Мэйфейрские ведьмы - Райс Энн - Страница 10

Его любимая Хендрике, которой я искренне восхищался, умерла два года назад, и он жил вдвоем со своим сыном Титусом. Я предпочитал полотна, которые он писал в этот период жизни, тем, что он создавал ранее, когда находился в фаворе. Нынешние нравились мне своей странной меланхолией. Мы выпили по бокалу вина с молодыми художниками, постоянно собиравшимися в мастерской, чтобы учиться у мэтра. Здесь Рембрандт впервые обратил внимание на Дебору, хотя ее портрет он написал позже.

Моим постоянным стремлением было развлечь Дебору, отвратить ее от снедающих ее мыслей и показать ей многообразие мира, частью которого могла теперь стать и она.

Дебора хранила молчание, но я видел, что ей понравились художники. В особенности ее внимание привлекали портреты, написанные Рембрандтом, и, конечно, сам этот добрый и гениальный человек. Мы посещали множество мастерских и беседовали с другими художниками. Мы побывали у Эммануэль де Витте и у других живописцев, работавших тогда в Амстердаме. Кое-кто из них до сих пор остается другом нашего ордена. Казалось, в атмосфере мастерских Дебора отогревалась душой, и ее лицо ненадолго становилось мягким и нежным.

Однажды мы проходили мимо магазинов ювелиров, и именно тогда Дебора слегка коснулась белыми пальцами моей руки, попросив остановиться. Белые пальцы… Я пишу о них, потому что они крепко врезались мне в память. Ее тонкая кисть была совсем как у взрослой женщины, и от этого прикосновения я испытал к ней робкое желание.

Дебору очаровало зрелище мастеров, режущих и шлифующих бриллианты, расхаживающих между столами купцов и богатых клиентов, съезжавшихся со всей Европы, если не сказать – мира, чтобы купить прекрасные камни. Я очень сожалел, что из-за отсутствия денег я не мог купить для Деборы какую-нибудь красивую вещь. Жена Рёмера великолепно нарядила Дебору, и купцы сразу же обращали на нее внимание и предлагали ей посмотреть их сокровища.

Взгляд Деборы упал на красивый бразильский изумруд, оправленный в золото, который показывали какому-то богатому англичанину. Когда англичанин отказался от камня из-за высокой цены, Дебора присела к столу, чтобы получше рассмотреть драгоценность, словно была в состоянии ее купить или у меня имелось для этого достаточно денег. Казалось, она впала в транс, глядя на великолепный камень прямоугольной формы и созерцая филигрань старинного золота. Затем Дебора по-английски осведомилась о цене камня и даже глазом не моргнула, услышав ответ.

Я заверил купца, что, поскольку дама выражает явное желание приобрести изумруд, мы приобретем его, как только обсудим это со всех сторон. Улыбаясь, я повел Дебору к выходу. Мне было грустно, ибо я был не в состоянии купить столь дорогую вещь.

Когда мы возвращались по набережной обратно, Дебора сказала мне:

– Не грусти. Разве ты виноват, что у тебя нет денег?

Она в первый раз улыбнулась мне и сжала мою руку. У меня едва сердце не выскочило от радости, но Дебора вновь сделалась молчаливой и холодной и более не произнесла ни слова.

Я обо всем рассказал Рёмеру. Тот ответил, что, хотя у нас не дают обет безбрачия, я вел себя самым благородным образом, чего от меня и ожидали. Теперь же он посоветовал мне вплотную заняться английским языком, ибо я по-прежнему отвратительно писал по-английски, и тем самым загрузить свой ум.

На седьмой день после появления Деборы в Обители из поездки в Харлем вернулась одна из наших агентов. Ты слышал об этой женщине и достаточно изучал ее записи, хотя ее самой давно уже нет в живых. Она ездила навестить своего брата, весьма заурядного человека, но ее саму никак нельзя было назвать таковой, ибо она была сильной ведьмой. Я говорю о Гертруде ван Столыс. Рассказав Гертруде про Дебору, ее попросили побеседовать с девочкой и попробовать прочесть ее мысли.

– Она не желает говорить нам, умеет ли читать и писать, – объяснил Рёмер Гертруде. – Она вообще ничего не рассказывает, и мы не можем понять, насколько ей удается проникнуть в наши мысли и узнать наши намерения, а потому не можем решить, как действовать дальше. Интуитивно мы чувствуем, что она обладает способностями, но уверенности в том нет. Дебора прячет от нас свой разум.

Гертруда сразу же пошла к ней, но Дебора, едва заслышав шаги женщины, вскочила с табурета, опрокинула его, швырнула на пол рукоделие и встала, плотно прижавшись к стене. Она окинула Гертруду взглядом, полным ненависти, и стала царапать пальцами стены, словно желая пройти сквозь них. Наконец она нашла дверь и побежала вниз, прямо на улицу.

Мы с Рёмером догнали ее и стали успокаивать, говоря, что никто не собирается причинять ей зло. Наконец Рёмер сказал:

– Мы должны разрушить молчание этой девочки.

В это время Гертруда подала мне записку, в которой торопливым почерком было написано по-латыни: «Девочка – сильная ведьма». Я молча передал записку Рёмеру.

Мы уговорили Дебору пройти с нами в кабинет Рёмера – большую, заставленную мебелью комнату. Тебе она хорошо известна, ибо с некоторых пор этот кабинет занимаешь ты сам. В то время комната была полна часов, которые Рёмер очень любил. Теперь эти часы находятся в разных помещениях дома.

Рёмер всегда держал окна, выходившие на канал, открытыми, и городской шум свободно вливался к кабинет. Отчасти это было даже приятно. Рёмер привел девочку в залитое солнцем помещение, попросил сесть и успокоиться. Дебора прислушалась к его просьбе и устремила на него изможденный, полный боли взгляд.

Полный боли… Я сам был тогда терзаем такой душевной мукой, что слезы могли в любую секунду хлынуть из глаз. Маска безучастности исчезла с лица Деборы, губы задрожали, и она произнесла:

– Кто вы такие? Ради Бога, чего вы от меня хотите?

– Дебора, дитя мое, – ласковым тоном обратился к ней Рёмер, – наберись терпения и выслушай то, что я тебе расскажу. Все это время мы стремились узнать, насколько ты способна понимать.

– Уж то, что меня окружает, я сумею понять! – с ненавистью ответила она.

Грудь ее вздымалась, щеки пылали, а вибрирующий голос был скорее голосом взрослой женщины. Она действительно походила в тот момент на зрелую женщину, твердую и холодную внутри, ставшую желчной от всех ужасов, которые ей довелось увидеть. «Куда делась нежная, испуганная девочка?» – лихорадочно думал я. Дебора повернулась и метнула полный ненависти взгляд на меня, потом снова на Рёмера. Тот был сильно встревожен. Таким я его еще не видел. Но Рёмер быстро овладел собой и заговорил снова:

– Мы являемся орденом исследователей, и наша цель состоит в изучении тех, кто обладает необычными способностями и силами – такими, например, какими обладала твоя мать. Те, кто считает их исходящими от дьявола, ошибается. Возможно, и ты тоже наделена подобными силами. Твоя мать исцеляла больных. Дитя мое, такая сила не может происходить от дьявола. Видишь эти книги? Они полны рассказов о подобных людях. В одних местах их называли чародеями, в других ведьмами. Но дьявол здесь абсолютно ни при чем. Если ты обладаешь такими же силами, доверься нам, и мы научим тебя ими пользоваться.

Рёмер говорил долго, рассказывая Деборе, как мы помогали ведьмам избегнуть казни и как потом они приезжали сюда и в безопасности жили у нас. Он даже рассказал ей о двух женщинах из ордена – сильных духовидицах, а также о Гертруде, которая силой своего разума могла заставить дрожать стекла в окнах.

Глаза Деборы расширились, но лицо оставалось каменным. Руки сжимали подлокотники кресла. Она наклонила голову и остановила испытующий взгляд на Рёмере. На ее лице вновь появилось выражение ненависти.

– Петир, она читает наши мысли, но прячет от нас свои, – шепнул мне Рёмер.

Он словно вызывал ее на разговор, но Дебора по-прежнему молчала.

– Дитя, – продолжал Рёмер, – то, что тебе довелось увидеть, – это ужасно. Но ты, конечно же, не веришь обвинениям против твоей матери. Пожалуйста, расскажи нам, с кем ты говорила ночью там, в гостинице, когда Петир услышал тебя? Если ты способна видеть духов, расскажи нам об этом. Мы никогда не сделаем тебе ничего дурного.