Час ведьмовства - Райс Энн - Страница 4

Старуха умолкла, указывая рукой в направлении длинной стены дома, туда, где находился дальний дворик, ныне буйно заросший травами. Она словно была не в состоянии говорить дальше. Потом мисс Милли медленно подняла голову и посмотрела на видневшееся под крышей чердачное окно.

«Но кто такая Стелла?» – хотелось спросить доктору.

– Милая бедняжка Стелла.

Доктор мысленно видел бумажные фонарики, свисавшие с деревьев.

Возможно, эти женщины просто слишком стары. А та, молодая, – интерн или кто она там еще? – находится за две тысячи миль отсюда…

Мисс Нэнси часто задирала безгласную Дейрдре. Обычно она наблюдала, как сиделка ведет больную, а затем кричала несчастной прямо в ухо:

– Ну же, возьми ноги в руки! Ты же великолепно знаешь, что можешь ходить сама, когда захочешь!

– У мисс Дейрдре все в порядке со слухом, – прерывала ее выпад сиделка. – Доктор говорит, что она прекрасно слышит и видит.

Однажды, когда мисс Нэнси подметала лестницу, ведущую в зал, доктор попытался задать ей вопрос. Быть может, думал он, в состоянии гнева она прольет хоть немного света на эту историю.

– Вы когда-либо замечали хоть малейшие перемены в ее состоянии? Она когда-нибудь разговаривает… произносит хотя бы слово?

Женщина, сощурившись, долго глядела на доктора. Пот струился по ее круглому лицу. Переносица болезненно покраснела от тяжести сидевших на ней очков.

– Я скажу вам, что интересует меня! – ответила мисс Нэнси. – Кто будет ухаживать за ней, когда нас не станет? Думаете, ее избалованная доченька, что сидит себе в Калифорнии, вернется и возьмет на себя все заботы? Эта девчонка даже имени своей матери не знает. Снимки сюда присылает Элли Мэйфейр. – Мисс Нэнси презрительно фыркнула. – Нога Элли Мэйфейр не ступала в этот дом с того самого дня, когда девчонка появилась на свет. Она и приходила лишь затем, чтобы забрать ребенка. Все, что она хотела, это взять новорожденную девчонку, ибо она не могла иметь детей и до смерти боялась, что муж ее бросит. Там, где они живут, он большая юридическая шишка. Вам известно, что Карл заплатила Элли? Заплатила за то, чтобы девчонка никогда не возвращалась домой. Точнее, чтобы убрать ее из дома, – таков был замысел. Она заставила Элли подписать бумагу.

Толстуха горько усмехнулась и вытерла руки о передник.

– Ее отвезли в Калифорнию, к Элли и Грэму, чтобы она жила в шикарном доме на берегу залива Сан-Франциско и каталась на большой яхте. Вот что случилось с дочерью Дейр-дре.

Значит, девушка ничего не знает, подумал доктор, но вслух не произнес ни слова.

– Пусть Карл и Нэнси остаются здесь и обо всем заботятся! – продолжала толстуха. – Знакомая семейная песенка. Пусть Карл подписывает чеки, а Нэнси стряпает и драит дом. Интересно знать, какого черта здесь ошивается Милли и чем она занимается? Милли всего-навсего ходит в церковь и молится за всех нас. Ну разве не великое занятие? Тетушка Милли еще более бесполезна, чем была когда-то тетушка Белл. Я вам скажу, что лучше всего умеет тетушка Милли. Срезать цветы. Тетушка Милли без конца срезает розы, а потом кусты дичают. – Мисс Нэнси громко засмеялась (и смех ее едва ли можно было назвать приятным), а затем прошествовала мимо доктора в спальню пациентки, вцепившись в засаленную ручку швабры. – Нельзя попросить сиделку подмести пол! Нет, как же, они теперь не унижаются до этого! Скажите на милость, почему какая-то там сиделка не может подмести пол?

В спальне Дейрдре царили чистота и порядок. Скорее всего, эта большая, полная воздуха комната, выходящая на северную сторону, была хозяйской спальней. В мраморном камине лежал пепел. А такие массивные кровати, как та, на которой спала Дейрдре, – с высоким балдахином из орехового дерева и стеганого шелка, – делали в конце прошлого века.

Доктору понравился запах мастики и свежего белья. Однако расставленные по всей комнате религиозные предметы производили весьма устрашающее впечатление. На мраморном туалетном столике он увидел статую Святой Девы с обнаженным красным сердцем в груди – зрелище зловещее и отталкивающее. Чуть поодаль – распятие с фигуркой истерзанного, скорчившегося Христа, натуралистично раскрашенной, вплоть до темных струек крови, вытекавших из-под пронзивших руки гвоздей. В красных бокалах, возле которых лежал высохший кусочек пальмы, горели свечи.

– Она уделяет внимание всем этим штучкам? – спросил доктор.

– Черта с два, – ответила мисс Нэнси, наводя порядок в ящиках туалетного столика, откуда резко пахнуло камфарой. – Как же, великое благо сотворят эти святые под здешней крышей!

Сквозь выгоревшие атласные абажуры виднелись четки, свешивавшиеся с медных, украшенных гравировкой ламп. Казалось, в этой комнате десятилетиями ничто не менялось. Неподвижно замерли желтые кружевные занавеси, успевшие кое-где истлеть. Они словно ловили в плен бившие в окна солнечные лучи, а вместо них посылали в комнату свой собственный свет – тусклый и мрачный.

На мраморной крышке столика возле кровати стояла шкатулка с драгоценностями. Крышка была откинута, словно внутри лежали дешевые стекляшки, а не настоящие камни. Даже доктор, слабо разбиравшийся в таких вещах, не сомневался в их огромной ценности.

Возле шкатулки стояла фотография дочери-блондинки. А за ней – более старый, выцветший от времени снимок той же девушки: она и в детстве была весьма миленькой. Под снимком было что-то нацарапано. Доктору удалось разобрать лишь часть надписи: «…Школа Пасифик-Хейтс, 1966…»

Едва доктор дотронулся до бархатной обивки шкатулки с драгоценностями, мисс Нэнси резко обернулась и крикнула:

– Доктор, не трогайте там ничего!

– Боже мой, неужели вы думаете, что я вор?

– Вы многого не знаете об этом доме и о своей пациентке. Как вы думаете, доктор, почему здесь поломаны все ставни? Почему они готовы вот-вот сорваться с петель? А почему отвалилась с кирпичей штукатурка? – Мисс Нэнси замотала головой, отчего затряслись ее дряблые щеки и искривился бесцветный рот. – Только позвольте кому-нибудь попытаться починить эти ставни. Или попросите кого-нибудь приставить к стене лестницу и попробовать покрасить этот дом…

– Я не понимаю, о чем вы, – пробормотал доктор.

– Никогда не прикасайтесь к ее камешкам, доктор, вот о чем я говорю. Не трогайте ни в доме, ни вокруг него ни одной вещи, если они не связаны с вашей работой. Взять, например, бассейн. Ведь он весь забит листьями и грязью, но надо же – старые фонтаны по-прежнему действуют. Вы когда-нибудь задумывались об этом? Только попробуйте закрыть их краны, доктор!

– Но кто…

– Оставьте в покое ее драгоценности, доктор. Вот вам мой совет.

– А что, перемена в окружающей обстановке способна заставить ее заговорить? – в лоб спросил доктор. Терпению его пришел конец, да и перед этой тетушкой он не испытывал такого страха, как перед мисс Карл.

Мисс Нэнси засмеялась.

– Нет, ее это не заставит что-либо сделать, – с презрительной усмешкой ответила она.

Мисс Нэнси с шумом задвинула ящик обратно. Задребезжали стеклянные бусины четок, ударяясь о небольшую статую Иисуса.

– А теперь извините, мне нужно убрать еще и в ванной.

Доктор посмотрел на бородатого Иисуса, указывавшего пальцем на терновый венец вокруг своего сердца.

Быть может, они здесь все не в своем уме? А если он не уберется из этого дома, то, вероятно, и сам лишится рассудка.

Как-то днем, когда доктор находился в столовой один, он вновь увидел то же слово – «Лэшер», – выведенное на покрытом густым слоем пыли столе. Писали как будто кончиком пальца. Начертание заглавной буквы было на удивление затейливым. Что же все-таки могло означать это слово? На следующий день надпись исчезла – оказалась стертой вместе с пылью. На его памяти это было первым и последним вторжением в пыльное царство столовой. Серебряный чайный сервиз, стоявший в буфете, давно уже почернел от грязи. Фрески на стенах потускнели, но если бы доктор внимательно вгляделся в них, то увидел бы тот же самый плантаторский дом, что был изображен на картине, висевшей в холле. Долго и внимательно рассматривая люстру, доктор вдруг понял, что ее никогда не переделывали под электричество. Подсвечники по-прежнему сохраняли следы воска. Какой же грустью веяло от всей окружающей обстановки!