Киров (ЛП) - Шеттлер Джон - Страница 58

Он заговорил тише, чтобы только Орлов мог его слышать.

— Послушайте, Орлов… Мы все равно не увидим будущего, которое сформируем своими действиями сейчас. Разве мы можем вернуться? Мы никогда не узнаем, какому будут последствия наших действий. Этого не узнает никто из живущих сейчас. Можно строить предположения, разводить долгие дискуссии с Федоровым, но в конце концов, это теперь наша реальность, это наш мир, как бы невозможно это не звучало. Сейчас этот мир разрывается на части войной. Будут победители и будут побежденные. Ведь именно так случается в любой игре, верно? Я намерен оказаться в числе победителей, и с этим кораблем мы сможем сделать так, чтобы так и случилось и убедиться, что мы не станем просто одним из обрывков Союзников после того, как они победят Германию и Японию.

Орлов кивнул, но вспомнил что-то, что капитан сам говорил на первом совещании.

— Вы видите пару кочанов капусты на разделочной доске и хотите нашинковать их просто потому, что вы это можете. — Орлов осмысливал ситуацию в понятиях прибыли и убытка. Не было сомнений в том, кто именно оказался на разделочной доске. Он понимал, что капитан говорил о Черчилле и Рузвельте.

— Вспомните, что вы сами сказали, Карпов. Англичане и американцы все равно выиграют эту войну. И Россия тоже. Так что вы хотите, напасть на них? Тогда на чьей мы стороне? И что мы намерены делать после этого?

Жестокие условия российского криминального мира научили Орлова очень тщательно выбирать себе друзей и врагов. — Все кому-то подчиняются, — продолжил он. — На чьей стороне мы окажемся в следующие несколько лет, если сейчас потопим половину британского и американского флотов? Вы не будете бить кого-то по лицу, если не будете враждовать с ним. Здесь то же самое. Нужно сначала переговорить, а только потом, если вас не станут слушать, принимать более жесткие меры.

— Но не мы начали махать кулаками первыми, — ответил ему капитан в его собственных понятиях. — Вы видели все те самолеты. И что? Я должен был связаться с ними и поговорить, пока к нам приближались торпедоносцы?[88]

— Конечно нет, но это другое… Эта тайная встреча. Я полагаю, это будет другое дело. Чтобы прибыть туда, мы должны будем потопить все те корабли, о которых говорил Федоров. И?

— Нам не нужно приближаться вплотную, — прошептал Карпов. — Какова дальность наших ударных ракет? Более трехсот километров[89]. У нас есть оружие, и я намерен использовать его наилучшим образом.

— Любое оружие, капитан? — Серьезно спросил Орлов, понимая, о чем говорит Карпов.

— Если это будет необходимо, — ответил капитан. — Но пока давайте займемся насущными вопросами и решим проблему с Королевским флотом. Если мы останемся на этом курсе, мы должны помешать им нас преследовать. Помните, что этот курс задал кораблю адмирал. Это его ответственность. Я лишь хочу убедиться, что мы доберемся до цели в целости и сохранности. Вы со мной?

Орлов заколебался, совсем чуть-чуть. Он обратил внимание на то, как Карпов одновременно говорит о великих людях и одновременно перекладывает ответственность за свои действия на адмирала. В этом он не мог согласиться с Карповым. Что до него, он всегда был готов набить морду любому, кто был с ним не согласен. Однако существовали определенные ограничения. Насколько далеко был готов зайти капитан?

— Хорошо, — сказал он наконец. — Но помните, капитан. Вам придется расхлебывать кашу, которую вы завариваете. И не только вам. На корабле еще более семи сотен человек.

Часть восьмая Человек войны[90]

Глава 22

Карпов стоял на мостике корабля, в показательной готовности, но напоминал туго напряженную пружину, вот-вот готовую распрямиться. Он обдумывал ситуацию достаточно долго. Если он намеревался достигнуть цели, которую определил для себя в уме, первый шаг был совершенно необходим. Это не был вопрос моральных соображений, ни в коем виде. Он также не собирался заморачиваться по поводу бесполезных спекуляций Федорова о каждом снаряде зенитных пушек и о людях, которых они разрывали на части, словно это была не более чем гнусная жижа в сточной канаве.

Эти соображения не фигурировали в замысловатой работе, которую его разум вел в настоящий момент. Сейчас он был капитаном военного корабля, и рассматривал ситуацию с точки зрения тактики и стратегии. Он знал, где находился враг, и какими силами он располагал. Он мог видеть противника на экранах радаров Роденко. Луч сканирования проходил по круглому экрану снова и снова, словно стрелка часов, отображая позицию, курс и скорость британских кораблей. Он видел, как корабли британского флота метрополии упорно приближались с одной стороны, стремясь перекрыть выход из Датского пролива. С другой стороны на него надвигалась получившее предупреждение, но упрямо следовавшее за ним соединение авианосцев, намеревавшееся неотступно следовать за ним, держать в отдалении, и перекрыть любую возможность отхода обратным маршрутом. Словно двое встретились в тесном переулке, не давая друг другу пройти. Кто отступит первым?

Враг выполнял хорошо отработанный план действий, направляя корабли британского королевского военно-морского флота на перехват и уничтожение его корабля. Они получили по зубам в начале 1940 в охоте на «Графа Шпее», но сделали выводы и исправили ошибки, сделанные в охоте за «Адмиралом Шеером». После этого они не дали «Шарнхорсту» и «Гнейзенау» нанести существенный урон и в конечном итоге заперли их во французском порту, подвергаемом постоянным ночным авианалетам. Затем, когда немцы вывели в море самого грозного бойца, «Бисмарк», Королевский флот отточил свои навыки до уровня искусства, действуя, словно хорошо смазанный механизм.

Однако «Киров» был чем-то совсем иным. Да, этот корабль был рукотворным чудом, железной акулой, гладкой, быстрой и смертоносной. Противник даже не понимал всех его возможностей, но вскоре им предстояло узнать гораздо больше, чем они могли надеяться узнать. Англичане создавали свои корабли как машины войны, для выслеживания и уничтожения врага, они бы не колебались ни минуты, обрушивая на него свои бомбы, снаряды и торпеды, и он будет столь же бессердечен. Это был не просто военный корабль, это сейчас была сама судьба, и Карпов стоял у ее штурвала, продумывая то, как будет ею распоряжаться.

В войне была какая-то странная взаимность, подумал он. Словно ход часов — одна сторона говорила «тик», вторая — «так». За одним ударом барабана следовал другой в неизбежном каскаде эскалации конфликта, заканчивавшегося вспышкой насилия самого высокого порядка, контролируемой ярости и приведения в действие отточенных инструментов войны. Как там говорил доктор Золкин? Ракеты были бессмысленными, они не имели никаких мыслей и чувств, они просто делали свое дело. Простые механизмы, сигнал и реакция, причина и следствие. Но война была чем-то большим, чем механизмы, которые ей служили, и именно человек приводил их в движение. Почему они были здесь, на борту «Кирова», почему англичане бросились в это холодные серые воды, вспенивая их носами кораблей, силясь догнать их?

«Киров» едва появился здесь, и в течение нескольких часов стал объектом военного интереса, сразу был воспринят не более чем как угроза. Корабль вышел на связь первым путем жалостных запросов Николина, призывающего другую сторону назваться. Но у противника было иное понимание. И один привело к другому, тик-так, око за око, действие-реакция, причина-следствие. Это был ритм войны, который редко приводил к чему-то иному.