Мэйфейрские ведьмы - Райс Энн - Страница 56

На моей памяти это происходило по крайней мере раз пять. А позже они обсуждали, как ловко она всех провела. Судья Макинтаир иногда сопровождал их, но, мне кажется, Джулиену и Мэри-Бет это не очень нравилось.

А потом однажды Джулиен рассказал мне, что именно так судья и Мэри-Бет Мэйфейр познакомились – это произошло в Сторивилле, примерно за два года до моего приезда. В то время он еще не был судья Макинтаир, просто Дэниел Макинтаир. Он увидел Мэри-Бет в игорном зале и весь вечер играл с ней и Джулиеном, не подозревая, что Мэри-Бет женщина, а когда утром все раскрылось, он уже не смог оставить ее.

Джулиен подробно мне обо всем рассказал. Сначала они решили просто побродить по городу, послушать музыку «Раззи Даззи Спазм Бенд». Об этом ансамбле вы наверняка слышали. Здорово играли ребята. Джулиен и Мэри-Бет, которая, отправляясь на эти экскурсии, называла себя Жюлем, случайно оказались в «Вилли Пьяца», там они наткнулись на Дэниела Макинтайра и начали вместе шататься по всем местам в поисках хорошего бильярдного стола, потому что Мэри-Бет отлично катала шары.

День уже был в разгаре, когда они решили разойтись по домам. Судья Макинтайр успел переговорить о делах с Джулиеном, и так как он не был еще судьей, конечно, а обыкновенным юристом, они договорились встретиться за городом, пообедать и обсудить, что Джулиен мог сделать, чтобы помочь Макинтайру устроиться в какую-нибудь фирму. В ту минуту, когда судья, прощаясь с «Жюлем», крепко обнял его, Мэри-Бет сорвала с головы шляпу, и по ее плечам рассыпались черные волосы; она сказала ему, что никакой она не «Жюль», и судья чуть не умер от изумления.

Думаю, он полюбил ее с того самого дня. Я появился год спустя после их женитьбы, и у них уже была мисс Карлотта, совсем еще крошка, а через десять месяцев родился Лайонел, спустя еще полтора года – Стелла, самая хорошенькая из всех детей.

По правде говоря, судья Макинтайр никогда не переставал любить Мэри-Бет. Вот в чем беда. Тысяча девятьсот тринадцатый был последним моим годом, проведенным в их доме, к тому времени Дэниел судействовал более восьми лет, и все благодаря влиянию Джулиена; и вот что я вам скажу: он любил Мэри-Бет ничуть не меньше, чем прежде. И она тоже по-своему его любила. Не думаю, что иначе она стала бы терпеть его.

Конечно, у нее были молодые люди. Прислуга все время об этом сплетничала. Все эти помощники конюхов и посыльные отличались приятной внешностью. Их часто можно было видеть на задней лестнице, когда они с перепуганным видом покидали дом через черный ход. Но она любила судью Макинтайра, по-настоящему любила, и вот что еще я вам скажу: думаю, он не догадывался об этом. Он все время был чертовски пьян. А что до Мэри-Бет, то, казалось, ее ничто не трогает. Она была самым спокойным человеком из всех, кого я знал. Ничто не могло ее вывести из себя, по крайней мере надолго. Пусть она была не очень терпелива с теми, кто противоречил ей, но, знаете ли, она никогда не стремилась наживать себе врагов. Она никогда ни с кем не боролась и никому не навязывала свою волю.

Меня всегда поражало, как она ладила с Карлоттой, которой в пору моего отъезда было тринадцать лет. Это был не ребенок, а настоящая ведьма! Она хотела учиться подальше от дома, а Мэри-Бет пыталась отговорить ее от этого, но девчонка уперлась, и Мэри-Бет пришлось в конце концов смириться.

Мэри-Бет легко расставалась с людьми, так это и было. Можно сказать, она рассталась с Карлоттой. Наверное, это объясняется ее холодностью, которая иногда могла свести с ума. Мне никогда не забыть, как она выдворила меня из библиотеки, а затем из моей комнаты на третьем этаже, когда умер Джулиен. Все это она проделала абсолютно спокойно. «Теперь ступай, Ричард, на кухню, выпей кофе, а затем начни собирать вещи», – сказала она, словно разговаривала с малым ребенком. Она на удивление быстро купила мне этот домик. То есть Джулиена не успели еще похоронить, как она купила его и заставила меня переехать. Разумеется, это были деньги Джулиена.

Она никогда не волновалась. Только однажды я видел ее взволнованной, когда сказал ей, что Джулиен умер. Да, по правде говоря, она буквально помешалась. Но совсем ненадолго. Затем, убедившись, что он действительно отошел в иной мир, она словно очнулась и начала прибирать его и кровать, на которой он лежал. И больше я не видел, чтобы она пролила хоть слезинку.

Впрочем, я могу вам рассказать нечто странное о похоронах Джулиена. Мэри-Бет совершила необычный поступок. Прощание устроили в главном зале, разумеется. Джулиен лежал в открытом гробу, очень красивый, и попрощаться с ним съехались Мэйфейры со всей Луизианы. Две улицы возле особняка были запружены экипажами и авто. Шел ливень, да еще какой! Казалось, ему не будет конца. Дождь стеной стоял вокруг дома. Но главное было не в этом. Родственники устроили бдение у гроба. Разумеется, это не были поминки перед погребением, как принято у ирландцев, слишком уж шумно они себя вели для такого случая, но вино и угощение подавали, и судья, естественно, напился вдребезги. И в какой-то момент, среди всего этого шума и суеты, в доме, где было полно людей и в зале, и в прихожей, и в задней столовой, и в библиотеке, и на лестнице – в общем, везде, – Мэри-Бет пододвинула к гробу стул с высокой спинкой, села, опустила руку в гроб и взяла мертвого Джулиена за руку. Она так и просидела на том стуле все время, погрузившись в дрему и склонив голову набок, не выпуская руки Джулиена, а родственники чередой шли прощаться, преклоняя колени перед гробом.

Очень трогательное зрелище. И как я ни ревновал к ней Джулиена при жизни, в эту минуту я ей все простил. Мне самому хотелось поступить так же. Покойный Джулиен был очень красив. Видели бы вы то море открытых зонтов на кладбище на следующий день! А когда гроб опустили в склеп, уверяю вас, внутри у меня что-то умерло. И в ту минуту Мэри-Бет подходит ко мне, обнимает меня за плечи и шепчет так, чтобы мне было слышно: «Au revoir, mon cher Julien!»{16} Она сделала это для меня, я знаю. Она сделала это для меня, и это был ее самый добрый поступок по отношению ко мне за всю жизнь. И до своего смертного часа она отрицала, что Джулиен когда-либо писал автобиографию.

Тут я перевел его рассказ в другое русло, спросив, плакала ли на похоронах Карлотта.

– Вот уж нет. Даже не помню, была ли она там. Такая ужасная девочка. Угрюмая и враждебная. Мэри-Бет относилась к этому спокойно, но Джулиен всегда очень огорчался из-за нее, и Мэри-Бет приходилось его успокаивать. Джулиен как-то сказал мне, что Карлотта попусту растратит свою жизнь, точно так, как растратила его сестра, Кэтрин.

«Некоторым людям не нравится жить, – сказал он. Не странно ли это? – Они просто не выносят саму жизнь и воспринимают ее как какое-то ужасное заболевание». Тогда я просто рассмеялся. Но с тех пор я часто вспоминаю эти слова. Джулиен любил жизнь. По-настоящему любил. Он первый в семье купил автомобиль. Вы не поверите, это был «Штутц-Бэркат»! И он катался в этой штуковине по всему Новому Орлеану. Он обожал автомобильные прогулки!

Обычно он усаживался на переднее сиденье рядом со мной – я, разумеется, садился за руль, – завернутый в плед, в защитных очках, и хохотал и веселился всю поездку, особенно когда мне приходилось вылезать из машины, чтобы завести ручкой эту колымагу! Впрочем, это действительно было весело. Стелла тоже любила эту машину. Жаль, у меня ее нет теперь. Знаете, Мэри-Бет пыталась подарить ее мне, а я отказался. Наверное, не хотел за ней смотреть. Следовало все же принять подарок.

Мэри-Бет позже подарила эту машину одному из своих кавалеров, какому-то ирландскому парню, которого наняла кучером. Насколько я помню, он ничего не смыслил в лошадях. Да ему и не нужно было. Кажется, позже он стал полицейским. И она подарила ему машину. Я знаю, потому что однажды видел его в этой машине, мы поговорили, и он рассказал мне о подарке. Разумеется, он ни слова не сказал против бывшей хозяйки. На это ему ума хватило. Но представьте только, что ваша хозяйка запросто дарит вам машину. Можете мне поверить, некоторые фокусы Мэри-Бет доводили ее родственников до бешенства. Но они не осмеливались говорить с ней об этом. А она держалась как ни в чем не бывало и поступала так, как ей заблагорассудится, словно самые странные номера, которые она выкидывала, были абсолютно в порядке вещей.