Летающие жирафы, мамонты-блондины, карликовые коровы... От палеонтологических реконструкций к предск - Журавлёв Андрей Юрьевич - Страница 44

Потому и посвятили лошади главный якутский праздник — Ысыах. В этот день, 22 июня, к резной коновязи как к своеобразному алтарю выносят сири-исить — мех, сшитый из сыромятной, продымленной лошадиной шкуры. Из меха, символизирующего изобилие и счастье, черпают кумыс — напиток светлых богов Неба, приносят его в жертву небожителям, пьют сами. Так поступал устроитель Ысыаха — божественный первопредок Эллей и его сын — белый шаман Лабынха Суурук. Они поднимали чашу с кумысом и хайахом (топленым кислым маслом) в честь каждого божества и кропили кумыс ложкой, обвязанной белым конским волосом. Лабынха Суурук изготовил и всю ритуальную посуду: резной кубок — чорон — для молока чубарой кобылицы, чашу кэриэн — для соловой, сосуд матар — для белой, берестяную бадью дал-бар — для буланой; сири-исить предназначалась серой лошади. «Ради кумыса старых кобылиц давайте соединимся, не исключая и девиц!» — записал исследователь Восточной Сибири Александр Миддендорф более полутора столетий назад. И все это для того, чтобы «оживился двор, вытянулась веревка, и привязалось… много жеребят…».

Жеребята родятся в мае, когда снег еще не сошел. Кобылицы поднимают новорожденного и подпирают его, чтобы он не простыл на мерзлой земле. Скоро он и сам научится крепко стоять на тонких копытцах и спать, пока не потеплеет, стоя, как все якутские лошади. Молодняк быстро набирает вес: за полгода до 160–200 килограммов — половина взрослой лошади. Осенью вольная жизнь на время заканчивается — на отлов выезжают коневоды, вооруженные длинными палками с петлей. Но еще попробуй лошадь поймать! Ведь они — животные территориальные: постоянный участок одного косяка (небольшого табуна из вожака, семи — девяти кобылиц и жеребят) занимает от 25 до 30 квадратных километров. Когда приходит время отделять жеребят, косяки разыскивают по следам, и, если следы замело, искать приходится иногда по нескольку дней.

Породистая якутская лошадь — приземистая (рост 134–138 сантиметров в холке), широкогрудая, крупноголовая; на зиму обрастает шерстью от 7 до 15 сантиметров длиной — больше напоминает дикую родственницу имени Пржевальского, чем донских и орловских красавцев-скакунов или мощных трудяг першерона и русскую тяжеловозную. В Намском улусе Якутии разводится укрупненный центральный тип, полученный при скрещивании якутской лошади с орловским рысаком. Каталог мастей якутской лошади смотрится как альбом с образцами дорогих тканей: от вороных и гнедых до буланых, соловых и даже сиреневых и пятнистых, словно снежный барс. Существуют в Северной Евразии и другие породы лесных лошадей, но ни одна из них не способна долгое время обходиться без человеческого участия: покормить, почистить, помочь ожеребиться. Лишь якутская лошадь круглый год предоставлена сама себе.

Мороз сылгы не страшен, хищник тоже. Гривастый, длиннохвостый вожак и за себя, и за свой косяк постоит. Не всякий матерый волк с ним в схватку вступить решится. А молодой, неопытный, бывало, получит копытом в широкий лоб и больше не полезет, если, конечно, вообще очухается. Только стаей изголодавшие к концу зимы волки нападают на лесных лошадей. И то обычный годовой урон от серых хищников не превышает четырех кобыл на 80 голов — хозяйство одного коневода. Между собой жеребцы тоже бьются жестоко: на кону целый косяк! Впиваются друг в друга зубами до крови, летят куски толстой шкуры и мяса. Кобылицы, которые смирные, уходят с победителем. А те, что с норовом, могут и с побежденным вожаком остаться, и к третьему уйти. Правда, и жеребцы попадаются разные: иной на такую приблудницу бросается, как на соперника…

Зимой лошадь кромкой переднего копыта разбивает наст до самой земли и подгребает снег под себя — тебенюет. Под снегом сохраняются стебли осоки, других диких злаков. Морозной якутской осенью на такой диете лошадь отъедается лучше, чем летом, когда на тайгу обрушиваются мириады мошки, мокрецов и оводов. (В Якутии существует легенда, вполне правдоподобная, что сылгы сами пришли к человеку, спасаясь в дыму костров от кусачих тварей.) Для питья зимой годится и снег: лошадь набирает немножко снега в рот губами, ждет, пока растает, и сглатывает. Если попадается неглубокая полынья или наледь, можно воды и впрок напиться: осторожно, через губу, очень мелкими глотками лошадь выцеживает ледяную влагу. Затем греет ее за зубами и неспешно проглатывает. И так много-много раз, пока пузо не раздует как бочку.

До сих пор ученые спорят, откуда взялась лошадь со столь необычными повадками? Историки считают, что табуны пригнали с собой якуты, некогда откочевавшие из степей Прибайкалья. Древние изображения лошадей сохранились на наскальных писаницах вдоль пути, проделанного этим народом от Байкала до Средней Лены. Один из этих рисунков (шишкинская писаница) стал прообразом герба Республики Саха (Якутия): всадник с бунчуком в руках гордо едет на длиннохвостом коне. Палеонтологи, изучив молекулярные остатки вымершей ленской лошади (Equus lenensis), обитавшей здесь во времена мамонта, предположили, что она могла поработать на генофонд якутской лошадки. Последние ленские лошади жили в Северной Якутии всего 3,2 тысячи лет назад, а первые одомашненные (XIV век) сохранили их черты в строении черепа. Тогда получается, что современные якутские лошади ведут начало от нескольких диких видов, включая европейского тарпана (Е. ferus) и лошадь Пржевальского (E. przewalskiï). Доказать все это непросто. Настоящая ленская лошадь, известная по нескольким неплохо сохранившимся мумиям 30-тысячелетней давности, была короткогривой с темным ремнем по хребту, подобно диким сородичам. Не очень похоже на якутскую кобылку.

Однако все породы лошадей, выведенные человеком так или иначе смешивались между собой. Вот и якутская лошадь некогда могла набраться чужих генов у казачьих, а затем — у ямщицких пород, вывезенных из центральных губерний России вместе с хозяевами. Для создания 35 станций Иркутско-Якутского почтового тракта в 1772–1773 годах по указу императрицы Екатерины II сюда были направлены 33 крестьянские семьи. По сути, сосланы на 25 лет: поселенцев отбирали из крепостных, ослушавшихся своих господ. Покидать станции им не дозволялось. До сих пор по левому берегу Лены стоят крепкие избы и баньки государевых ямщиков. Тоже памятники лошадиной цивилизации: без почтовых лошадей 2731-верстная (2895 километров) транспортная артерия никогда не ожила бы. Со временем вокруг станков, расположенных через каждые 40–50 верст, выросли деревеньки и целые города, такие, как Покровск. Почта ходила строго по расписанию, даже 5 февраля 1891 года, когда столбик термометра в Якутске не просто упал, а выпал за отсутствием отметки -64,5 °C, почтовый возок отбыл в положенный час. Кошовки, розвальни, дровни развозили по единственной проезжей дороге землепроходцев, торговцев, воевод, сектантов, ссыльных. Даже на Дальний Восток долгое время добирались по ней: сначала от Иркутска на Якутск, а затем через Лену и по Аянскому тракту опять же на лошадях. «Какое развлечение на таком длинном переезде? — вспоминал писатель Иван Гончаров, возвращавшийся в середине XIX века через эти места после кругосветки на фрегате „Паллада“. — Приедешь на станцию: „Скорей, скорей, дай кусочек вина и кружок щей“. Все это заморожено и везется в твердом виде». Даже летом кушанья подавались так же, поскольку хранились в амбарчиках-ледниках, установленных на выходах вечной мерзлоты.

Последняя лошадиная почта вышла из Якутска 28 апреля 1954 года. В те же годы настал конец лошадиной цивилизации, да и сибирской цивилизации практически тоже. Народ изгонялся из деревень как неперспективных, сельское хозяйство глохло, домашнюю животину не жаловали. Лишь в 90-е годы прошлого века началось возрождение табунного коневодства. Сейчас поголовье лошадей в Якутии перевалило за 160 тысяч. Всего их пять типов: центральный, вилюйский, мегежекский, верхоянский и колымский. Верхоянские лошадки — самые чистопородные. Наверное, потому, что живут они на полюсе холода…