Мэйфейрские ведьмы - Райс Энн - Страница 19

Я уже отходил от окна, когда мэр начал мучительно медленно читать по-латыни текст приговора, и тут раздался голос Деборы, заставив его замолчать и утихомирив толпу.

– Я никогда не причиняла зла никому из вас, вплоть до самых бедных! – медленно и громко произнесла Дебора.

Ее слова эхом отразились от каменных стен, и, когда отец Лувье крикнул, требуя тишины, она возвысила голос и заявила, что будет говорить.

– Заставьте ее замолчать! – потребовала старая графиня, пришедшая теперь в ярость.

Лувье снова заорал, обращаясь к мэру, а испуганный пастор посмотрел на свою вооруженную охрану. Но стражники отступили назад и тоже со страхом глядели на Дебору и на испуганную толпу.

– Я буду услышана! – снова прокричала моя Дебора, и голос ее оставался таким же громким.

Когда она сделала всего лишь шаг, полностью выйдя на солнечный свет, толпа отпрянула, превратившись в громадную копошащуюся массу.

– Меня несправедливо обвинили в колдовстве, – кричала Дебора, – поскольку я не являюсь еретичкой и не поклоняюсь сатане. Никому из присутствующих здесь я не причинила никакого зла!

Прежде чем старая графиня успела вновь раскрыть рот, Дебора продолжала:

– Вы, мои сыновья, которые свидетельствовали против меня. Я отрекаюсь от вас! И ты, моя любимая свекровь, своею ложью обрекла себя на адские мучения.

– Ведьма! – завопила охваченная паникой графиня де Шамийяр. – Сожгите ее! Бросьте ее в костер!

Мне показалось, что несколько человек протиснулись вперед: то ли из страха, то ли из желания прослыть героями, а может, с целью извлечь для себя выгоду. Возможно, они просто находились в замешательстве. Но вооруженные стражники не пошевелились.

– Вы называете меня ведьмой? – переспросила Дебора.

Она с силой швырнула наземь свечу и воздела вверх руки перед теми, кто мог бы удержать ее, но не сделал этого.

– Так слушайте же меня! – потребовала Дебора. – Я покажу вам колдовство, какого прежде вы от меня не видели!

К этому моменту толпа была полностью объята ужасом. Одни покидали площадь, другие напирали, стремясь добраться до узких улочек, ведущих прочь от этого места. Даже те, кто находился на скамьях, встали, а маленький Кретьен уткнулся лицом в старую графиню и вновь затрясся от рыданий.

Вместе с тем глаза сотен людей продолжали пристально глядеть на Дебору, поднявшую свои исхудавшие и искалеченные руки. Ее губы двигались, но слов я не слышал. Под окном раздались крики, затем над крышами что-то загрохотало. Звук был слабее, нежели звук грома, и потому наводил больший ужас. Внезапно налетел сильнейший ветер, вместе с которым появился еще один звук – негромкий треск и хруст. Поначалу я не понимал, что это за звук, но затем вспомнил множество других бурь: старые городские крыши отдавали ветру свою расшатанную и ломаную черепицу.

С крыш моментально начали падать куски черепицы, поодиночке и целыми участками, а ветер завывал и метался по площади. Захлопали деревянные ставни постоялых дворов. Моя Дебора снова закричала, перекрывая шум ветра и отчаянные вопли толпы:

– Иди же сюда, мой Лэшер, мой мститель, сокруши моих врагов!

Наклонившись вперед, Дебора воздела руки. Ее лицо пылало, охваченное гневом.

– Я вижу тебя, Лэшер, я знаю тебя! Я призываю тебя! Потом она выпрямилась и разметала руки:

– Уничтожь моих сыновей, сокруши моих обвинителей! Уничтожь тех, кто пришел посмотреть на мою смерть!

Черепица падала отовсюду: с крыш домов, с собора, с крыши тюрьмы, ризницы, постоялых дворов. Куски черепицы ударяли по головам собравшихся, вызывая новые крики. Зрительские скамьи, наспех сооруженные из хрупких досок, палок, веревок и кое-как скрепленные известкой, закачались от ветра, и находившиеся там люди старались удержаться и вопили что есть мочи.

Только отец Лувье не потерял присутствия духа.

– Сожгите ведьму! – кричал он, пытаясь пробиться сквозь обезумевших от паники мужчин и женщин, которые натыкались друг на друга, спеша убраться с площади.

– Сожгите ведьму, и вы прекратите бурю.

Никто не шевельнулся, чтобы выполнить его приказ. И хотя собор мог укрыть от бури всех, никто не осмеливался двинуться туда, ибо Дебора стояла у входа, вытянув вперед руки. Стража в панике бежала от нее. Приходский священник забился в дальний угол. Мэра нигде было не видать.

Даже небо потемнело. Люди бились друг с другом, сыпали проклятиями и падали в общее месиво. Яростный дождь из черепицы ударил и по старой графине. Она поскользнулась, потеряв равновесие, и, перелетев через сплетение копошащихся тел, рухнула прямо на камни. Двое сыновей Деборы прижались друг к другу, когда на них хлынул ливень черепичных обломков с церковного фасада. Кретьен согнулся, точно деревце под градом. Удар лишил его сознания, и он упал на колени. Теперь обрушились и сами зрительские скамьи, потянув с собою вниз не только сыновей Деборы, но и еще двадцать или более человек, все еще пытающихся выбраться.

Насколько я мог видеть, все стражники сбежали с площади. Священник тоже скрылся. А моя Дебора, пятясь, отступила в тень, хотя ее глаза были по-прежнему обращены к небу.

– Я вижу тебя, Лэшер! – кричала она. – Мой сильный и прекрасный Лэшер!

С этими словами она скрылась во тьме нефа.

Я оторвался от окна, сбежал вниз по лестнице, прямо в сумятицу, царящую на площади. Не могу сказать тебе, что творилось у меня в мозгу. Мною владела мысль, что я могу добраться до Деборы и, воспользовавшись паникой, вызволить ее.

Но когда я пересекал открытое пространство, один из падавших кусков черепицы задел мое плечо, а другой ударил в левую руку. Деборы не было видно. Только церковные двери, невзирая на их громадную тяжесть, качались на ветру.

Оконные ставни ломались и тоже падали на обезумевших людей, которые были не в состоянии добраться до узких улочек. Возле каждой арки и крыльца лежали груды тел. Старая графиня глядела мертвыми, невидящими глазами вверх, а люди бежали, переступая через нее. Возле обломков зрительских скамеек лежало скрюченное тело маленького Кретьена – мальчик не подавал признаков жизни.

Его брат Филипп полз на коленях в поисках укрытия. У него была сломана нога. В это время сверху упала деревянная ставня, ударив его по шее и сломав ее. Филипп рухнул замертво.

Неподалеку от меня кто-то, прижимаясь к стене, закричал:

– Графиня! – и указал вверх.

Дебора стояла на перилах церковной балюстрады, куда она успела подняться. Рискованно балансируя, она вновь протянула руки к небесам и обратилась к своему духу. Но среди завываний ветра, стонов раненых, грохота падающей черепицы, камней и обломков дерева я не надеялся расслышать ее слова.

Я бросился к церкви и, оказавшись внутри, стал лихорадочно искать ступени. Инквизитор Лувье тоже искал их и нашел раньше меня. Он стремился наверх.

Я неотступно бежал вслед за ним, видя у себя над головой полы его черной сутаны и слыша стук его каблуков. Ох, Стефан, если бы у меня был кинжал… Но кинжала у меня не было.

Когда мы достигли крыши, он рванулся вперед, и я увидел, как худенькое тело Деборы падает вниз. Подбежав к краю, я взглянул на царивший внизу хаос… Дебора лежала неподвижно, разбившись о камни. Ее лицо было обращено вверх, одна рука подпирала голову, другая безжизненно лежала на груди. Глаза ее были закрыты, словно она спала.

Увидев ее, Лувье выругался и закричал:

– Сожгите ее, тащите ее тело на костер.

Но напра сно: отсюда его никто не слышал. Он оцепенело обернулся, намереваясь, видимо, спуститься вниз и руководить сожжением, и тут увидел меня.

На лице инквизитора застыло выражение недоумения и беспомощности, когда я, ни секунды не колеблясь, изо всех сил толкнул его в грудь, чтобы он, качнувшись назад, свалился с крыши вниз.

Этого, Стефан, никто не видел. Мы находились в самой высокой точке Монклева. Никакая иная крыша не достигала высоты крыши собора. Даже со стороны замка эта часть не просматривалась, а находившиеся внизу и подавно не могли видеть меня, поскольку, нанося удар, я был заслонен телом самого Лувье.