Стрелок - Кинг Стивен - Страница 41

Мальчик нашел оракула, и та едва его не уничтожила.

Какое-то глубинное инстинктивное чувство пробудило стрелка ото сна посреди бархатной тьмы, которая обрушилась на мир вслед за лиловыми сумерками, как пелена студеной воды из колодца. Это случилось, когда они с Джейком выбрались на травянистый оазис почти ровной земли над первым отрогом громоздящихся друг на друга утесов предгорья. Даже на самых трудных подъемах, когда им приходилось карабкаться вверх, выбиваясь из сил и борясь буквально за каждый фут под нещадно палящим солнцем, они слышали стрекот сверчков, сооблазнительно так потирающих лапками посреди вечной зелени ивовых рощ, распростершихся выше по склону. Внутренне стрелок оставался спокойным, мальчик тоже вроде бы сохранял видимость спокойствия — внешне, по крайней мере, — так что стрелок даже гордился им. Но Джейк не сумел скрыть этого дикого выражения, близкого к безумию, поселившегося у него в глазах, которые стали бесцветными и смотрели теперь в одну точку, как у лошади, что почуяла воду и не понесла только благодаря несгибаемой воле всадника. Как у лошади, которая дошла уже до того состояния, когда удержать ее может только глубинное взаимопонимание, а никакие не шпоры. Стрелок хорошо понимал, в каком состоянии находится Джейк, хотя бы по одному только безумию, с которым собственное его тело отзывалось на дразнящий стрекот сверчков. Его руки, казалось, сами ищут острые выступы в камне, чтобы покарябаться в кровь, а колени так и стремятся к тому, чтобы их имполосовали глубокими саднящими порезами. Так недолго и чокнуться.

Всю дорогу солнце палило нещадно; даже на закате, когда оно разбухало и багровело, как в лихорадке, оно упорно било своими лучами в узкие расщелины между скалами по левую руку, слепило глаза, обращая каждую капельку пота в сверкающую призму боли.

А потом появилась трава: поначалу — желтая, чахлая, с какою-то даже жуткою жизненной силой цеплялась она за худосочную мртвую почву. Дальше, чуть выше по склону — ведьмина трава, редкая, мутно зеленая и вонючая, а потом — первый свежий запах уже настоящей травы вперемешку с тимофеевкой под сенью первых карликовых елей. Там, в тени, стрелок запреметил коричневый промельк движения. Он выхватил револьвер, выстрелил раз и подбил кролика прежде, чем Джейк успел вскрикнуть от изумления. А уже через секунду стрелок убрал револьвер в кабуру.

— Здесь мы и остановимся, — сказал он.

Еще выше по склону трава уходила в сплетение зеленых ив —

— зрелище потрясающее. После иссохшей стерильности бесконечного голого сланца. Где-то там, в зарослях, обязательно есть родник, может быть, даже и не один, и там, скорее всего, попрохладней, но все же лучше остаться здесь, на открытом месте. Силы парнишки, похоже, уже на исходе, а ведь не исключено, что в сумраке рощи гнездятся летучие мыши— вампиры. Их крики могли разбудить мальца, как бы он крепко ни спал, а если они и в сасос деле — вампиры, то вполне могло так получиться, что они оба уже не проснулись бы никогда… по крайней мере, не в этом мире.

— Схожу дров соберу, — сказал мальчик.

Стрелок улыбнулся.

— Нет, ты никуда не пойдешь. Сядь, Джейк. Посиди.

Чья это фраза? Какой-то женщины.

Мальчик сел. Когда стрелок вернулся, Джейк уже спал в траве. Большой богомол совершал омовение прямо на пружинистом стебельке непослушного чуба парнишки. Стрелок разжег костер и отправился за водой.

Заросли ив оказались гуще, чем показалось ему поначалу, и в бледнеющем свете дня там было как-то даже неуютно. Но он набрел на ручей, бдительно охраняемый квакшами и лягушками. Стрелок наполнил водою один бурдюк… и вдруг замер. Звуки, наполнявшие ночь, разбудили в нем какое-то тревожное сладострастие — чувственность, которую не смогла возбудить в нем даже Элли, та женщина, с которой он спал в Талле. В конце концов, подлинное сладострастие и неуемная тяга потрахаться имели друг с другом мало общего. Стрелок отнес это странное ощущение на счет резкой — смущающей даже — смены климата после пустыни. Мягкость вечерней тьмы казалась почти непристойной.

Он вернулся к стоянке и, пока закипала вода в котелке над костром, освежевал кролика. Вместе с последнею банкой консервированных овощей из кролика вышло прямо-таки изумительное жаркое. Стрелок разбудил Джейка, а потом долго смотрел, как парнишка ест: как-то вяло, но жадно.

— Завтра мы никуда не пойдем. Здесь побудем, — сказал стрелок.

— Но человек, за которым вы гонитесь… этот свщенник…

— Он не священник. И не волнуйся. Никуда он от нас не денется.

— Откуда вы знаете?

Стрелок лишь качнул головой. От знал это твердо… и ничего в этом знании хорошего не было.

После ужина он ополоснул жестяные банки, из которых они ели (опять сам себе удивляясь — как он небрежно расходовал воду), а когда обернулся, Джейк уже спал. Стрелок ощутил уже знакомое биение в груди, когда что-то вдруг приливает, схватывает и отпускает опять — что-то, что он всегда безотчетно связывал с Катбертом. Они были ровесниками, но Катберт казался намного моложе.

Его сигарета упала в траву,и он носком сапога подтолкнул ее в костер. Долго смотрел он в огонь, на чистое желтое пламя, совсем не похожее на то — мутное, — какое бывает от сжигаемой бес-травы. В воздухе разлилась изумительная прохлада. Стрелок лег спиною к костру. Откуда-то издалека, из ущелья, уходящего дальше в горы, доносился глухой рокот непрестанного грома. Он уснул. И увидел сон.

Сьюзан, его любимая, умирала у него на глазах.

А он смотрел. Его руки держали по два дюжих крестьянина с каждой стороны, шею его стиснул тяжелый и ржавый железный ошейник. А она умирала. Даже сквозь плотную вонь от костра Роланд различал сырой запах ямы… и видел цвет своего собственного безумия. Сьюзан, прелестная девушка у окна, дочка табунщика. Она чернела, обугливаяясь в огне. ее кода трескалась.

— Мальчик, — кричала она. — Роланд, мальчик!

Он рванулся, увлекая за собой своих стражей. Железный ошейник врезался в шею, и Роланд услышал, как из горла его рвется скрежещущий, сдавленный хрип. В воздухе разлился тошнотворный сладковатый запах поджпренного мяса.