Мир в ХХ веке - Коллектив авторов - Страница 16

Одновременно полезно ставить социальные революции и еще в один ряд, сравнивая и связывая их с переворотами (революциями) в самом процессе общественного производства — аграрными, промышленными, научно-техническими, технологическими; с революциями (пертурбациями) в сфере общения и информатики. А в будущем — еще и с новыми прорывами людей к самоидентификации. О последнем чуть подробнее.

Ныне много говорят и пишут о потребности осознания человеком своей личной роли в общественном процессе. Нельзя, однако, оставлять непроясненным, о чем идет при этом речь: о самосовершенствовании индивида на основе принципов религиозной этики или о новом возрождении социалистическо-коммунистических идеалов, “оскверненных ложной практикой”, о просвещении и воспитании молодежи или о ненасильственных преобразованиях общественного строя. Здесь важно отличать государственную политику от “гражданских инициатив”, самоуправленческой демократии и попыток формирования антиэтатистского социума. Мыслимы самые разнообразные комбинации названных компонентов или других возможностей. Сам факт расширения ареала, появления все новых моделей соотношения “личность-общество-государство” (тоже “триада!”) свидетельствует о неистребимой тяге или страсти людей к лучшему обустройству жизни на Земле. В современной России некоторые позитивные тенденции в этом направлении так ослаблены шоком антикоммунизма, что заметные “прорывы” к самоидентичности просматриваются пока только в отдаленной перспективе.

Рассматривая под таким углом зрения современные потенции трансформаций следует исходить из понимания, что будущее общество очевидно не назовет себя коммунизмом, вряд ли оно захочет называться социализмом. Но оно уже сейчас стыдится именоваться капитализмом и вероятнее всего попробует обойтись вообще без “измов”. С некоторым опережением именуя себя “постиндустриальным”, и “информационным”, оно создает все новые технотронные, информационные и нравственные проблемы, которые вынуждено само и разрешать. Среди них есть вопросы соотношения биологии и морали, единства в многообразии и разные другие. То, что вопросы пока заметно превалируют над ответами, естественно для всякого “новодела”.

10. Попытка синтеза

Вернемся к исходному тезису, что Карл Маркс явился родоначальником проекта, названного “революционная теория развития общества” (см. выше). С тех пор как Маркс выступил в этой роли, прошло более полутораста лет. Срок по историческим меркам вполне достаточный, чтобы можно было востребовать аргументированные ответы на волнующие нас сегодня вопросы о творческой ценности Марксовой парадигмы. Лаконично сформулируем их:

1) в чем видятся ныне прогностические достоинства проекта?

2) подтвердило ли развитие общества основные выводы автора?

3) надо ли искать причины наиболее существенных просчетов

(а) в ошибках автора или (б) в неудачах реализаторов?

К 1) Напомним, что суть прогноза, высказанного в момент, когда капитализм развивался по восходящей линии, а его “могильщик” делал первые самостоятельные шаги, заключалась в неизбежности гибели буржуазного строя в результате пролетарской (коммунистической) революции. Этот прогноз вооружил международное рабочее движение видением дальней перспективы, включая конечную цель его революционной борьбы. На этой основе было затем разработано фундаментальное экономическое и политическое обоснование представлений об общем ходе исторического развития общества, а также о стратегии и тактике рабочих партий на обозримое время. Другого проекта подобного масштаба, который мог бы конкурировать с Марксовым, создано не было.

К 2) И да и нет. Расчеты на экономическое крушение капитализма, а также на скорую коммунистическую революцию, не подтвердились. На протяжении полутора столетий развитие капитализма шло в общем по восходящей линии, но с предсказанными Марксом многочисленными изломами: депрессиями, кризисами, войнами, революциями и иными потрясениями. Однако даже там, где революции, казалось, были наиболее успешными, желаемое освобождение труда от эксплуатации и действительная свобода для каждого человека не были достигнуты. Осознание этого печального итога началось с огромным опозданием, лишь недавно, буквально на наших глазах; оно продолжается, но далеко еще не стало всеобщим достоянием.

К За) Можно многократно приумножать список конкретных просчетов Маркса, включая давно указанные критиками преувеличения:

— надежд на скорое и радикальное разрешение революцией исторических задач;

— роли таких стимуляторов созревания революции, как абсолютное обнищание пролетариата и быстрое размывание средних слоев;

— значения насилия и диктатуры пролетариата в революционном преобразовании общества.

Но таков уж удел дальнозорких. Энгельс очевидно поспешил, когда заявил, что марксизм самим своим появлением осуществил “переход от утопии к науке”. Обширные территории знания остались, да и ныне остаются, в сфере догадок, прикидок и предположений. Не следует забывать о крайне ограниченных в годы жизни Маркса возможностях экономического и иного анализа мировых общественных процессов одиноким исследователем. Возлагать же на него ответственность за ошибки преемников и эпигонов не только непродуктивно, но и аморально.

К 36) Отмеченный нами выше раскол наследников Маркса на революционеров и реформистов, на протяжении всего XX в. так и не преодоленный, — одна из причин многих неудач реализаторов грандиозного проекта преобразования всех общественных структур и, главное, самих участников этого начинания. Есть также немало объективных причин, затормозивших его осуществление. Назовем лишь некоторые.

Революционный процесс в XX в. имел своим исходным рубежом не западный, наиболее развитой центр мировой цивилизации, так и оставшийся почти незатронутым массовыми движениями, а напротив, преимущественно более или менее отсталую периферию. Демографическая и экологическая ситуации не только не благоприятствуют ускорению общественного развития, а, напротив, обостряют противоречия Север-Юг. Неизжитые явления тоталитаризма и его последствий продолжают порождать нетерпимость, вождизм, экстремизм и терроризм, противодействуя этим решению главной дилеммы: соединения демократии и социализма, вытеснения национального эгоизма интернациональным альтруизмом.

Следует в этой связи напомнить мотивацию Маркса и Энгельса, когда они в 40-е годы XIX века назвали себя и своих соратников коммунистами, а не социалистами. Дело было в желании не столько обозначить цель более совершенным уровнем социальной справедливости, сколько подчеркнуть роль пролетариата в решающей революции.

Вместе с тем Маркс, остерегая от возрождения “грубого”, казарменного, почти пещерного коммунизма, отнюдь не считал революции категорией вечной, непреходящей. Для него революции были перерывом постепенности, а мировой революционный процесс (Revolution in Permanenz) включал в себя и перерывы революционности. В чем Маркс был еще до “Манифеста” твердо убежден, так это в том, что “только при таком положении вещей, когда не будет больше классов и классового антагонизма, социальные эволюции перестанут быть политическими революциями”[49].

Видимо, ныне настала пора заново проанализировать и сопоставить исторический опыт, накопленный с тех пор двумя конфликтовавшими друг с другом течениями наследников Маркса. С одной стороны, тех, кто пытался радикально преодолеть все классовые и иные антагонизмы посредством революций, названных социалистическими. А с другой — тех, кто пошел по пути медленных и не всегда адекватных попыток реформаторского смягчения антагонизмов посредством “социального партнерства”.

В этом контексте может проясниться и вопрос вопросов: а не откроет ли грядущее тысячелетие давно и тщетно ожидаемую “эпоху социальной эволюции”, ту эпоху, когда, по выражению Маркса, “человеческий прогресс перестанет уподобляться тому отвратительному языческому идолу, который не желал пить нектар иначе, как из черепов убитых”?[50]