И.С.Т. (СИ) - "shizandra" - Страница 120

— Свободный выбор — это семечки для грамотного оператора, владеющего способностями оракула, не так ли, Эрих? — голубоглазый кинул на своего соседа странно довольный взгляд, и тот кивнул.

— Разумеется, Генри. Также для хорошего оракула и оператора не составило бы труда просчитать все до секунды. Другой разговор, что Заводь — это не то место, которое можно использовать по своему усмотрению.

— Только если она не создана искусственно, и с этим нам еще предстоит разобраться, — «голубоглазый», наконец-то «получивший» имя, снова повернулся к Анжею. — Но даже если она была искусственной, принципов ключа никто не отменял. Вашими страхами и эмоциями вас ослабили, лишив возможности сопротивляться. Но должно было быть что-то еще. Что-то, что вы унесли с собой, создав нить.

Они все не собирались отдавать Ромку. Они все прикрывали Ромку. От того парня. Того парня в очках. Их сделали уязвимыми, подранили острыми болезненными эмоциями из прошлого. Они так тщательно прятали свою боль, что когда она вскрылась, нанесла раны. Снова. Ослабив контроль. Разбив защиту. Ключ — защита Ромки. Он и дальше заботился о парне. Помогал ему. Подсказывал. Направлял.

Арестов не сказал. Точно и определенно не сказал. И если вскроется умалчивание фактов, увольнение — самое малое что ему грозит. Это преступление и преступление серьезное. И корректор мог на него пойти только, если человек ему известен. Если он кого-то намеревался защитить сам.

— Ни в одном из доступных источников не говорится об искусственных Заводях и о принципе ключа.

Генри хмыкнул, а Ллойд вдруг встал из-за стола. Подошел к окну, а потом медленно зашел за спину Анжу. В тишине звон колокольчиков в его волосах звучал слишком громко.

— Вы думаете, что сможете обыграть нас, пан Михновский? — вкрадчиво, очень опасно почти пропел он, лаской касаясь затылка. — Дружба — это всегда хорошо. Но стоит ли Марек Арестов угрозы разрыва вашей группы, Анжей? Ведь если наши предположения неверны, то все, что останется думать нам — это о беспрецедентных возможностях четверых третьекурсников, которые могут стать реальной угрозой.

Анж зажмурился. Туман расползался внутри, противными липкими прядями растекаясь по телу, холодной щекоткой прошелся вдоль спины, намертво приклеил к лицу улыбку.

— М-м-м… мне льстит легендарный Эрих Ллойд… охуеть, господа… Беспрецедентные возможности… угроза разрыва группы… — Блядь, он просто блядь! Похотливая сука, готовая раздвигать ноги перед всеми. Он должен в это поверить! — Марек Арестов стоит десятка ночей. М-м-м… как и Грек. Если бы я мог, я бы затащил в постель обоих сразу. Вот это я называю — беспрецедентно!

Мерные движения руки Эриха не изменились ничуть.

— Для созерцателя и Сказочника в вас слишком много эмоций. Они выдают вас, — так же вкрадчиво продолжал давить Ллойд. — И не избавляют от необходимости ответить на вопрос. Вам его напомнить? На тот случай, если вдруг подзабыли.

— Вот уж не знаю, кто меня считает созерцателем, — Анжей потянулся всем телом, точно нарочно подставляясь под ласку, позволяя телу наслаждаться. — Но то, что вы сейчас творите, лично я считаю пошлейшим шантажом… Совет всегда разбрасывается природно запечатленными группами?

— Вы оракул. Значит, созерцатель по природе. Или вы считаете, что с идентификацией ошиблись? — на этот раз ответил Генри. — Вы можете тянуть время сколько угодно, пытаясь найти выход. Мы никуда не торопимся. Но чем дальше, тем больше возникает сомнений в правильности наших теорий. Кстати, прошлой ночью с вами на планаре был ваш оператор. Айвен. Эрих, может, стоит отпустить мальчика? Он явно устал. Пригласим его любимого друга. В конце концов, он тоже был в Заводи.

— Хорошая идея, — Ллойд за спиной рассмеялся и наконец отошел. — Мне определенно нравится. Настолько сильные операторы мне попадались нечасто.

Настолько сильные оракулы — тоже. Разве что Рома. Только тому еще только предстоит запечатление. И скачок сил тоже.

— Господи, да что вы хотите услышать? Я — оракул. Часть природно запечатленной группы. Я запечатлен на своего оператора… и на материалиста… — Анжей опустил глаза, чувствуя, что ступает на очень, очень тонкий и скользкий лед. Об этом он не говорил. Никому. Потому что это страшно. Просто страшно. — И на хроника… ну что еще?.. момент запечатления был там, в Заводи. Я не говорил им об этом. Ни одному. Никому. Вы это хотели слышать? Наверное, нет. Черт, что еще? Меня глючило. Страшно. Такого со мной не было никогда.

— Не Айвен, — после недолгого молчания выдал Ллойд. — Никто из группы. У них есть гораздо более слабое звено.

— Силиверстов, — Генри коротко кивнул. — С ним мы пообщаемся обязательно. А пока… вернемся к прошлой ночи. Что именно вы увидели, когда оказались на планаре? Все, вплоть до секунды выхода.

— Планар был затоплен туманом. Все, кто в него провалился, были будто опутаны черными липкими глянцевыми нитями. Была воронка. Был Арестов. Он визуализировался как огненный шар. Последним провалился Ширинский. Он был в сознании и сопротивлялся. Он видел линии, видел эти глянцевые нити и рвал их. В какой-то момент он будто взорвался и разнес все вокруг себя. Этим выбросом с планара вынесло примерно половину студентов. Тимур выталкивал Силиверстова. Потом я вернулся с планара, рассказал Лемешеву и Амфимиади о том что увидел. Следом после моих слов на планар ушли Бехерович и Блэкберри. К тому моменту Бехерович запечатлился на Силиверстова. Дальше, насколько я могу судить, был выброс, и всех, кто еще оставался на планаре, вышвырнули прочь Арестов и Блэкберри. Все.

— Коротко. Все и ничего. По вашему рассказу, мистер Линдстрем даже не ступал на планар, но у нас другая информация. Упомянуть которую вы забыли. Непреднамеренно.

— Блядь, господа… вы только что сказали мне описать, что именно я видел на планаре. Я. Видел. На. Планаре, — еще раз по словам отчеканил Анжей, чувствуя, что попросту закипает. — Все, вплоть до момента выхода. Я описал все. Я его на планаре не видел. Черт. На планар он рванул после того как я оттуда вышел.

— Легче, пан Михновский, легче. Не надо так нервничать, — Генри подался вперед, опираясь локтями о столешницу. — Нервы вам еще пригодятся.

— Думаю, здесь мы больше ничего нового не узнаем, — Ллойд пожал плечами. — Может, пора выслушать господина Силиверстова?

— Всему свое время, Эрих. Планары закрыты, мы никуда не торопимся. У тебя больше нет вопросов к Анжею?

— Кроме того, который мы задали — нет. И я его повторю: что вы оставили в Заводи? Оставили или забрали.

— Эмоции, мистер Ллойд. Эмоциональную привязку к господину Силиверстову, — Анж чувствовал себя так, словно его вывернули наизнанку и теперь с садистской нежностью щекочут обнажившиеся внутренности и нервные окончания. Он все еще пытался сопротивляться. Но эти старше. Эти опытней. И играют в эти игры куда дольше него. И все-таки он в ответе за свою группу. И за Ромку. И подставлять кого бы то ни было не станет. Другой вопрос, что именно нужно услышать этим. — Там Ромка был один. А нас было четверо. Существовала вероятность гм… сакральной жертвы. Я немного читал о Заводях в открытых источниках. По всему выходило, что выбраться оттуда можно. К примеру, использовав, как трамплин, энергетическую сущность одного из попавших. Но мы не убийцы. И предпочли помочь ему. Мы приняли решение защищать его. И это образовало некую эмоциональную связь. Во всяком случае, между мной и Силиверстовым. К тому же, мы видели его прошлое.

— Вы лжете, пан Михновский. В открытых источниках нет информации о способах выхода из Заводи. О Заводях вообще написано очень мало. Я уж молчу о том, что мы слишком мало знаем о Заводях и… о сакральных жертвах, — Генри сузил глаза. — Вы узнали это из другого источника. Интересно какого.

— Неужели и здесь Марек отметился? — Ллойд хищно улыбнулся.

— Я умею читать. И анализировать. И еще неплохо знаком с компьютером, мистер Ллойд. Я читал в открытых источниках. Кем они были открыты — не говорил. Библиотека Совета не так уж хорошо защищена для того, кто ищет, — волосы на затылке шевелились. Они роют под Арестова? — Это не способ. Это предположение. Знаете, я никогда не любил церебральный секс. Мне не нравится когда мой мозг сношают. Особо с такой задоринкой. Жаль, что вы не родились во времена Инквизиции.