На росстанях - Колас Якуб Михайлович - Страница 117

Писарь прочитал уведомление, вскинул удивленный взгляд на учителя.

- Вас увольняют с должности учителя? - тихо, с расстановкой спросил он и еще раз перечитал бумагу.

- Ну, вот вам и представили к награде! - с ноткой обиды в голосе проговорил учитель.

- По послушайте - за что?

Быть может, у писаря были свои грехи перед начальством и потому его так поразило известие о том, что учитель увольняется из школы, во всяком случае притворства и издевки в голосе Василькевича не было: и для него эта новость была неожиданностью.

- Какая же причина? - допытывался писарь. - Причина здесь не указана.

- Видимо, припомнили мне мои прежние грехи, - ответил Лобанович. Рассказывать про учительский съезд он считал излишним.

Простившись с писарем, Лобанович направился в школу, которая теперь была уже не для него.

XXXIII

Еще раз, уже дома, в своей комнате, прочитал Лобанович невеселое сообщение дирекции. Теперь он убедился, что рисовать в своем воображении неотвратимое событие - одно дело, а само это событие, если оно становится совершившимся фактом, - нечто совсем другое... Итак, он без службы, он безработный. И никаких иллюзий больше не может быть! Проведен рубеж, отделяющий его от того, что было, и этот рубеж нельзя переступить.

Учитель оглянулся вокруг. Вот его квартира, вернее - его бывшая квартира, столовая и одновременно кабинет с тремя окнами и спальня за перегородкой с одним оконцем. Более полугода жил Лобанович в этой квартире и не замечал ее, а теперь она предстала перед ним в новом свете - убогая, но дорогая. Целый рой мыслей и образов пронесся в голове учителя. Почему-то вспомнился тот день, когда он впервые появился здесь и увидел запущенную, грязную школу, Сретун-Сурчика в постели, встречу с ним. Вспомнилась и первая дорога в Верхань со станции, и подводчик дядька Кудрик, и шальная вьюга, когда ветер злобно стучал ставнями в стены. Кажется, давно-давно это было, как далекий сон, успевший потускнеть в памяти. За несколько коротких мгновений промелькнуло в памяти все, что было связано с учительской работой, все, что узнано, пережито за четыре года: Тельшино, Выгоны... Все это осталось позади, ушло в туманную даль.

Бабка Параска осторожно открыла дверь. Увидев Лобановича в глубокой задумчивости, она остановилась, не переступая порога, а затем тихонько попятилась назад, чтобы не мешать учителю думать. А он даже и не заметил, как бабка приходила и как исчезла за дверью.

Она вошла снова немного погодя, когда услыхала шаги в комнате. Учитель приветливо встретил ее, согнав с лица следы печали.

- Заходи, бабка Параска! Давно мы не разговаривали и на картах не гадали. Садись, бабка. Лучшего друга, чем ты, у меня здесь нет.

Бабка Параска тяжело вздохнула и присела на деревянную кушетку возле стола.

- Что ты, бабка, зажурилась?

- Когда вам невесело, то и мне невесело, - ответила бабка.

- А почему ты думаешь, что мне невесело?

- По вашему лицу вижу, голубок. Знаю, что тяжело у вас на душе, но вы об этом не говорите. Не такой вы были прежде, - вздыхала бабка. - Теперь вы и шутите и смеетесь, а сердце ваше не смеется и не шутит. Разве же я не вижу!

- Эх, бабка, ты многое видишь, но многого не знаешь.

Бабка, казалось, не слышала слов учителя. Она сидела, низко опустив голову, углубившись в свои мысли. А затем вскинула глаза на учителя и поставила вопрос ребром:

- Скажите, паничок, правду, какая беда приключилась с вами?

Для учителя этот вопрос оказался неожиданным. Некоторое время он молча всматривался в опечаленное лицо бабки, изрытое морщинами.

- Доброе у тебя сердце, бабка Параска. Вижу, ты меня жалеешь, как родная мать. А жалеть меня нечего. Вся моя беда, как ты говоришь, помещается вот в этой небольшой бумажке, - Лобанович показал уведомление, полученное из дирекции народных школ. - Разлучает меня с тобой и с этой школой "высокое начальство", бабка Параска. Помнишь, как ты гадала мне на картах? "Высокое начальство" сначала прислало мне благодарность, что хорошо учил детей в школе, а теперь говорит: "Убирайся вон!"

Бабка словно онемелая смотрела на учителя. Казалось, смысл слов учителя никак не мог дойти до ее сознания. Но она почувствовала в них горькую правду.

- Как же это так? - разволновалась бабка. - За что такая немилость, такое наказание? Что плохого вы сделали?

- Вот в том-то, бабка, и вся сила, что это плохое разные люди понимают по-разному. Одни дармоеды плохим считают то, что простые, бедные люди, замученные податями, голодом, бесправием, не хотят мириться с этим и добиваются правды, готовые бунтовать против несправедливого строя.

- Ох, паничок, не они заводили этот строй, и не им разрушить его, безнадежно проговорила бабка. - Да и не мне учить вас. Вы, наверно, больше знаете, чем я, но вот вы пошли против несправедливого строя, а вас взяли да уволили со службы. - Она опустила низко голову и стала фартуком вытирать слезы.

Лобанович подошел к бабке Параске и тихонько похлопал ее по плечу.

- Не плачь и не горюй, бабка. Посмотрим еще, чей верх будет. Мы еще повоюем, а ты, бабка, как жила, так и будешь жить.

Бабка вытерла фартуком заплаканные глаза и молча поплелась в боковушку, чтобы там поплакать о своем "монашке". А может, она хотела в одиночестве погадать на картах, чтобы узнать о дальнейшей судьбе учителя...

Лобанович, оставшись один, решил сходить к попу.

Отец Владимир и Виктор сидели в саду в беседке. С ними был незнакомый молодой человек, смуглый, мускулистый, словно высеченный из камня. Возле беседки стоял круглый стол, а вокруг него тянулись широкие скамейки. Лобанович окинул их взглядом. Ему пришла в голову дурашливая мысль перепрыгнуть через стол и скамейки. "Попробую", - сказал он себе и, ни с кем не поздоровавшись, разогнался и прыгнул.

- Глядите, что из него получается! - одобрительно воскликнул отец Владимир и добавил: - Да в тебя дух сатанинский вселился!

- Браво, браво, учитель! Больше сажени в воздухе летел, - похвалил учителя и Виктор.

Смуглый молодой человек только усмехнулся и откликнулся одним словом:

- Здорово!

Лобанович познакомился с ним. Его фамилия была Дьяченко. Приехал он к Виктору, своему приятелю, погостить. Но имелась и еще одна причина его приезда. Дьяченко был начальником боевой эсеровской дружины в одном из украинских городов на Днепре. Полиция напала на его след. Чтобы сбить ее с толку, Дьяченко, сговорившись со своими друзьями, разыграл комедию самоубийства. В одной тогдашней газете появилась заметка приблизительно такого содержания:

"На днепровской круче в районе г. К. найдена записка неизвестного человека, назвавшего себя Евгением Дьяченко: "Все надоело. Не вижу никакого смысла дальше тянуть лямку, которая называется жизнью. В моей смерти никого не виню. Прими же, родной Днепр, в свою бездну твоего незадачливого сына".

Написав такую записку, Дьяченко приехал в Верхань к Виктору и кормился от даров отца Владимира.

Отец Владимир, когда пришел к нему Лобанович, был в меру пьян и в хорошем настроении.

- Ты что же это так распрыгался? Откуда у тебя такое телячье настроение? - спросил он Лобановича.

- Эх, отец Владимир, прыгают не только от радости, но и с горя, заметил учитель.

- Слыхал, слыхал, друже... Эх вы, мало себе под ноги смотрите, вот и спотыкаетесь, - пожурил батюшка Лобановича, а в его лице и всех неосторожных молодых людей. - Что же теперь делать будешь?

- Подумаю, осмотрюсь.

- Не пропадет! - уверенно буркнул Дьяченко.

- Знаешь, что я тебе скажу, - продолжал батюшка не то серьезно, не то шутливо, - подавайся в попы. Вот здесь, в моем приходе, и оставайся. Будем вдвоем бога хвалить и копейку загонять, и никакой нам черт не брат.

- Плохой из меня божий служка, - шутливо ответил Лобанович.

- Очень хорошим и не надо быть. Не слишком ударяйся в святость, ведь лишнего и свиньи не едят, но и плутом чрезмерным не надо быть, а так себе, серединка на половинку. А впрочем, как себе хочешь, - заключил батюшка, махнул рукой, поднялся и побрел в свои поповские хоромы.