Мэйфейрские ведьмы - Райс Энн - Страница 45

Существовала и иная причина роста количества информации: Мэйфейры стали более «доступны для наблюдения». Вырванный из привычной изоляции на Сан-Доминго и лишенный почти феодальной власти колониальный семейный клан вынужден был привыкать к новому укладу жизни и налаживать связи с великим множеством людей: купцами, священниками, работорговцами, брокерами, разного рода чиновниками… А богатство Мэйфейров и их, так сказать, внезапное появление на сцене, естественно, вызывали ответное любопытство.

Поток самых разнообразных слухов и домыслов, возникший едва ли не с первого часа прибытия семейства в Америку, с течением времени только усиливался.

Изменения, произошедшие в девятнадцатом веке, также неизбежно способствовали увеличению объема информации. Рост выпуска газет и других периодических изданий, составление подробных отчетов, изобретение фотографии – все это облегчило создание подробной истории семьи Мэйфейров.

Новый Орлеан рос и превращался в многолюдный и процветающий порт, что создавало прекрасные условия для нашей работы, позволяя опрашивать десятки людей, не привлекая при этом излишнего внимания.

Поэтому, продолжая изучение истории Мэйфейров, следует помнить одно: впечатление, что в девятнадцатом веке семейство сильно изменилось, вполне может быть обманчивым и объясняться лишь тем, что наши методы исследования стали другими. Мы получили возможность больше узнавать о том, что происходит за закрытыми дверями.

Иными словами, имей мы более подробную информацию о периоде жизни на Сан-Доминго, возможно, удалось бы проследить более тесные связи и преемственность поколений. Однако это остается лишь предположением.

Как бы то ни было, ведьмы девятнадцатого века – за исключением Мэри-Бет Мэйфейр, которая родилась только в 1872 году, – кажутся гораздо слабее, чем их предшественницы, главенствовавшие в семействе на Сан-Доминго. А закат власти Мэйфейрских ведьм, ставший столь очевидным в двадцатом веке, начался, судя по обрывочным сведениям, еще до Гражданской войны. Но, как мы увидим в дальнейшем, общая картина гораздо сложнее.

Менялось время, менялось отношение к людям, что, вполне вероятно, тоже сыграло немаловажную роль в процессе ослабления могущества ведьм. По мере того как семейство постепенно утрачивало свой аристократизм и феодальную власть, становясь все более «цивилизованным», «буржуазным», его члены все больше запутывались в вопросах, относящихся к их наследию и способностям, и становились более замкнутыми. И хотя бывшие плантаторы, поселившиеся в Луизиане, называли себя аристократией, никакого отношения к аристократии в европейском понимании этого слова они, разумеется, не имели; по воспитанию и образованию они скорее относились к тому классу, который мы теперь называем «средним».

«Современная психиатрия», по-видимому, также сыграла роль в том, что Мэйфейрские ведьмы зашли в тупик и замкнулись в себе, однако более подробно речь об этом пойдет в повествовании о событиях двадцатого века.

Впрочем, мы можем лишь рассуждать и строить догадки. Даже когда в двадцатом веке орден установил непосредственный контакт с Мэйфеирскими ведьмами, узнать о них удалось слишком мало.

С учетом всего вышеизложенного…

По прибытии в Новый Орлеан Мари-Клодетт поселила все семейство в просторном доме на Рю-Дюмейн и тут же приобрела огромную плантацию на Ривербенде, к югу от города, где выстроила особняк, по величине и роскоши превосходящий тот, которым семья владела на Сан-Доминго. Плантация получила название «Ля Виктуар на Ривербенде», а позже ее просто называли «Ривербенд». В 1896 году плантацию размыло рекой, однако большая часть земли в этом месте до сих пор остается собственностью Мэйфейров, и в настоящее время там построен нефтеочистительный завод.

Морис Мэйфейр, дядя Мари-Клодетт, прожил на этой плантации всю жизнь, но его двое сыновей приобрели примыкающие участки земли, куда и перебрались, не теряя, однако, связи с семьей Мари-Клодетт. Несколько прямых потомков этих мужчин оставались на приобретенной земле вплоть до 1890 года, многие другие переехали в Новый Орлеан и стали составной частью все увеличивающегося числа «кузенов», которые на протяжении следующего столетия играли активную роль в жизни Мэйфейров.

Существует множество опубликованных рисунков особняка Мари-Клодетт и даже несколько фотографий в старинных книгах, которые теперь не переиздаются. Огромный даже для того времени дом был выстроен в простом колониальном стиле, предвосхищавшем пресловутый стиль греческого возрождения, с круглыми колоннами, покатой крышей и галереями, просторным нижним этажом и высокой мансардой. Внешне он очень напоминал дом на Сан-Доминго. Внутри коридоры разделяли особняк с севера на юг и с запада на восток.

Кроме того, на плантации были построены два больших флигеля, где жили мужчины, принадлежавшие к членам семьи и тоже носившие фамилию Мэйфейр, включая овдовевшего Лестана и его четверых сыновей. (Морис всегда жил в главном особняке.)

Мари-Клодетт вела дела в Луизиане столь же успешно, как и на Сан-Доминго. Она по-прежнему занималась сахарным тростником, однако отказалась от выращивания кофе и табака. Она приобрела небольшие земельные участки для каждого из сыновей Лестана и всегда щедро одаривала собственных детей и внуков.

С первых дней своего пребывания в Луизиане семья вызвала благоговейный страх и недоверие со стороны соседей. Мари-Клодетт, обустраиваясь на новом месте, затеяла несколько споров и не гнушалась даже угрозами в адрес тех, кто стоял на ее пути. Она купила огромное количество рабов для своих полей и хорошо обращалась с ними, не нарушая заложенных предками традиций. Зато к купцам у нее было совершенно иное отношение, и она не однажды кнутом гнала их из своих владений, утверждая, что ее пытались обмануть.

Местные жители называли ее «ужасной» и «неприятной», хотя внешне она по-прежнему оставалась красивой женщиной. А рабы, приобретенные в Луизиане, трепетали от страха перед ее личными рабами и слугами-полукровками.

Очень скоро рабы провозгласили свою хозяйку ведьмой. Они утверждали, что ее невозможно обмануть, приписывали ей способность «сглазить» и заявляли, что у нее есть демон, которого она может наслать на любого, кто скажет ей хоть слово поперек. Отношение к ее брату Лестану было более благожелательным – он, видимо, сразу нашел общий язык с местными плантаторами, любителями хорошего вина и азартных игр.

Супруг Мари-Клодетт Анри-Мари Ландри был приятным, но не деятельным человеком, который предоставлял жене полное право решать абсолютно все вопросы. Он выписывал из Европы ботанические журналы, коллекционировал редкие южные цветы, спроектировал и разбил на Ривербенде огромный сад.

В 1824 году он скончался в собственной постели, успев причаститься перед смертью.

В 1799 году Мари-Клодетт родила последнего своего ребенка – дочь Маргариту, которая позже стала обладательницей легата и прожила в тени своей матери до ее смерти в 1831 году.

Слухов о семействе Мари-Клодетт ходило великое множество. В частности, говорили, что ее старшая дочь, Клер-Мари, родилась слабоумной, и рассказывали об этой молодой женщине странные истории: она якобы разгуливала по дому в ночной рубашке и обращалась к людям с малопонятными, хотя часто восхитительными речами. Утверждали также, что она видела призраков и часто беседовала с ними, иногда даже в разгар ужина, в присутствии изумленных гостей.

Она также «знала» сокровенное о многих людях и имела привычку выбалтывать их секреты в самое неподходящее время. Ее практически не выпускали из дома, и Мари-Клодетт так и не позволила старшей дочери выйти замуж, хотя немало влюбленных мужчин просили ее руки. В старости, после смерти Анри-Мари Ландри, Мари-Клодетт даже спала с дочерью, дабы не позволить той уйти из дома и потеряться.

Клер-Мари часто видели на галереях в ночной рубашке.

Единственному сыну Мари-Клодетт, Пьеру, также не было позволено вступить в брак. Он дважды «влюблялся», но оба раза подчинялся матери, отказывавшейся дать разрешение на свадьбу. Вторая отвергнутая Пьером «тайная невеста» попыталась покончить жизнь самоубийством. После столь прискорбного случая он редко выходил из дома и почти все время проводил в компании матери.