушился, наступал, держа Славу за грудки обеими руками, даже как будто увеличился в своих тощих размерах. В такой близи смотрелось это весьма забавно, ибо Слава был выше почти на голову. Но он хорошо помнил, какой у Миши хук правой.

— Бокс? — зачем-то спросил он, словно это сейчас было важным.

— Тайский, — ледяным голосом доложил Патрикеев, приближая своё лицо всё ближе и ближе к Славиному.

Эти блядские виноградные глаза просто гипнотизировали. Если бы Миша ещё не двигался, не наступал, Слава бы взял себя в руки. Но растерянность накрывала с каждым миллиметром, что чужие губы приближались к его губам. Сейчас было уже поздно выкрикивать всякие «Э, ты чё?!» — Патрикеев уже не раз давал понять собственно «чё». Слава малодушно согнул колени и начал стекать по стене вниз, продолжая пялиться в желто-зелёный омут. Он понимал, что никакой это не «2:1», а очередное разгромное поражение. В последней попытке отыграться хотя бы словесно, Слава вяло отбрехался:

— Отвали от меня, грёбаное секс-меньшинство.

— Слушай-ка ты, секс-большевик!.. — гаркнул тот в ответ, и Слава закрыл глаза, ожидая пинка под рёбра.

Он уже полностью съехал на пол, когда его лицо дёрнули за подбородок вверх. Патрикеев… наверное, поцеловал его. То есть, если бы мужчины вообще целовались друг с другом — то это был как раз тот самый мужской поцелуй. Да только в голове это как-то не складывалось. Вот Патрикеев, вот его губы на Славиных губах, вот он вставил в его рот свой язык, вот вынул. Засосал нижнюю губу, сжимая ладонью Славин подбородок. Волков сидел на жопе, глядел вперёд не мигая, приоткрыв рот, словно кукла чревовещателя. Ему казалось, крикни он сейчас или затей потасовку, то поцелуи и всё то, что сейчас выделывает Миша, станет реальностью, произошедшим. Словно если не прерывать сего действа, то всё это само собой исчезнет, развеется…

Но не на шутку разошедшийся Патрикеев развеиваться и не думал. Жадно и настырно, сдвинув брови, он хватал руками и тыкался своей мордой, словно беспардонный пёс. Слава откинулся затылком на стену, рассматривал очумело то длинные ресницы, то родинку на мелькавшем подбородке. Всё было так близко, как в бинокле. Миша деловито оседлал его бёдра, умостился поудобнее, не заботясь о согласии второй стороны. Славе казалось, что он больше не он, что кто-то другой сейчас замер у стены его прихожей, слушая чужое дыхание и ритмичное тиканье часов над своей головой, пробуя на вкус чужие губы.