Коридор (СИ) - "rakugan" - Страница 50

Маме было четырнадцать, когда ее брат погиб под Дьеппом. Родители тяжело это переживали, и семья с тех пор уже никогда не была прежней. В Седжтоне осталось множество вещей, напоминавших о Джеффри: книги, которые он любил читать, фигурки, которые он вырезал из дерева, посаженная им вишня в саду… А вот потомства Джеффри не оставил. Его молодая вдова потом опять вышла замуж и давно сама стала бабушкой. Мама с ней не виделась, и я понятия не имел, какая у нее теперь фамилия.

Я повертел портрет в руках. Джеффри весело подмигнул мне. Казалось, он совсем не переживает, что его давно нет на свете, а его кости лежат на дне моря под водорослями и песком. Я попытался вытащить снимок из рамки, чтобы посмотреть, есть ли что-нибудь на обороте, но мама отобрала у меня колдографию и поставила на место.

— Расскажи лучше, что произошло в Хогвартсе. Как я поняла со слов Ральфа, на Гарри напал один из преподавателей. Верно?

После недолгих я колебаний я пересказал ей все, в том числе то, что видел в воспоминании.

— Почему ты не веришь, что это был Лорд? — спросила она, подумав.

— Потому что это полная нелепость!

— Отчего же ты так нервничаешь?

— С чего вы взяли? Я спокоен, как надгробие.

— Почему в таком случае сорвался на Гарри?

— Прошу вас, хватит вопросов! Я и без того чувствую себя, как сушеный таракан под ножом зельевара…

Я бросил подушку на пол рядом с маминым креслом и уселся там, положив голову на подлокотник. Мама погладила меня по волосам.

— Так много седины… Милый, я понимаю, как тебе сейчас трудно.

— Неправда, — возразил я. — У меня все хорошо, чудесно, замечательно…

— Ты не ожидал, что он вернется таким, правда?

— Он не возвращался, я же сказал! Это был самозванец!

— Ты твердо так считаешь?

Я задумался.

— Если честно, не знаю. Понимаете, еще до ареста…

Мама слегка поморщилась.

— Я знаю, что вы тяжело это пережили, и вам не хочется слышать о том времени, — сказал я извиняющимся тоном, будто не я, а она побывала в Азкабане. — Но дайте мне договорить… Так вот, еще до ареста я убрал из своей памяти все лишнее, потому что это было слишком опасно. И если вы сейчас спросите, каким был Лорд, я могу лишь честно ответить: «Не помню». Может, он походил на это существо в подземелье, а может, нет. Я не уверен, что вообще узнал бы его, если бы он появился.

Мама долго молчала.

— О чем вы думаете? — поинтересовался я.

— О том, что ты с собой натворил.

— У меня не было другого выхода.

— Ты хочешь вспомнить то, что стер из памяти?

— Не уверен…

Внизу ударил колокол — низкий, объемный звук, проникающий в каждый уголок дома и медленно затухающий. Время ужинать.

Я встал и протянул маме руку.

— Продолжим разговор завтра, — сказала она. — Ты не против?

Я пожал плечами.

— Как посчитаете нужным.

Мама кивнула и поднялась, едва заметно опираясь на мой локоть.

— Пойдем вниз. Нам пора.

***

Ужин прошел относительно спокойно, хотя Красотка была на грани взрыва — видно, Элла ее совсем довела. К счастью, мой братец столько разглагольствовал о делах в своей адвокатской конторе, что больше никто не мог и слова вставить. Мы с Гарри за вечер обменялись в лучшем случае парой реплик, сохраняя предельную вежливость. Все выглядело весьма пристойно, а что Гарри упорно не желал называть меня «папой» и величал «сэр» — так еще каких-нибудь двадцать лет назад все так обращались к родителям. Просто признак хорошего воспитания, и неважно, что обычно у нас менее формальные отношения…

После ужина Басти попытался перехватить меня, чтобы выспросить о Квиррелле. Конечно, брату следовало знать о случившемся, но я был не в силах опять толочь воду в ступе: это был Лорд, не Лорд, псевдо-Лорд, квази-Лорд, экс-Лорд… Поэтому с места в карьер поинтересовался:

— Как зовут твою последнюю любовницу?

— Джессика, — удивленно ответил Басти. — А что, собственно…

— Ничего, — ответил я и сбежал, воспользовавшись его временным замешательством.

Перед тем, как уснуть, пришлось выслушать возмущенный монолог Беллы о том, что вся моя семья — сплошной гадюшник, да и сам я не лучше. Я так устал, что не мог даже огрызаться, поэтому пропускал ее слова мимо ушей.

Зато в голове крутилось мамино: «Ты хочешь вспомнить?». Вообще-то я предпочел бы этого не делать. Слишком много в моей жизни было такого, о чем лучше не знать. Тем не менее, даже из того, что осталось в моих дырявых мозгах, можно было извлечь пользу. Ведь Лорд уже однажды возвращался, и я это видел. За давностью лет это воспоминание уже никому не могло повредить, так что я сохранил его в неприкосновенности.

Думосбора под рукой не было, так что пришлось вспоминать самостоятельно, насколько получалось. Белла продолжала что-то говорить, и ее голос создавал отличный фон, будто шум дождя за окном…

В тот день тоже шел дождь — холодный, осенний. Какой же был месяц? Должно быть, ноябрь. Да, ноябрь пятьдесят шестого года, значит, мне было почти пять лет…

Из-за плохой погоды мы с Басти играли в доме. Мы изображали пиратов, и нам срочно понадобилась трубка, без которой образ пиратского капитана был бы неполон. Этот образ Басти взял на себя, а мне отвел роль юнги. Обязанность стащить трубку в папином кабинете выпала тоже мне. Входить туда строго воспрещалось, но Басти сказал, что раз я младший, то мне ничего не будет, если я попадусь.

Впрочем, ничего бы не вышло, если бы папу так срочно не вызвали куда-то, что он забыл запереть дверь. Мамы дома не было, а Конни готовила ужин, и мы оказались предоставлены сами себе. Лучшей оказии не придумаешь…

Басти остался на страже в коридорчике, а я с трепетом вступил в святая святых. Какого же я был роста, если крышка письменного стола приходилась на уровне подбородка?.. А уж шкафы с рядами юридических справочников и вовсе казались огромными, как горы.

В кабинете чудесно, очень по-взрослому пахло табаком, чернилами и старыми книгами. Я бы, наверное, так и стоял столбом, рассматривая все вокруг, если бы Басти через приоткрытую дверь не крикнул: «Пошевеливайся!».

Коллекция трубок была разложена на верхней полке одного из шкафов. Я подтащил к нему стул, оттуда перебрался на широкую полку, на которой стояли атласы, и уже с нее дотянулся кончиками пальцев до застекленной дверцы, за которой скрывались вожделенные трофеи. Я помню, как таинственно смотрелось снизу ребро этой дверцы, темно-коричневое, гладкое, приятно пахнущее лаком. Но думать об этом времени не было — я очень боялся упасть, да еще и Басти подгонял: «Давай быстрее, чучело!».

Трубка с круглой чашкой в виде яблока лежала ближе всех. Я сунул ее за пазуху и стал слезать обратно, цепляясь обеими руками за полки. Закрыть дверцу, конечно, не догадался, но стул оттащил на место — ножки с противным скрипом проехались по паркету. Басти что-то крикнул из коридора, но я не расслышал. Только успел подбежать к двери, очень довольный собой, как вдруг услышал в холле голос отца.

Кто же знал, что папа так быстро вернется?! Выйти теперь было невозможно — меня бы сразу увидели. Шаги приближались к двери кабинета. С колотящимся сердцем я застыл на месте, потом метнулся за большое кресло и плюхнулся там на пол в надежде, что меня не заметят.

Папа пришел не один, но из-за кресла я не видел, кто с ним. Голос у гостя был незнакомый — чистый, не такой низкий, как у дедушки Говарда, и не такой громкий, как у дяди Колина Розье. Когда они с папой вошли в кабинет, то сначала долго молчали и, кажется, даже с места не двигались. Потом вдруг рассмеялись, и оба заговорили быстро, перебивая друг друга и перескакивая с одного на другое.

— Я все еще не могу поверить, что это ты.

— Рэй, ты не представляешь, как мне трудно поверить, что это я…

Папа спросил: «Хочешь вина?», незнакомец ответил: «Да, но только чуть-чуть, я ведь по-прежнему не пью». Кресло, за которым я прятался, заскрипело, и я увидел совсем рядом край мантии и чью-то руку на подлокотнике. На одном из пальцев было тяжелое кольцо с большим черным камнем.