Самая темная дорога - Кей Гай Гэвриел - Страница 108

Затем Тейрнон, последний маг Бреннина, вышел вперед вместе с Бараком, своим Источником, и с Лорином Серебряным Плащом и Мэттом Сорином, и все они плакали в темноте. Но Тейрнон вытянул вперед руку и произнес магическое слово, и луч света вылетел из его пальцев, бело-золотой, как одежда мертвого принца, и погребальный костер внезапно вспыхнул с ревом, и пламя поглотило лежащее на нем тело. Так умер Дьярмуд дан Айлиль. Так его неукрощенная яркость превратилась в пламя, затем в пепел, а в самом конце, в чистых голосах светлых альвов, – в песню под звездами.

Далеко к северу от этого костра стоял Дариен в тени под мостом Вальгринд. После захода солнца здесь, у края льдов, стало очень холодно, и не было ни видно, ни слышно ни одной живой души. Он посмотрел на темную воду реки, через которую был переброшен этот мост, и на другом берегу увидел массивный зиккурат Старкадха, и холодные, зеленые огни тускло сияли среди черноты мощного жилища его отца.

Он был совершенно один, нигде не было видно никакой охраны. Да и к чему Ракоту Могриму охрана? Кто мог рискнуть войти в его ужасное жилище? Разве что целая армия, но ее легко заметить издалека среди этой лишенной растительности пустоши. Только армия могла прийти, но Дариен видел по дороге сюда бесчисленное количество цвергов и огромных ургахов, которые двигались на юг. Их было так много, что просторы бесплодных земель, казалось, уменьшились в размерах. Нет, армия не придет: невозможно проскочить мимо этих орд. Ему несколько раз пришлось прятаться, искать укрытия в тени скал, и постепенно забирать к западу, чтобы легионы Тьмы миновали его с востока.

Его не заметили. Никто не искал его, одинокого ребенка, бредущего на север все утро и весь день, а затем весь холодный вечер и еще более холодную ночь. Бледная Рангат возвышалась на востоке, а черный Старкадх с каждым шагом все более угрожающе нависал над ним, и наконец он подошел к мосту и присел на корточки перед ним, глядя через Унгарх туда, куда ему предстояло идти.

Но не сегодня ночью, решил он, дрожа, крепко обхватив себя руками. Лучше еще одну ночь мерзнуть от холода снаружи, чем пытаться войти туда в темноте. Он посмотрел на кинжал в своей руке и вынул его из ножен. Звук, похожий на звон струны арфы, слабо задрожал в холодном ночном воздухе. Тонкая синяя жилка вилась по ножнам, и более яркая жилка шла вдоль середины клинка. Они слегка блестели под морозными звездами. Он вспомнил то, что ему сказал тот маленький человек, Флидис. И повторил про себя эти слова, снова пряча Локдал в ножны. Их магия была частью принесенного им подарка. Ему хотелось запомнить их правильно.

Металл моста оказался холодным, когда он прислонился к нему снизу, таким же холодным, как каменистая земля. Здесь, на дальнем севере, все было холодным. Он потер руки о свитер. Это даже не его свитер. Его мать связала его для Финна, который ушел.

И даже не его настоящая мать, а Ваэ. Его мать – высокая и очень красивая, и она отослала его прочь, а потом послала того человека, Ланселота, сражаться с демоном в лесу за жизнь Дариена. Он не понимал. Он хотел понять, но некому было ему помочь, он замерз, устал и был далеко.

Он только что закрыл глаза там, на краю темной реки, наполовину скрытый железным мостом, когда услышал громкий, раскатистый звук, словно наверху с грохотом открылась какая-то мощная дверь. Он вскочил и выглянул из-под моста. И в тот же момент его сбил с ног титанический порыв ветра, и он чуть было не свалился в реку.

Он быстро откатился в сторону, напрягая зрение сквозь внезапную бурю, и высоко над головой увидел громадную, бесформенную тень, которая быстро удалялась на юг, заслоняя звезды на своем пути.

Потом он услышал хохот своего отца.

Для Дейва Мартынюка гнев всегда был похож на горячий взрыв внутри. Это была ярость его отца, грубая, огромная, поток лавы в душе и в рассудке. Даже здесь, во Фьонаваре, во время битвы, на него накатывало каждый раз одно и то же: огненная, все затмевающая ненависть, поглощающая все остальное.

Но в то утро все было не так. В то утро он превратился в лед. Холод охватившей его ярости, когда взошло солнце и они стали готовиться к сражению, был для него чем-то чуждым. И даже немного пугал. Дейв был спокойнее, голова у него была более ясной, чем когда-либо раньше, и все же его переполнял более опасный, более непримиримый гнев, какого он не знал прежде.

Над головой в свете раннего утра с хриплыми криками кружили черные лебеди. Внизу собиралась армия Тьмы, такая огромная, что она, казалось, покрывала всю равнину. И во главе ее стоял новый командующий, теперь Дейв его видел: конечно, это был Галадан, повелитель волков. «Не подарок», – пробормотал Айвор перед тем, как отправился получать приказы Айлерона. Более опасный, чем сам Уатах, более изощренный в своей злобе.

Это не имеет значения, подумал Дейв, высокий и суровый, сидя в седле, не замечая почтительных взглядов тех, кто проходил мимо. Не имеет никакого значения, кто предводитель армии Ракота, кого они послали против него: волков, цвергов, ургахов или лебедей-мутантов. Он прогонит их прочь или уложит наповал перед собой.

Он не был огнем. Огонь горел вчера ночью, когда сжигали Дьярмуда. Сейчас он стал льдом, полностью владел собой и был готов к бою. Он сделает то, что нужно сделать, что бы от него ни потребовалось. За Дьярмуда и за Кевина Лэйна. За тех мальчишек, которых он охранял в лесу. За горе Шарры. За Джиневру, Артура и Ланселота. За Айвора, Ливона и Торка. За глубину горя в себе. За всех тех, кто погибнет раньше, чем закончится этот день.

– Я хочу кое о чем попросить, – сказал Мэтт Сорин. – Но я пойму, если вы мне откажете.

Ким увидела, как Айлерон повернулся к нему. В глазах Верховного правителя стояла зима. Он молча ждал.

Мэтт продолжал:

– Гномы должны искупить свою вину, насколько это возможно. Позвольте нам сегодня занять центр, мой господин, чтобы принять на себя основной удар, каким бы он ни был.

По рядам собравшихся командиров пронесся ропот. Бледное солнце только что встало на востоке над Гуиниром.

Айлерон еще секунду хранил молчание; затем очень ясно, так что его слова разнеслись далеко, ответил: