ОНО - Кинг Стивен - Страница 74

Майку вдруг показалось, что стул словно обрастает выступами, они впивались в зад, в позвоночник, в поясницу, в шею. «Можно я слезу с этого стула?» — вежливо спрашивал он, и Бортона снова разбирал смех. Был момент, одно памятное мгновение, когда Майку показалось, что шеф сейчас покачает ключами у него перед носом и скажет: «О чем разговор… я тебя выпущу… но сутки ты у меня все-таки посидишь».

— Зачем ты меня сюда привел, папа? — спросил Майк по дороге домой.

— Вот подрастешь — узнаешь, — ответил Уилл.

— Такой противный этот шеф Бортон. А тебе он нравится?

— Мне он тоже не нравится, — произнес отец. Так резко, что Майк не осмелился больше задавать вопросы.

Но в основном места, куда водил его отец, Майку нравились. К десяти годам благодаря отцу у него пробудился интерес к истории Дерри. Когда Майк проводил пальцами по гальке на постаменте, где был бассейн для птиц, или уже когда присаживался, чтобы получше рассмотреть трамвайные пути на Монт-стрит в Оулд-Кейпе, его до глубины души поражало ощущение времени. Быть может, оно, время, обладает весом? Некоторые ребята в классе смеялись, когда миссис Грингасс рассказывала им про свет, но Майк не смеялся, его буквально ошеломила новость. «Свет, оказывается, весит? О Боже, это ужасно!» — подумал он. Да, он чувствовал, что в конечном счете будет погребен во времени.

Первая записка, оставленная отцом весной 1958 года, была написана на обороте конверта и лежала под солонкой. Воздух был по-весеннему тепл, удивительно сладок, и мама открыла все окна. «Сегодня никаких дел по дому, — говорилось в записке. — Если хочешь, поезжай на велосипеде на Пастбищное шоссе. Увидишь слева старинную каменную кладку и старую технику в поле. Посмотри по сторонам и привези мне какой-нибудь сувенир на память. К котловану и близко не подходи. Возвращайся засветло. Почему — сам знаешь».

Что-что, а уж это Майк хорошо знал.

Он сказал маме, куда поедет, и она нахмурилась.

— Хорошо, но почему бы тебе не поехать с Рэнди Робинсоном. Он тоже, верно, захочет посмотреть.

— Ладно. Заскочу, спрошу, поедет ли он, — ответил Майк.

К Робинсону он заехал, но тот, оказалось, укатил в Бангор за семенной картошкой. И Майк отправился на Пастбищное шоссе один. Туда ехать-то всего ничего — каких-то четыре мили. Когда Майк наконец прислонил велосипед к старому деревянному забору по левую сторону от Пастбищного шоссе, было около трех часов. Он перелез через ограду и двинулся через поле. Час походит, посмотрит, что тут интересного, а потом домой. Если он возвращался к шести, когда мама обычно накрывала стол к обеду, она не сердилась, что он запоздал, но один памятный случай в этом году научил его быть пунктуальным. Как-то он опоздал к обеду, и с мамой была истерика. Она схватила посудную тряпку и ударила его по лицу, когда, раскрыв рот, он стоял у порога кухни, поставив на пол корзину с радужной форелью.

— Больше меня так не пугай! — кричала она. — Слышишь? Не смей!

И всякий раз это «больше» оборачивалось мокрой посудной тряпкой. Майк думал, что отец вмешается и остановит мать, но отец не вмешивался. Может быть, он знал, что в этом случае ее звериная ярость обрушится и на него. Майк хорошо усвоил этот урок — довольно было одного удара тряпкой. «Возвращайся домой засветло». «Хорошо, мам».

Он дошел до середины поля, где находились развалины какого-то исполинского сооружения. Это были остатки чугунолитейного завода Китченеров. Майк, случалось, не раз проезжал мимо них, но ему и в голову не приходило осматривать здешние достопримечательности. Да он и не помнил, чтобы ребята ему рассказывали что-нибудь про эти места. Теперь же, нагнувшись, чтобы рассмотреть полуразрушенную кладку, Майк догадался, почему это место предпочитают объезжать стороной. Поле было ослепительно яркое в лучах весеннего солнца, временами, правда, набегало облако и поле захватывала тень; но все равно что-то пугало и настораживало в этой картине, и прежде всего тишина, нарушаемая только порывами ветра. Майку казалось, будто он исследователь, обнаруживающий останки какого-то легендарного древнего города.

Впереди справа из высокой полевой травы торчала огромная цилиндрическая конструкция, выложенная плиткой. Майк подбежал, чтобы рассмотреть ее получше. Оказалось, главная дымовая труба завода. Он заглянул в ее отверстие сверху и почувствовал, как по спине пробежал холодок. Отверстие трубы было до того огромно, что в нее можно было войти. Но Майку этого совсем не хотелось: Бог знает какая гадость может налипнуть на прокопченных стенках, какие клопы или ползучие гады обитают там внутри. Задул ветер. Когда он попал в трубу, раздался звук, похожий на дребезжание консервных банок на пугалах, которые Майк с отцом наряжали каждую весну. Майк опасливо отошел от трубы: он вспомнил вчерашний фильм «Родан» в программе «Ранний сеанс». Ничего фильм, интересный. Папа то и дело смеялся и, когда на экране появлялась огромная птица Родан, кричал: «Шлепни эту птицу, Майк!» — и Майк вскидывал палец, точно прицеливался из пистолета, и кричал «Пиф-бац!», пока в дверях не показывалась мама. Она сказала, чтобы они немедленно замолчали, а то у нее от шума раскалывается голова.

Сейчас было совсем не до смеха. В фильме Родана выпустили из недр земли японские шахтеры, копавшие самый глубокий в мире туннель. Глядя в черное жерло трубы, Майк невольно представил в дальнем ее конце птицу-монстра. Сложив, словно летучая мышь, кожаные крылья, она вперила в круглое лицо Майка свои золотистые глаза.

Майк вздрогнул — отпрянул назад.

Он двинулся вдоль трубы, наполовину вросшей в землю. Взойдя на пригорок, Майк, поддавшись порыву, влез на трубу. Сидеть на ней было не так страшно, как стоять у ее жерла. Майк поднялся и, раскинув руки в стороны, двинулся по верху трубы; она была достаточно широка, и Майк мог не опасаться упасть, но он вообразил себя канатоходцем в цирке. Ветер приятно ерошил ему волосы.

Майк прошел всю трубу, спрыгнул и начал исследовать достопримечательности. Кругом валялись кирпичи, искривленные литейные формы, какие-то доски и бревна, ржавая техника. «Привези мне сувенир», — попросил отец в записке. Надо подобрать что-нибудь стоящее.

Майк подошел к зияющей воронке, разглядывая обломки и стараясь не порезаться о битые стекла. Их было кругом полно.

Он не забывал о наставлении отца и не подходил к краю котлована. Помнил он и о том, что на этом месте некогда в одночасье погибли пятьдесят человек. «Если в Дерри и есть место, где обитают призраки, — думал он, — то прежде всего здесь». Но то ли вопреки этому, то ли по этой причине Майк решил повременить с отъездом, пока не найдет подходящий сувенир.

Тихим шагом он хладнокровно направился к котловану, огибая кучи железного лома. И тут внутренний голос предостерег его, что он подошел слишком близко к обрыву, что из-за весенних дождей края котлована размыты и он может оступиться и упасть на дно, где в него вонзится несчетное количество острых железок, проколов его, точно булавки жука. А это значит долгие, страшные мучения.

Майк поднял с земли оконный переплет и отшвырнул его в сторону. Рядом лежал литейный ковш размером со стол какого-нибудь великана. Ручка его была искривлена и искорежена; казалось, ее обжег адский огонь. В стороне валялся поршень — его не то что поднять, с места не стронешь — такой он огромный. Майк перешагнул через поршень и…

«А что, если я найду череп, — внезапно мелькнуло у него в голове. — Череп одного из ребят, которых накрыло взрывом, когда они искали здесь шоколадные пасхальные яйца. Когда это было! Бог весть когда».

Майку стало не по себе, и он оглядел залитое солнцем поле. Ветер шумел в ушах, как, бывает, шумит раковина. Поле пересекла безмолвная тень, точно тень огромной летучей мыши… или птицы. Майк снова почувствовал, как тихо в поле, как странно смотрятся в нем эти кирпичные развалины и раскиданные повсюду стальные конструкции. Казалось, некогда здесь происходило жестокое сражение.