Мир в ХХ веке - Коллектив авторов - Страница 8

В программе Коминтерна, принятой VI конгрессом в 1928 г., несмотря на ряд более гибких, чем прежде, формулировок, Сталин и Бухарин декларировали, что только одни коммунисты владеют научным пониманием перспектив прогресса и только мировая революция, насильственное ниспровержение капитализма и мировая диктатура пролетариата способны освободить человечество. Были оставлены без внимания заявление Льва Троцкого, что “режим Сталина все дороже обходится партии и международной революции”, вывод, что СССР нужна “вторая, дополнительная революция”, как и критика Троцким хвастливых утверждений Сталина, будто социализм в СССР уже близок к осуществлению. Вскоре Николай Бухарин был снят с работы в Коминтерне, и у Сталина, избавившегося от оппозиции, были окончательно развязаны руки.

5. Два тоталитаризма и Вторая мировая война

1929 год вошел в историю как год начала “великой депрессии”, или мирового экономического кризиса на Западе и одновременно как год “великого перелома” в СССР, ознаменовавшего не только победу “сплошной коллективизации” деревни, а и вступление в преддверие “сталинской эры”.

В Германии, пострадавшей от кризиса сильнее других стран, усилилось революционное брожение. В результате там сложились, однако, условия, благоприятные вовсе не для социальной революции, а для ее диаметральной противоположности — легального прихода к власти фюрера фашистского движения Адольфа Гитлера и его партии. Нацисты объявили этот акт “национальной революцией”, но он был гораздо более похож на превентивную контрреволюцию. Жестокий диктаторский режим, установленный в 1933 г., упразднил парламентаризм и демократию, взял курс на мобилизацию всех ресурсов страны для милитаристского реванша и внешней агрессии.

С другой стороны, почти в то же время утвердившийся в СССР единовластный режим Сталина пытался решать задачи преодоления вековой отсталости страны тоже посредством применения мобилизационных методов: усиления государственного террора и ликвидации кулачества как класса на основе сплошной коллективизации. “Великий перелом”, очевидно, для придания ему большей значимости, был назван его организатором “революцией сверху”. Но он не имел ничего общего с теми крупными реформами XIX в. в России и Германии, о которых шла речь выше. “Революционным” этот переворот был лишь в том смысле, что под флагом “социализма в одной стране” он радикально перепахал быт и психику всех советских людей и в деревне, и в городе.

Иным путем шли Соединенные Штаты Америки. И здесь “великая депрессия”, спад производства и массовая безработица создали серьезные социальные проблемы. Однако “новый курс” президента Франклина Делано Рузвельта позволил справиться с трудностями путем проведения серии реальных социальных реформ без разрушения демократической системы. Было усовершенствовано государственное регулирование экономики, что позволило ее стабилизировать, расширены общественные работы, осуществлены другие меры социального обеспечения малоимущих.

В большинстве стран Запада правящие круги придерживались старого правила: в критической ситуации они шли на те или иные уступки “низам”, дабы избежать обострения классовой борьбы и накала революционных страстей. Зато на мировой периферии, прежде всего в Азии расширялись антиколониальные движения разных типов.

Кемалистское движение в Турции под руководством Мустафы Кемаля Ататюрка провело в 1922–1923 г. крупные буржуазно-демократические реформы: уничтожило султанат, учредило парламентскую республику, содействовало росту национальной промышленности, вело независимую внешнюю политику. Народно-демократическая революция 1921 г. в Монголии во главе с Сухе-Батором при помощи Советской России привела к тому, что страна встала на путь некапиталистического развития.

Еще более контрастными были пути борьбы с империализмом в двух крупнейших государствах Азии и мира: полуколониальном Китае и английской колонии Индии. После Синьхайской революции 1911–1913 гг. Сунь Ятсен и возглавляемая им партия Гоминьдан с перерывами стояли у власти в Южном Китае до его смерти в марте 1925 г. А 30 мая массовыми выступлениями рабочих и студентов началась национально-демократическая, антиимпериалистическая революция, развернувшаяся под лозунгом Советов. В результате великого Северного похода китайской Красной армии была освобождена почти половина страны. Однако в апреле 1927 г. главком вооруженных сил Чан Кайши совершил в Шанхае контрреволюционный переворот. Революция вскоре потерпела поражение, так и не завершив решения буржуазно-демократических задач.

В Индии с 1919 г. массовое народное антиимпериалистическое движение развивалось в форме ненасильственного сопротивления колонизаторам. Главная буржуазная партия Индийский национальный конгресс (ИНК) выступала за “сварадж” (самоуправление в рамках Британской империи), пока Джавахарлал Неру и другие левые не включили в программу достижение полной независимости. Идеолог ИНК, патриот и демократ Махандас Карамчанд Ганди сформировал религиозно-политическую доктрину и стратегию борьбы ненасильственного активного сопротивления. Массовые кампании “сатьягракху” стали столь же закономерной частью мирового революционного антиимпериалистического процесса как и насильственные действия вооруженных повстанцев, но Коминтерн до такого понимания не поднялся.

Многообразные революционные выступления происходили в Латинской Америке, где значительную роль играли военные хунты и на первое место выдвигались методы вооруженной борьбы. В многомиллионной Бразилии преобладал мелкобуржуазный революционаризм “непобедимой колонны” под командованием капитана Луиса Карлоса Престеса. В маленькой колонии США Никарагуа многолетнюю освободительную войну возглавлял генерал Аугусто Сесар Сандино. В Перу основателем компартии стал идеолог латиноамериканских левых Хосе Карлос Мариатега. Демократическая революция 1933 г. на Кубе была похожа на военно-государственный переворот[19].

Подводя предварительный итог первой трети XX века, придется прежде всего констатировать, что по исчерпании послевоенной революционности возможность для международного рабочего движения сыграть роль главной движущей силы общественного прогресса не нарастала, а скорее деформировалась.

Главными препятствиями были, с одной стороны, пагубная конфронтация между революционерами и реформистами, а с другой — возникновение противовеса организованному рабочему движению в виде массовых движений фашистско-националистического типа. Хотя последние создавали все более очевидную угрозу не только обоим рабочим течениям, а и демократии вообще, преодолеть взаимное недоверие, прочно укоренившееся в сознании и менталитете не только вождей, но и широких рабочих масс, не удавалось. “Примиренцы” из обоих лагерей вскоре просто выпадали из движений.

Сталинские представления о “триаде” по-прежнему жестко предписывали СССР и мировому пролетариату роль гегемона всех прогрессивных социальных и политических движений, а революция безоговорочно всегда предпочиталась реформе. Хотя для революционного оптимизма не было реальных оснований, Сталин в январе 1934 г., как раз накануне годовщины прихода Гитлера к власти, в Отчетном докладе на XVII съезде ВКП(б) утверждал: “идея штурма зреет в сознании масс — в этом едва ли может быть сомнение”. Он рекомендовал поэтому рассматривать победу фашизма в Германии “не только как признак слабости рабочего класса и результат измен социал-демократии”, но и “как признак слабости буржуазии”[20].

Между тем в мировом общественном мнении уже назревал известный сдвиг. Когда болгарский коммунист и деятель Коминтерна Георгий Димитров одержал на судебном процессе о поджоге рейхстага в Лейпциге великолепную моральную победу над вождями германского фашизма, развернулась мощная международная кампания, вынудившая освободить оправданных судом коммунистов. Избранный в апреле 1934 г. членом руководства Коминтерна, Димитров в беседе со Сталиным и в переписке с ним высказал ряд конструктивных соображений о необходимости пересмотра тактики компартий, прежде всего их отношения к социал-демократии[21].