Совсем новые сказки - Озерецкая Елена - Страница 8

Стаканы все были совершенно одинаковые и плыли друг за другом по длинной ленте, которая куда-то ехала.

— Ох, сколько нас! — сказала Ми.

— Две тысячи в час! Две тысячи в час! — зазвенели все остальные стаканы.

— Это что ещё за стихи? — прикрикнула на них машина. — Живо отправляйтесь в ящики и освободите место для следующих!

И Ми вместе со всеми поехала в магазин…

Ли сидела на запаянном конце длинной стеклянной трубки и оглядывалась кругом, чтобы найти Ми. Но Ми нигде не было видно.

„Теперь я осталась совсем одна, — подумала Ли, — и к тому же ужасно подурнела. Ведь я была блестящая, жёлтая, как солнышко, а стала какая-то бесцветная…“

И вдруг хорошенькая девушка в белом халате поднесла трубку к ярко пылающей газовой горелке.

— Ох, опять жара! Мы плавимся, плавимся! — закричали все песчинки. А девушка вложила расплавленный конец трубки в форму, дунула с другого конца — и получился шар. Он был прозрачный, чуть зеленоватый и совсем некрасивый. Ли очень расстроилась.

— Столько мучений мы вытерпели, а стали такой безобразной штукой! — сказала она.

Но шар покрыли зеркальной плёнкой, окунули в бак с краской. А когда шар высох и отдохнул, его отнесли в разрисовочное отделение. Это было очень интересное место. За столами сидели художницы, и перед каждой лежали самые разные кисточки — большие и маленькие, толстые и тонкие, длинные и короткие. В белых фарфоровых мисочках переливались разноцветные краски, а кругом висели пёстрые, блестящие ёлочные игрушки. Зайцы грызли красную морковку, золотой дождь топорщился от гордости, серебряные сосульки выглядели совсем как настоящие, а груши и яблоки так и просились в рот.

Художница взяла шар, в котором сидела Ли, и повертела его перед собой.

— Ну, как мы тебя нарядим? — спросила она.

— Ах, пожалуйста, покрасивее, — ответила Ли. Люди не могут, конечно, услышать, что говорят песчинки, но могут об этом догадываться. Художница догадалась потому, что ей и самой хотелось сделать шар очень красивым. Она взяла кисточку и разрисовала хрупкие, блестящие стенки необыкновенной краской, которая умеет светиться в темноте.

— Какой красавец! Как он переливается, — зашептали все остальные игрушки, — он красивее нас всех!

И это была правда. Новый шар сиял, переливался разноцветными блёстками, и в нём, как в зеркале, отражалась вся комната, и художницы, и кисточки, и игрушки.

— Я похожа теперь на каплю росы рано утром, когда восходит солнце! — радостно закричала Ли. И сразу забыла все мучения, которые ей пришлось перенести. За такую красоту стоило пострадать!

— Скоро Новый год, — сказала художница своим подругам, — так пусть же этот прекрасный шар попадёт на ёлку к самым хорошим Детям!

В большом красивом доме на берегу реки праздновали сразу новоселье и Новый год. Ёлка сияла огнями, и дед Мороз старался спрятаться поглубже в ветвях, подальше от разноцветных свечей, потому что ему было жарко в шубе. Снегурочка обмахивалась маленькой веткой, которую она незаметно отломила, а зайцы плясали на ниточках, думая, что наступило лето.

— В лесу родилась ёлочка, в лесу она росла! — пели дети и танцевали вокруг ёлки. А взрослые сидели за столом, ужинали и поздравляли друг друга с новосельем. И всем было весело.

— Хрр-хрр, — захрипели большие старые часы, — хрр-хрр… сейчас мы пробьём полночь!

И действительно они пробили ровно двенадцать раз, не больше и не меньше, так как были очень аккуратны.

— С Новым годом! С новым счастьем! — заговорили все.

И высокие хрустальные бокалы весело ответили:

— Динь, динь.

— А теперь детям пора спать, — сказала мама, и дети сразу послушались. Хорошие дети всегда слушаются сразу.

На ёлке погасили свечи, гости ушли домой, и комната опустела. На столе остался только забытый стакан с чаем. А в стакане сидела Ми.

— Что это так блестит на ёлке? — спросила она у Ложки.

— Это светящийся шар, — ответила Ложка и отпихнула лимон, который мешал ей сесть поудобнее, — тот самый, про который говорили, что он красивее всех.

Шар сиял разноцветными огнями так, что даже освещал кончик ветки и край белого платья Снегурочки. И вдруг шар заговорил.

— Сестрица, Ми! Здравствуй, сестрица Ми! — закричал он и засмеялся от радости. Ми так подпрыгнула, что немножко чаю вылилось на скатерть.

— Веди себя прилично, — рассердилась Ложка, — ведь завтра подумают, что это я посадила пятно!

Но Ми было не до приличий.

— Ты ли это, сестрица Ли? Как я рада тебя видеть!

— Здравствуйте, сёстры! — сказал глуховатый голос. — Я тоже здесь!

— Си! Где ты, Си? — закричали Ми и Ли.

— Я здесь, в кирпиче, под обоями и под штукатуркой. Поэтому меня так плохо слышно!

— Как хорошо! Как хорошо! — радовалисн песчинки. — И как жаль, что с нами нет Ди!

— А вы посмотрите в окно, малютки! — сказал дед Мороз и отдёрнул занавеску. Высоко над замёрзшей рекой сверкал огнями новый мост. Звенели трамваи, проносились автомобили, спешили домой запоздалые пешеходы. И вдруг один фонарь на мосту часто-часто замигал по азбуке Морзе, той самой, которой передают телеграммы: чёрточка — точка, чёрточка — точка…

— Здравствуйте, мои дорогие сестрички! Это я, Ди! Я здесь, в бетоне под фонарём, и попросила его помигать вам от меня!

— С новым счастьем, песчинки! — сказал дед Мороз. — Вы действительно очень счастливые. Раньше вы лежали без толку на морском берегу, а теперь каждая из вас приносит пользу людям.

И три песчинки радостно ответили:

— С новым счастьем!

А фонарь на мосту просигналил эти же слова от имени Ди…»

Томатный бригадир

Миша поправил последнюю лунку, посмотрел на свою грядку и сказал:

— Теперь растите хорошенько!

Но томаты ничего не ответили. У них ещё кружилась голова после пересадки, хотя Миша привязал каждый кустик к палочке. Всё здесь было не так, как в парнике, где они выросли. Там, под стеклянной крышей, они сидели близко-близко друг к другу и ничего вокруг не видели. А теперь каждому дали отдельную лунку, ветер шевелил молодые листочки, и бутончики цветов совсем перепугались. Они ведь не знали, что мир такой большой.

Наступила ночь. В темноте ничего не было видно, ветер улетел куда-то по своим делам, и усталые кустики заснули.

Утром первыми проснулись корни. Они потянулись, пошевелили тонкими кончиками. Земля была мягкая и влажная, потому что Миша очень хорошо полил грядку.

— Да здесь не так уж плохо! — сказали корешки и послали по стебельку телеграмму наверх, чтобы узнать, как себя чувствуют цветы и листья.

— Ничего, — ответили листья, — светит солнышко, и вообще жить можно!

А цветы всё капризничали, хотя их ещё и цветами-го нельзя было назвать, такие они были маленькие.

— Нет, нет! — заявили они. — Нам здесь не нравится. Мы, наверное, даже не распустимся, а так и увянем!

Но они не увяли. Стояли тёплые летние дни, всё росло и зеленело. Росли и томаты. Они росли так быстро, что Мише пришлось вскоре привязать их во второй раз, повыше, чтобы, не покривились стебли. От тёмно-зелёного, крепкого ствола отходили всё новые ветки, а бутончики становились крупнее с каждым днём.

— Вам, однако, пора цвести! — сказал Миша и подлил в каждую лунку понемножку вкусного напитка из воды, навозной жижи и белого порошка. Через несколько дней бутончики на самой верхней ветке потянулись, повели плечиками и превратились в цветы.

— Какие у нас красивые жёлтые платья! — закричали они. — Как хорошо теперь танцевать! Играй вальс, ветер!

И ветер заиграл. Целыми днями цветы танцевали, ночью крепко спали и совсем забыли, что им надо работать, чтобы завязались плоды.

— Эй, вы! — сказали корни. — Так нельзя!

— Вот ещё! — ответили цветы. — Вы в земле, вы и работайте!