На росстанях - Колас Якуб Михайлович - Страница 142

В свое строго определенное время пришел редактор. Как всегда пышные редакторские усы красовались в своей боевой позиции, не выходя за пределы той формы, которую придали им наусники. И сам редактор был, как всегда, спокойный, уравновешенный, с тем же видом независимого веселого человека, любящего пошутить и посмеяться.

- Ну, как чувствуете себя на новой квартире и в новой, пане мой, обстановке? - спросил редактор Лобановича, поздоровавшись с ним и со Стасем.

- Благодарю, Никита Александрович, чувствовал бы себя по-губернаторски, если бы в животе кишки не играли марш.

Редактор захохотал добродушно и раскатисто.

- Люблю белорусов за то, что они никогда не теряют чувства юмора и обладают аппетитом запорожских казаков! Что? Я вам, пане мой, найду заработок. Есть у меня в управлении Полесской железной дороги знакомый инженер, Блок по фамилии. Я с ним переговорю. Он даст вам переписку с хорошей оплатой.

- За это благодарю, - искренне ответил Лобанович.

- Мы вас, пане мой, на ноги поставим и свет откроем перед вами, - не унимался редактор, - а чтобы кишки марш не трубили, мы сейчас закатим бал на всю Завальную улицу.

Редактор дал Стасю несколько медяков и послал его купить пару булочек и баранок. Сам же вытащил из угла примус и с увлечением начал возиться с ним.

- А тем временем, пока я буду готовить губернаторское угощение, вы просмотрите корреспонденцию "Мартина из-за речки" и, где нужно, поправьте. Человек способный, только язык у него хромает.

Редактор сунул в руки Лобановичу несколько продолговатых листочков, а сам засуетился возле примуса.

Лобанович присел за столик, чтобы основательно ознакомиться с корреспонденцией.

"Делают мне экзамен, - подумал он. - Ну что ж, или пан, или пропал. И не святые же горшки лепят", - размышлял Лобанович под густой шум примуса.

XXI

Утром на следующий день после разговора с редактором Лобанович надумал зайти к ному и к братьям Лисковским. Все они были неженатые, или, как тогда говорили, "кавалеры", и жили на одной квартире. Ранний приход незнакомого и нежданного гостя удивил Стефана Лисковского. В этот день из всех троих квартирантов он встал первым и присел за письменный стол. В ответ на несмелый стук Стефан подошел к двери и спросил:

- Кто там?

Лобанович, как умел, объяснил, кто он такой и зачем пришел. Дверь открылась. На пороге стоял сам действительный редактор белорусской газеты, молодой невысокий человек с белым, довольно красивым лицом, с темно-серыми глазами. Он пожал руку Лобановичу и с приятной улыбкой повел его в кабинет.

- Ну, садитесь, пожалуйста, - Стефан показал на стул, стоявший перед столом, а сам сел в кресло за стол.

На столе лежали несколько номеров газеты, рукописи, разные статьи и корреспонденции. Стефан обрабатывал их для очередного номера газеты. Среди этих рукописей была и корреспонденция "Мартина из-за речки", выправленная вчера Лобановичем. На столе царил полный порядок, рукописи и газеты были аккуратно сложены, и каждая вещь лежала на своем месте. Лобанович окинул взглядом кабинет. Ни в какое сравнение не шел он с конурой в редакции, где обосновался Лобанович и где стояло его "корыто". Двумя дверями кабинет соединялся с другими комнатами квартиры.

Стефан Лисковский взял со стола "Мартина из-за речки", ласково кивнул головой налево и направо, как бы кладя этим начало разговору.

- Совершенно согласен с вашими поправками.

- Очень рад слышать это, - ответил обнадеженный Лобанович.

- А как вам нравится наша газета? - спросил Стефан.

- Обо мне и говорить нечего. Люблю ее. Люблю уже потому, что это первая белорусская газета. А самое главное - ее охотно читают простые люди, для которых она предназначена.

Слова Лобановича вызвали новую улыбку на губах Стефана.

- Очень, очень приятно слышать это, и особенно от вас, - проговорил Стефан. В его тоне Лобанович почувствовал фальшивую нотку, но смолчал.

В эту минуту дверь, что была напротив, медленно открылась и оттуда вышел Ясь Лисковский. Лобанович успел увидеть на стене комнатки несколько старинных сабель и пистолетов. Но они только мелькнули в его глазах- дверь тотчас же закрылась.

Ясь Лисковский был совсем не похож на брата и на целую голову выше его. На лице Яся все время блуждала улыбка, порой очень сладкая, льстивая.

- Познакомься: новый сотрудник нашей газеты, талантливый, - представил Стефан Лобановича.

Ласковая улыбка на лице Яся расплылась еще шире.

- Очень, очень рад видеть вас в нашей среде, - сладко проговорил он. Фактически я знаком с вами, заочно. Знаете, профессия моя - путешествия. Я путешествую из одного уголка Белоруссии в другой, присматриваюсь ко всему, прислушиваюсь, о чем говорят люди, - одним словом, ищу всего того, что составляет особенность белорусов. И о вас я также многое слышал, разумеется, хорошее. А сейчас очень рад, что вижу вас перед собой.

Лобанович молча слушал этого ловкого дипломата. А Ясь продолжал:

- Растет наша Белорусская грамада, ширится и собирается вокруг нашей газеты группа сознательных белорусов. Скоро мы объединим все наши лучшие силы.

Говорил Ясь с увлечением. На губах у него появлялась попеременно то сладкая, то настороженно-хитрая улыбка. В самый разгар возвышенного красноречия Яся из соседней комнаты, приоткрыв дверь, высунулся Никита Александрович, босиком, в одной только нижней коротенькой сорочке. Вся его почти голая фигура напоминала дебелую чугунную тумбу. Нельзя было без смеха смотреть на него. Под носом у Власюка красовались наусники, концы которых были завязаны на затылке. Такой "торжественный" выход редактора оскорбил эстетическое чувство Яся Лисковского. Ничего не говоря, он быстро вышел в свою комнату, снял со стены одну из старинных сабель, не вынимая клинка, шлепнул раза два ножнами по редакторскому заду. Редактор нисколько не обиделся и только сказал:

- Не паненки же здесь сидят!

Повернулся и пошел в свою комнату. Там у него были гири и штанга, и он приступил к гимнастическим упражнениям, а затем занялся туалетом.

Братья же Лисковские говорили много, с большой горячностью, говорили так, словно только у них открыты глаза на все явления современной жизни. И все, что касалось работы газеты, рисовали они в розовых тонах. Не обошли также и Краковского университета, где учится не одна только Элоиза Пашкевич (Тетка), но и много других белорусов. Им помогает Белорусская грамада, белорусское землячество. Лобановичу также не заказан путь в Краковский университет.

- Вы знаете, уважаемый друг Андрей, - не унимался Ясь Лисковский, культура идет к нам и дальше на восток с запада. - На последнем слове Лисковский сделал ударение.

- А как определить границы этого запада? - спросил Лобанович.

Ясь Лисковский снисходительно улыбнулся: "Какой же ты, братец, неуч, если ставишь такой вопрос!"

- Запад - это Италия...

- С римским папой или без папы? - кинул реплику "неуч" Андрей.

Ясь Лисковский пропустил ее мимо ушей и продолжал:

- Неметчина, Франция и, если хотите, Польша. Главным образом культура с запада шла в идет к нам через Польшу.

- Но Польши теперь, как таковой, нет. И если через нее шел шляхетский "не позволяй" и реакционный католицизм и если это вы называете культурой, то такую "культуру" собаке под хвост, - отрезал Лобанович.

- Мы это и не считаем культурой, - вставил слово Стефан, а Ясь, немного смущенный, положил руку на плечо Лобановичу.

- Вы, почтенный друг, не совсем разбираетесь в том, что идет к нам с запада. Не из азиатской же России идет культура! Сразу заметно на вас влияние русской школы и русификаторства, и в этом ваша ошибка.

- Вы мне простите, уважаемый дядька Ян, - мягко заметил Лобанович, - вы валите в одну кучу русскую школу и русификаторство. Русификаторство - это самодержавная, царская национальная политика. Не признаю ее, борюсь против нее, как умею. А русская школа - для меня это Пушкин, Белинский, Грибоедов, Гоголь, Лермонтов, неповторимый Иван Андреевич Крылов, которого я очень люблю. Вот моя русская школа.