Али-паша - Дюма Александр - Страница 1

Дюма Александр

Али-паша

Едва начавшись, наш век стал свидетелем отважных предприятий и небывалых, головокружительных взлетов. Пока народы Запада то покорялись восшедшему на императорский трон младшему лейтенанту, то низвергали этого нового владыку, по произволу своему создававшего новые династии и уничтожавшего царства, древний Восток, сохранявший, подобно мумии, лишь видимость жизни, понемногу ветшал и рушился, раздираемый на части дерзкими авантюристами, каждый из которых стремился урвать кусок пожирнее. Немало было стихийных мятежей, влекущих за собою лишь молниеносные войны, но не серьезные перемены. То взбунтуется Джезар-паша, считавший себя в полной безопасности под прикрытием оборонительных сооружений крепости Сен-Жан д'Акр[1] и потому отказавшийся платить дань: то Пазван-оглу-паша выступит против регулярного войска, учрежденного в Стамбуле султаном Селимом, и со стен Видина провозгласит себя защитником янычар[2]. Но случались и грозные восстания, подрывавшие основы империи и покушавшиеся на ее власть. Таким было и восстание Карагеоргия[3], поднявшего Сербию с колен и вернувшего ей свободу, и мятеж Мехмет-Али, добившегося почти самодержавной власти в своем пашалыке[4] - Египте. Наконец, к их числу относится и восстание Али Тепеленского, чью историю мы собираемся здесь рассказать. Долгие годы он оказывал сопротивление власти османов, и его непокорство не только явилось предвестником грядущего освобождения Греции, но и послужило толчком для начала в ней освободительной борьбы.

Однако сам Али Тепеленский был совершенно непричастен к этому великому порыву. Он предвидел его, никогда не стремился ему содействовать, но и остановить его тоже не мог. Он был не из тех, кто отдает жизнь какому-либо делу, и всегда действовал лишь ради приобретения и укрепления той мощи, инструментом и целью которой он сам же и являлся. Во всей вселенной он видел лишь себя самого, только себя любил и только ради себя старался. Природа наградила его зачатками всех мыслимых страстей, и он посвятил всю свою долгую жизнь их развитию и удовлетворению. В этом заключалась суть его характера, и при столкновениях с различными обстоятельствами, в поступках его отражались различные стороны его натуры. Мало кто из людей достигает такого внутреннего согласия, редко кто так соответствует своему месту в жизни. Личность человека тем поразительней, чем более она выражает идеи и нравы той эпохи и той страны, где жил этот человек, и потому Али-паша если уж не самая яркая фигура современной истории, то, по крайней мере, одна из самых примечательных.

Еще в середине XVIII века Турция была поражена политической гангреной, от которой по сей день тщетно пытается излечиться и которая вот-вот умертвит ее у нас на глазах. Хаос и анархия полностью овладели империей. Племя османов, от века предназначенное лишь для завоеваний, делалось совершенно никчемным, как только завоевания приостанавливались. Так и случилось, когда Собеский, спасая христианский мир под стенами Вены[5] - подобно тому, как Карл Мартелл спас его когда-то на равнинах Пуатье[6], - преградил путь мусульманскому нашествию и решительно, раз и навсегда сказал: дальше - ни шагу. Убедившись, что победа им изменила, гордые потомки Тогрула[7], считавшие себя рожденными повелевать, превратились в тиранов. Тщетно разум доказывал им, что орудия притеснения скоро выпадут из обессилевших рук и что мир ставит новые задачи перед теми, кто более не может побеждать на войне, они и слышать ничего не хотели и, покорившись судьбе, столь же фатально обрекшей их на бездействие, как когда-то она влекла их в походы, закостенели в надменной беспечности и лени, намертво придавив непосильным гнетом покоренные народы. Подобно невежественному землепашцу, истощающему плодородные поля чрезмерными посевами, они вскоре разорили свою огромную и богатую империю чрезмерным притеснением. Эти несгибаемые воители оказались ненасытно алчными хозяевами: беспощадно карая побежденных, они безжалостно обирали рабов. Дерзость их достигла апогея, стяжательству не было пределов. Жадность правителей была поистине ненасытна, жизнь народа поистине беспросветна. Но по мере того как с одной стороны росли притязания, с другой истощались возможности. И вскоре страждущие народы поняли, что нужно как-то вырваться из-под власти угнетателей, которых нельзя ни умиротворить, ни насытить. Каждый народ избрал для этого способ, соответствовавший его натуре: одни предпочли покорность и бездействие, другие вступили на путь борьбы. Слабые и беззащитные жители равнин поникли и склонились, словно тростник под порывом бури, и таким образом избежали смертельного напора, который иначе погубил бы их. Горцы поднялись, как скала среди потока, и всей своей мощью преградили ему путь. И те, и другие боролись. Способы борьбы были разными, результаты - одинаковыми. Тут прекратились работы, там началась война. Алчность захватчиков, тщетно метавшихся от заброшенных полей к ощетинившимся оружием горцам, оказалась равно бессильной и перед нищетой, и перед открытым сопротивлением. В итоге под властью тиранов осталась лишь огражденная стеной пустыня.

Но сиятельного султана, наследника пророка, от одного мановения руки которого слетали короны, надо было как-то кормить, и потому Блистательная Порта[8] нуждалась в деньгах. Турецкий диван[9] принялся распродавать империю, подобно римскому сенату, невольным последователем которого он выступал. За хорошую цену можно было купить любую должность, и потому паши, беи, кади[10], министры и чиновники всех рангов вынуждены были выкупать свои должности у суверена, сдирая плату с подданных. В столице они сорили деньгами, в провинции - возмещали траты. А поскольку единственным законом сделалась прихоть владыки, то и никаких гарантий кроме его каприза не было. В должность приходилось вступать, не мешкая, иначе человек мог потерять свой пост прежде, чем окупятся расходы на его приобретение. Таким образом, вся наука управления заключалась в умении грабить как можно больше и быстрее. Для этого лицо, уполномоченное султанской властью, в свою очередь передавало ее в руки третьих лиц, которым предстояло выкачивать деньги и для него и для себя. Из-за этого в империи вскоре осталось лишь три класса людей: одни старались побольше награбить, другие пытались хоть что-то сохранить, третьи же ни во что не вмешивались, поскольку ничего не имели и ни на что не надеялись.

Албания была одной из самых непокорных турецких провинций. Жители ее были очень бедны и настроены весьма решительно, а горы служили им природным укрытием. Пашам было нелегко выкачивать оттуда золото, потому что каждый в этом краю привык отчаянно защищать хлеб свой насущный. Все албанцы - как магометане, так и христиане - были воинами. И хотя магометане происходили от неукротимых скифов, а в жилах христиан кровь древних македонцев, былых властителей мира, смешалась с кровью бродяг-норманнов, прибившихся к этим краям на гребне волны великих крестовых походов, те и другие были и считали себя воинами, а потому война казалась им естественным образом жизни. Они то сражались между собой - край на край, село на село, подчас семья на семью, то выступали против местных властей, а то, объединившись, дрались с войсками правителей своих санджаков[11] или, в союзе с ними, против султана и не признавали иного отдыха от ратных дел, кроме вооруженного перемирия. Каждое племя выставляло отряд воинов, каждая семья имела собственную крепость, жители были поголовно вооружены. Когда ничего лучшего не оставалось, эти потомственные воины возделывали свои пашни или отправлялись к соседям на сбор урожая, который и уносили с собой, или гнали на пастбища стада овец, стараясь прихватить и соседские. Все это повсеместно считалось совершенно естественным: в Эпире, Теспротии, Фессалии и Верхней Албании такие подвиги были самым обычным делом. Нижняя Албания была куда слабее горного края, жители там были потише и посмирнее. И как во многих турецких провинциях, жители равнин сплошь и рядом становились жертвами притеснений со стороны горцев. Недаром в горных селеньях сохранялась память о Скандербеге[12] и обычаи древней Спарты: подвиги отважного воина воспевались под звуки лиры, а отцы семейств в назидание детям любили рассказывать об искусных ворах. Некоторые празднества устраивались лишь за счет добычи, отнятой у чужаков, а лучшим угощеньем традиционно считался краденый баран. Главными достоинствами мужчины почитались ловкость и отвага, а лучшими женихами слыли удачливые грабители и бандиты.