Мосад, Аман и все такое… - Блехман Рафаил - Страница 6

Бен-Гурион согласился начать следствие против Аба-Хуши. Но сомневаться не перестал. И оказался прав. В конце августа, когда следствие уже было в разгаре, главный израильский специалист по подделке документов, вызванный для экспертизы, неожиданно признался, что это он сфабриковал „британские документы“ — по прямому приказу Исера Бери. Бери, надо думать, был абсолютно уверен, что Аба-Хуши представляет собой серьезную угрозу; в то же время он знал, что показания Амстера вряд ли убедят Бен-Гуриона; поэтому он „дополнил“ эти показания фальшивкой, изготовленной, с его точки зрения, с самыми честными намерениями. Представ перед вторым судом, Бери так и заявил: „Как глава разведки, я имел право действовать вне рамок закона, если это диктуется интересами государства“. Но суд не согласился с такой трактовкой интересов государства. В январе 1949 года Бери был разжалован и уволен из армии. Однако и на этом его трагедия все еще не окончилась. В июле он был привлечен к суду в третий раз! Теперь его обвиняли в самочинной казни майора израильской армии Меира Тобянского.

Как мы уже говорили, день 30 июня 1948 года был не вполне обычным. Если вы помните, в тот день, прямо из „Консультативной службы ветеранов“, Бери и сопровождавшие его Кидрон, Карон и Джибли направились на заседание военного трибунала. Это и был трибунал по делу Тобянского. Заседание было коротким и стремительным, вполне в духе военного времени. Судьи не вдавались в подробности. Детального следствия не было. И хотя подсудимый отрицал свою вину, он был осужден и пригово рен к расстрелу. На следующий день, в окрестностях арабского села Бейт-Джеез, что на дороге Тель-Авив — Иерусалим, взвод израильских солдат привел приговор в исполнение.

История Меира Тобянского началась в первых числах июня, когда иорданский Арабский легион осаждал Иерусалим. Орудия легиона непрерывно и точно накрывали огнем секретные израильские оружейные мастерские, от которых зависело снаб жение Хаганы боеприпасами. Стоило мастерским сменить место, как через несколько часов они опять оказывались под прицельным обстрелом. Биньямин Джибли, начальник разведки иерусалимского округа, начал срочное расследование. Следы привели его к Меиру Тобянскому, бывшему майору Королевского инженерного корпуса и страстному англофилу. Выяснилось, что Тобянский ежедневно встречается с английскими инженерами из Иерусалимской электрической компании. 30 июня рапорт Джибли поступил к Бери. Методы Бери нам уже знакомы. В тот же день, 30 июня, Тобянский был арестован, допрошен, доставлен в трибунал и осужден. И через 24 часа его тело уже было брошено в наспех вырытую яму.

Когда три недели спустя сообщение о казни Тобянского появилось в израильских газетах, его вдова обратилась с письмом к Бен-Гуриону. „Как могло случиться, — писала она, — что моему мужу было отказано в его законных правах на защиту? Где и когда происходил его суд? По какому параграфу закона его осудили? Почему осужденный не получил возможности попрощаться с женой и сыном?“

Получив это письмо, Бен-Гурион распорядился немедленно провести повторное расследование. 26 декабря он ответил Лене Тобянской: „Я не имею права выносить приговор по делу вашего мужа, но я проверил все обстоятельства этого дела и пришел к выводу, что оно было проведено в нарушение закона. Я приказал начальнику генерального штаба назначить новый трибунал. Независимо от решения этого трибунала правительство Израиля продолжит оплату образования вашего сына. Ни вы, ни он не должны испытывать никакого чувства вины“.

Второе письмо от Бен-Гуриона вдова Тобянского получила почти полгода спустя. В нем говорилось: „Расследованием установлено, что ваш муж был невиновен. Его смерть была трагической ошибкой. Подобное не должно было случиться никогда. Виновные будут наказаны…“

7 июня 1949 года останки Меира Тобянского были перезахоронены с воинскими почестями. А 19 июля начался третий суд над Исером Бери, бывшим руководителем израильской разведки, ныне — частным лицом без определенных занятий. 23 ноября он был признан виновным. Суд учел напряженную обстановку, в которой происходило расследование дела Тобянского. Суд учел также тот факт, что действиями Бери руководила исключительно преданность своему долгу и честное (хотя и специфическое) понимание своих обязанностей. Бери был приговорен к условному наказанию: „Тюремное заключение сроком на один день, от восхода до заката солнца“.

Утверждают, что в разгар суда над Бери на стол к Борису Гуриэлю легла перехваченная израильскими радистами телеграмма — донесение английского агента в Тель-Авиве Джона Бальфура, из которой неопровержимо следовало, что — сознательно или нет — Тобянский действительно помог британской разведке в Иерусалиме. И что будто бы Гуриэль предложил Бери воспользоваться этим неожиданным документом, но тот, ничего не объясняя, отказался. А на следующий день Гуриэля вызвал к себе Бен-Гурион и спросил: „Как ты думаешь, что станет с нашей разведкой, если ее руководители будут использовать поступающие к ним секретные документы для защиты своих друзей, а то еще, не дай Бог, для сведения личных счетов?“ Говорят, что Гуриэль, пытаясь оправдаться, напомнил Бен-Гуриону о деле Дрейфуса, в котором немецкий офицер скрыл доказательства невиновности обвиняемого. И что будто бы Бен-Гурион на это ответил: „Я тоже знаю дело Дрейфуса. И дело Тобянского я знаю. Но я знаю также Исера Бери Я думаю, что суд учтет все обстоятельства…“

Как бы то ни было, на следующий день после вынесения приговора президент страны помиловал Бери и уберег от однодневного позорного заключения.

Исер Бери умер в 1958 году сломленным и разочарованным человеком. Его друзья продолжали считать его героем. Он действительно был, если угодно, героем — только тип его героизма принадлежал прошлому. История безжалостно убирает со сцены прежних героев и вызывает новых, когда ей это требуется. Она не обходится без них — она их просто меняет. Попытка оставаться верным только прошлому чаще всего оканчивается трагически.

Первые годы существования Израиля тоже были героической эпохой — достаточно вспомнить Войну за Независимость, прием репатриантов из арабских стран и все последующее, вплоть до победоносной Синайской кампании 1956 года. Но это уже был другой героизм и другая эпоха. Главным ее содержанием было постепенное отступление взбаламученной „революционной стихии“ в государственные берега. В считанные годы ушли со сцены лихие „партизаны“; недавние подпольные группы превратились в респектабельные политические партии; кибуцники сменили подпоясанные косоворотки на дипломатические фраки; на смену героям-одиночкам шли политики, администраторы, профессионалы — и чиновники. На первый взгляд казалось, что Израиль быстро превращается в „обычное“ государство. В действительности он, конечно, все еще оставался — и частично остался до сих пор — революционным обществом, хранящим традиции поселенческого эгалитаризма, сионистского политического плюрализма и пионерского демократизма. И, как мы уже говорили, эти традиции непрерывно вступали в острейший конфликт с той, весьма пахнувшей тоталитаризмом, государственностью, которую Бен-Гурион и его партия навязывали стране — в интересах ее же выживания. В сущности, это была борьба за то, каким будет государство Израиль. И в конечном итоге в этой борьбе не оказалось победителей. Она кончилась временным и неустойчивым компромиссом, который предвещал новую фазу конфликта. Но то была титаническая борьба, и она породила титанов. Первым из них был, конечно, Давид Бен-Гурион, который наложил сильнейший отпечаток своей сложной, тоталитарной и демократической одновременно, личности на всю эпоху. Но Бен-Гурион не был единственным. В политике рядом с ним — или против него — поднялись Голда Меир, Моше Даян, Менахем Бегин, Моше Снэ и многие другие. В истории израильской разведки новая эпоха тоже заявила о себе восхождением авторитарного руководителя нового типа. Им был Исер Харэль.

После падения Бери руководство Аманом перешло к его заместителю Хаиму Герцогу, а от него, в апреле 1950 года — к Биньямину Джибли. Вскоре между Джибли и Гуриэлем начался тяжелый затяжной конфликт. Гуриэль утверждал, что Израиль остро нуждается в расширении прежде всего политической разведки, которая анализировала бы ситуацию в арабских странах и на этом основании оценивала данные разведки военной. „Если даже Аман обнаружит, что египтяне закупили новое оружие, — говорил Гуриэль, — это еще ничего не означает. Главное — узнать, что они с ним собираются сделать“. В отделе Джибли эти рассуждения называли „интеллектуальным теоретизированием“. Межведомственная борьба еще более осложнилась, когда Харэль стал на сторону Джибли, чтобы этим усилить свои собственные позиции. Кончилось тем, что в дело опять вмешался Бен-Гурион. 1 сентября 1951 года он провел новую реорганизацию разведки. Политический отдел Гуриэля был расформирован, его заменил обычный „исследовательский отдел“. Функции Амана и Шин-Бета были четко разграничены. И наконец в добавление ко всему (именно тогда!) был создан новый руководящий орган — Центральный институт разведки и. „особых поручений“, а попросту — Мосад. Вся эта структура была объединена в рамках координационного комитета, во главе которого должен был стоять руководитель Мосада. На этот пост был сначала назначен славившийся своими оригинальными идеями Реувен Шилоах, разведчик с многолетним опытом, несколько лет находившийся в „служебной командировке“ в Соединенных Штатах.