Волчья хватка. Книга 2 - Алексеев Сергей Трофимович - Страница 47

— А если я тебя попрошу? — сирая дева приблизилась к нему и склонилась над лицом. — Попрошу избавить меня… от этой силы? Как рабыня просит свободы…

Пар под потолком был холоднее её дыхания…

— Ты уже победила обидчика. Тем, что сохранила женскую суть.

— Он этого не понимает! И не уйдёт из Вещерских лесов, пока не испытает позора…

— А он здесь? В Урочище?

— Да… И часто ходит вокруг моей заимки. Возможно, и сейчас где-то близко.

— Что ему надо?

— Вернуть меня… А если точнее, вернуться в лоно Воинства. Женитьба на кукушке снимает самые тяжкие наказания Ослаба. Тем более я была его наречённой…

— За что же его свели в Сирое?

— Он сам сюда пришёл…

— Сам?.. Значит, за тобой?

— Если бы! — Дарье вдруг стало зябко. — От властей спрятался, от Интерпола. Он забыл, что обручён со мной, и вместо женитьбы отправился по миру бродяжить. С олимпийскими чемпионами боролся, славы искал… Да ладно бы только славы! Семя своё по всему миру разбрасывал. К омуженкам его занесло. Всю деревню огулял, купец…

— Где же он отыскал омуженок? — искренне изумился Ражный. — Говорят, исчезли они лет триста назад…

— Не знаю уж где, не сказал. Но родили они восемнадцать дочерей, сам нахвастался. Богатырь… Потом прибежал и вот уже лет десять живёт здесь, в землянке… А я не знала, и два года назад, когда отчаялась ждать его и сюда прилетела, случайно встретились. Он и вспомнил про свою суженую…

Дочерей в Засадном Полку обручали совсем ещё крохотными, и потом, до самого праздника Манорамы, обычно деды и бабушки исподволь внушали, что их суженый — самый сильный и мужественный аракс, самый нежный и благородный и что скоро придёт тот желанный час, когда обруч ник на горячем жеребце настигнет невесту на страстной кобылице и сорвёт синий плащ…

Это была целая наука, способная привить любовь к мужчине, которого чаще всего девочки даже не видели или не помнили. В момент Манорамы свершалось чудо: возгоралась истинная любовь, согревающая семью всю долгую жизнь…

— Кажется, я знаю его, — задумчиво проговорил Ражный.

— Кто не знает Сыча?.. Кстати, я следы его видела возле твоей кельи… Даже знака не подал, что вернулся из странствий. Теперь воспылал…

— Его зовут Сыч?

— Ночная хищная птица… Когда-то его имя мне даже нравилось.

— Это я помог вернуться ему в Россию, — признался Ражный.

— Как?..

— Пропустил через границу на Памире…

— В таком случае ты обязан научить меня! Ражный представил себе схватку двухметрового обезьяноподобного «снежного человека», совершённый аппарат для борьбы, с сирой девой, точёная, женственная фигурка которой была создана для любви и рождения детей: исход такого поединка был, скорее всего, не в её пользу, даже если научить волчьей хватке.

И даже если она и впрямь уложит его на лопатки…

Пересвет в редчайших случаях допускал пиры Мщения и всегда только с позволения Ослаба — слишком серьёзной должна была быть причина для подобной схватки и полное отсутствие иного, мирного, выхода. Такие пиры не считались Судными, поэтому побеждённый оставался живым, но чаще всего настолько изуродованным, что доживал остатки своих дней в чьей-нибудь вотчине.

Месть была слишком сильным чувством, чтобы беречь себя. Победителю доставалось не меньше, поскольку суть Мщения заставляла соперников не соблюдать обычных для схваток правил…

— Ты почему молчишь? — поторопила Дарья. — О чем ты сейчас подумал?

Ражный не стал выдавать своих мыслей и пугать её последствиями: вместе с энергией женственности в ней накопилось слишком много обиды и слепящего гнева…

Он сказал о своих чувствах:

— Пир Радости свершился. Я настиг тебя и сейчас сорву твой синий плащ.

Дарья вновь затаила дыхание и прикрыла веки, словно собиралась нырнуть в глубокую воду, но в следующий миг вздрогнула:

— Вижу!.. Кажется, он пришёл на заимку!

— Вот! — снова засмеялся он и покачал её на руках. — Ты уже и вошла в раж. Только это не моя заслуга!.. Люди живут и не знают, что сила любви — самая лучшая наука…

— Он здесь! — встрепенулась Дарья.

— Ну и что? Он давно уже бродит вокруг…

— Давно? И ты молчал?..

— Это хорошо, что сам пришёл. Не придётся рыскать волком и искать.

— А если войдёт сюда?..

— Не бойся! Не войдёт.

— Все равно, нужно одеться, — она выскользнула из рук и схватила ночную рубаху.

Ражный сдёрнул с вешалки свою, боевую…

Дарья оделась, взялась за ручку двери, но выйти первой не посмела. Тогда он взял её за руку и распахнул дверь.

«Снежный человек» сидел на корточках возле проруби — изучал их босые следы. Увидев Ражного, выпрямился во весь свой богатырский рост, усмехнулся натянуто и льдисто:

— С лёгким паром!

Как и подобало высокородной деве из рода Матеры, Дарья высвободила руку, гордо прошествовала мимо и скрылась в избе.

Ражный остановился напротив бродяги, смерил его взглядом.

— А я думаю, кого тут кукушка парит? — придуривался тот. — Говорил же тебе, не хоромину ставить надо, а кукушку искать. Молодец, быстро сообразил! Только вот на сей раз я тебя на своей границе застукал!

— Это нас судьба водит, — сказал Ражный.

— Ну и куда приведёт?

— Ристалище бренки помнишь? — спросил Ражный, поскольку не знал в этом лесу другого подходящего места. — Поляна на кургане?

— Хорошая полянка, солнечная…

— Туда и приведёт.

В это время Дарья вышла из избы, как и положено избранной и названой невесте, наряжённая в темно-синий плащ с розовым шёлковым подбоем. На секунду она остановилась, будто показывая себя, после чего не спеша приблизилась к Ражному, сдёрнула с себя символ девичьей чести и бережно вложила ему в руки.

— Тогда до встречи, — обронил Сыч и, круто развернувшись, пошёл в лес.

На Вещере не существовало дубрав, если не считать ту единственную, доступную лишь сирым, скрытую непосредственно в Урочище и не доступную послушникам. Под страхом верижных цепей им вообще запрещалось устраивать какие бы то ни было поединки, дабы не тревожить монастырского покоя этим мирским занятием, тем паче турниры, поскольку осуждённые старцем послушники находились под полной волей бренок и, не имея поясов, уже не считались полноценными араксами. Вернуться в строй Засадного Полка можно было лишь по благому слову Ослаба либо при объявлении Сбора — Пира Святого, на который не звали, а всякий, причастный к Сергиевому воинству, являлся сам и вновь мог опоясать чресла поясом аракса, невзирая на положение и возраст.

Ражный пришёл на поляну перед рассветом — соперника ещё не было, впрочем, как и его следов на скрипящем от мороза снегу. Можно было сейчас потоптать ристалище, пройти по нему крестнакрест, таким образом испытав его энергию, однако делать этого Ражный не стал, а лишь заголил торс и подвязал поясницу синим плащем, как поясом. Он не просто имел на это право — был обязан выйти с ним на поединок, ибо на подобных турнирах, напоминающих европейские рыцарские, в случае поражения не сама дева, но символ её чести доставался победителю как боевая добыча, как трофей, который можно повесить в своих палатах.

Кроме того, подвязавшись плащом, Ражный скрыл под ним старую рану, по крайней мере от глаз противника.

Соперник был серьёзным и сильным, по своему опыту, полученному в страннической жизни, вряд ли уступал Скифу; он мог разорвать на нем пояс аракса, мог распустить по нитке рубаху, но не имел права до победы срывать с него плащ возлюбленной.

Ражный надеялся, что «снежный человек» не знает его уязвимого места…

Вчерашняя баня и предвкушение поединка сделали его чувства лёгкими, поэтому он без труда взмыл нетопырём, дабы осмотреть пространство будущего ристалища, и в тот же миг вдруг увидел призрачное зеленовато-жёлтое свечение одинокой фигуры калика, бегущей по его следу совсем близко. Появление сирого на своём следу Ражный расценил как покушение на его волю, на право выбора, существующее в Сергиевом воинстве как уставная истина и, развернувшись, встал в боевую стойку кулачного зачина.