Волчья хватка. Книга 2 - Алексеев Сергей Трофимович - Страница 63

Поскольку облачались в боевой доспех лишь в единственном случае…

В тот же вечер шеф вручил Савватееву материалы аналитического отдела и на своей машине отправил на конспиративную дачу в Лесково — туда, где провёл свои последние дни Мерин, и которая теперь вместе с должностью начальника Управления переходила к нему для оперативного использования. Уже это обстоятельство вызывало пока тихое неприятие, а вернее отторжение: повсюду как напоминание были стены, стулья, посуда, которой пользовался самоубийца, окна, куда он смотрел, махровый халат, что надевал после ванны, тапочки, ещё сохранившие запах предшественника. Где-то в «людской» части просторной дачи сидел личный охранник и одновременно связист и повар; за воротами бродила в темноте негласная охрана, и не исключено, глаза видеонаблюдения фиксировали каждый его шаг, включаясь, как только он переступал порог другого помещения.

В такой обстановке надо было все время делать умный вид озабоченного делом человека, и, послонявшись по даче, Савватеев понял, что никогда не сможет заснуть в постели Мерина, на которой лишь заменили бельё, поэтому устроился с аналитической справкой в комнате, где они пили коньяк с покойным начальником, — чтобы дождаться утра…

И позвонить Крышкину.

Только получив ответ, можно было определиться, что делать дальше.

Если он будет отрицательным, то есть генетическая экспертиза подтвердит, что у него нет дочери, тогда и нет смысла читать объёмное, в килограмм весом, творение аналитиков — просто не хватит сил, ни физических, ни эмоциональных.

Но если ни о чем не ведающий младший эксперт, лейтенант медицинской службы Крышкин совершит чудо…

Савватеев не мог позволить себе завершить эту мысль, помечтать, что тогда может быть, суеверно отплёвывался, косясь на предметы, развешанные по стенам, где могли быть вмонтированы камеры. И чтобы хоть как-то отвлечься, измученный под утро, он все же раскрыл прошитую, пронумерованную и опечатанную папку аналитической справки.

И в тот же миг узрел список ознакомившихся с материалом лиц, приклеенный на форзаце.

Первым стоял Мерин! И судя по дате, читал он эту справку всего полтора месяца назад. То есть в то время, когда по поручению шефа приступил к розыску Каймака…

Савватеев был вторым — по крайней мере, фамилии шефа в списке не значилось.

Результат ознакомления Мерина со справкой был известен.

Развязка — тоже…

Прочитал и не пожелал больше служить? Но если бы разочаровался, не веселился бы, не сидел, распираемый внутренним восторгом…

За что ни возьмись, всюду чувствовались прямые или косвенные следы покончившего собой предшественника. И он, Савватеев, с лёгкой руки Мерина, теперь шёл по ним, смотрел его глазами, сидел на тех же стульях, открывал одни и те же папки с секретными материалами…

И все равно ЭТО нужно читать!

Минут десять он отстраненно листал страницы, выхватывая какие-то строки, цифры, чтобы тут же их забыть, пока глаз, а потом и сознание не замерли на названии реки — Вещера.

Чуткий к состоянию нового хозяина дачи, охранник принёс жиденький чай с лимоном и две таблетки в специальной лекарственной ванночке.

— Это что? — тупо спросил Савватеев.

— Очень лёгкое снотворное, — объяснил ночной страж. — Юрий Петрович обычно заказывал, если работал допоздна…

Забыв об отторжении всего, что связано с самоубийцей Мерином, Савватеев забросил в рот таблетки и выпил чай.

Ещё некоторое время потом сидел, пытаясь вспомнить, где и при каких обстоятельствах слышал название реки — не вспомнил, однако быстро вчитался в текст, поскольку наткнулся на некий исторический очерк, на первый взгляд, никак к проблеме не относящийся. В основном это были отчёты и выдержки из агентурных донесений ещё времён ГПУ: оказывается, районом среднего течения Вещеры органы интересовались, начиная с двадцатых годов, и надо отметить, блестяще проводили оперативные разработки и масштабные операции, хотя из всего этого было совершенно непонятно, с какой целью.

Савватеев не заметил, как миновал целый час и страж конспиративной дачи явился вновь с чаем и таблетками.

— Принеси мне кофе и покрепче, — потребовал Савватеев и выбросил снотворное в корзину для бумаг.

Через пять минут, кроме чашки кофе, на столе оказалась рюмка коньяка.

— Это зачем? — больше для порядка спросил он.

— Вместо снотворного, — был ответ. Савватеев смешал кофе с коньяком, выпил залпом и углубился в чтение.

В начале тридцатых годов, когда по Вещере ещё жили староверы и ссыльнопоселенцы и когда шла борьба со всяческими чудесами и мракобесием, в ничем особым не примечательные северные края пришли лесоустроители, которые начали рубить просеки, ставить квартальные столбы и репера. Неизвестно, как уж они работали, какие у них инструменты были, но не получилось ни одной прямой визиры. Иные шли чуть ли не по кругу, иные петляли и упирались в тупик или вовсе терялись в лесу. Объяснение всему было единственное — леший водит, но подспудно прослеживалась мысль, что работники леса покупали у местных самогон и пили беспробудно. Вредительские карты, способные ввести в заблуждение не только лесорубов, артиллерию противника и его разведку, но и свою собственную, прилагались к делу, по которому было расстреляно и посажено двенадцать человек.

А между тем интерес к странному району после этого лишь усилился, на Вещеру послали надёжных, проверенных военных топографов из Ленинграда. Образованные, вооружённые теодолитами и нивелирами, эти не могли сказать, что их леший водит, а рубить просеки под конвоем очень уж не хотелось, поэтому очередную неудачу списали на болотный газ, который портит оптику атмосферы, и потому луч инструмента получается, грубо говоря, кривой.

Пока Савватеев вникал в исторические перипетии района, охранник явился в третий раз, но уже пустой.

— Что желаете? — по-холуйски спросил он, но с видом заспанным.

Может, от него Мерин перенял это чуждое милицейской лексике слово — желаю, не желаю?..

— Желаю, чтоб ты исчез и больше не приходил, — не отрываясь от бумаг, проговорил Савватеев. — Мешаешь работать.

Почти одновременно с военными, спецотделом НКВД на Вещеру под видом ссыльнопоселенцев был отправлен ещё один отряд, который контролировал топографов и собирал информацию, в том числе и фольклорного характера, обо всех чудесах, происходящих в округе. Подрядившись в экспедицию лесорубами, они доносили на военных, и получалось, что картографы работали больше для отвода глаз. На самом же деле что-то искали в лесу и просеки рубили, чтоб не заблудиться.

То есть интересы Красной армии и НКВД почему-то столкнулись лбами на небольшом пятачке, затерянном вдали от больших дорог. Противостояние продолжалось более года, после чего военные топографы в один день свернули свой лагерь и уехали. А спустя неделю прилетел неизвестно чей аэроплан и стал кружить над всем Вещерским краем, вызывая страх суеверного местного населения. Согнанные в колхозы и живущие на пахотных землях возле лесов, они говорили, что это не к добру и нужно ждать засухи, смерча, сильнейших гроз с ливнями и прочих губительных погодных явлений. Мол, потревожили леших, теперь жди беды — непременно отомстят, как уже бывало много раз, когда люди вторгались в их обиталище. Не то что летать у них над головой, а за три версты подходить нельзя.

На второй день аэроплан снова прилетел, сделал один неполный круг на большой высоте, запылал и начал падать, но не сразу, а постепенно, планируя. Рухнул он на льняное поле в трех верстах от деревни и, пока люди бежали, сгорел вместе с лётчиком.

И что невероятно для тех лет, покорные колхозники после этого чуть ли не восстание подняли: отказались пахать, сеять и разошлись по домам, дескать, не станем трудиться напрасно.

А судя по собранной агентурой НКВД информации, месть была, чаще всего, погодная, метеорологическая. Вдруг в ясном небе загремит гром, засверкают молнии, налетит буря, снесёт крыши, выворотит с корнем старые деревья, а то Вещера ни с того ни с сего выйдет из русла и затопит деревни на низких берегах, неубранные поля и только что скошенные луга. Или наоборот, вода упадёт так, что вместо реки остаётся цепочка омутов, и тогда от солнца выгорают посевы, от пожаров целые деревни, и даже торфянистая земля начинает гореть и дымить до глубокой осени.