ОНО - Кинг Стивен - Страница 49

Этот случай переполнил чашу терпения начальника полиции Бортона. На экстренном заседании муниципалитета он предложил со следующего же дня ввести в Дерри комендантский час начиная с 19.00. Предложение было принято единогласно, и на другой день комендантский час вступил в силу. Маленькие дети должны были находиться под присмотром хотя бы одного «компетентного взрослого» — так, во всяком случае, говорилось в постановлении, опубликованном в деррийской газете «Ньюс». В школе Бена месяц тому назад прошло специальное собрание. На сцену в актовом зале поднялся начальник полиции и, засунув толстые пальцы за пояс с кобурой, стал уверять детишек, что им нечего волноваться, надо только соблюдать элементарные правила: не вступать в разговор с незнакомыми людьми, не садиться в машины, когда какой-нибудь взрослый предлагает довезти тебя до дому, если, конечно, это не давнишний, добрый твой знакомый, всегда помнить, что человек в полицейской форме — твой друг, и выполнять предписания о комендантском часе.

Две недели назад один мальчишка (Бен знал его лишь в лицо, он учился в параллельном классе) заглянул в водосточный люк на Ниболт-стрит и увидел, что там плавает много волос. Этот мальчишка — звали его то ли Фрэнки, то ли Фредди Росс — промышлял в поисках всякой всячины, которую он выуживал из труб благодаря собственному изобретению — особому устройству, которое он называл «фантастическая жвачка». Когда он говорил о нем, создавалось впечатление, будто он даже про себя думал о своем открытии с большой буквы, как будто его название выведено на рекламном щите и светится неоном. ФАНТАСТИЧЕСКАЯ ЖВАЧКА представляла собой березовую ветку с большой нашлепкой в виде резиновой жвачки на конце, этакого большого комка жвачки. В свободные от уроков часы Фредди (или Фрэнки) ходил по Дерри и заглядывал в разные канализационные люки и трубы. Иногда ему попадались деньги — большей частью монеты в один цент, но бывали и десятицентовики и даже четвертаки (впоследствии по каким-то ему одному известным причинам он называл их «водяными монстрами»). Заметив монету, Фредди пускал в ход свою фантастическую жвачку. Достаточно было просунуть ее сквозь решетку люка — и считай, монета у тебя в кармане.

Бен был наслышан об этом ловце удачи и его фантастической жвачке задолго до того, как этот энтузиаст снискал всеобщую известность: обнаружил труп Вероники Гроуган.

«Тупой грязнуля», — сказал ему как-то Ричи Тоузнер, имея в виду этого Фредди.

Тоузнер, худой как палка парнишка, ходил в очках. Бен подумал, что без очков Ричи, наверное, видит не дальше своего носа: в непомерно больших его глазах, спрятанных за толстыми линзами, постоянно читалось неприкрытое удивление. У Тоузнера были огромные, выступающие вперед резцы, за что его прозвали Бобер. Он учился в одном классе с Фрэнки (или Фредди).

— Весь день шастает со своей палкой, сует ее в канализационные люки, а потом всю ночь жует жвачку на конце этой палки.

— Фу, гадость, — вырвалось у Бена.

— Точно тебе говорю, братец кролик, — уверил его Ричи и направился по своим делам.

Фрэнки (Фредди) шарил в люке фантастической жвачкой: ему казалось, что зацепил парик. Может, парик удастся просушить, подумал он, тогда он подарит его матери на день рождения. Он выуживал свою находку несколько минут и уже хотел плюнуть на это дело, как вдруг из грязной воды показалось лицо с приставшими к белым щекам опавшими листьями, лицо с впалыми глазницами, залепленными грязью.

Фредди (Фрэнки) завизжал и пустился бегом домой.

Вероника Гроуган училась в четвертом классе в церковно-приходской школе, о которой мать Бена говорила, что учителя там «Христовы ученики». Девочку похоронили в день, когда бы ей исполнилось десять лет. После этого ужасного случая как-то вечером Арлин Хэнском позвала сына в гостиную, усадила на кушетку и села рядом. Она взяла его за руки и пристально посмотрела ему в глаза. Бену стало немного тревожно, и он оглянулся назад.

— Бен, — начала Арлин Хэнском, — ты что, дурачок?

— Нет, мама, — отвечал Бен. Его охватила сильная тревога. Он совершенно не понимал, к чему мама клонит. Никогда он еще не видел у матери такого серьезного выражения лица.

— Мне тоже так кажется, — проговорила она.

Она замолчала и долго не говорила ни слова, отвернулась и хмуро глядела в окно. Бен на мгновение подумал: уж не забыла ли она про него. Арлин Хэнском была еще молодой женщиной, ей шел всего лишь тридцать третий год. Она работала сорок часов в неделю в прядильном цехе на ткацкой фабрике в Ньюпорте, а после работы из-за пыли от волокна кашляла так долго и тяжко, что Бену становилось страшно. По ночам он долго не смыкал глаз: размышлял, что будет с ним, если мать умрет. Он будет тогда сиротой, попадет под государственную опеку; Бену казалось, это означает, что он будет батрачить на какого-нибудь фермера, работать в поле от зари до зари. Или его отправят в бангорский дом для сирот. Он пытался убедить себя, что глупо волноваться из-за таких вещей, но ничего не мог с собою поделать. И вовсе не из-за себя он так беспокоился, он беспокоился прежде всего за мать. Она, конечно, была суровой: почти во всем она диктовала сыну свою волю, но матерью она была замечательной. Бен очень любил ее.

— Ты знаешь об убийствах в городе? — спросила она, обернувшись к Бену.

Он кивнул головой.

— Поначалу думали, что это… — Она замолчала, не решаясь произнести следующее слово; никогда прежде при сыне она не заговаривала о таких вещах, однако при нынешних чрезвычайных обстоятельствах от этого разговора никуда не уйти. И, пересилив себя, она продолжала: — Это преступления на сексуальной почве. Может, и правда, может, и нет. Может, на этом все кончится. Но возможно, убийства продолжатся. Кто теперь может быть в чем-то уверен? Никто не знает. Известно только одно: какой-то сумасшедший охотится на детей, вылавливает их на улице. Ты понимаешь меня, Бен?

Он кивнул головой.

— А ты знаешь, что я имею в виду, говоря о преступлениях на сексуальной почве?

Бен не знал, во всяком случае, представлял себе это смутно, но тем не менее снова кивнул головой. Если мама сейчас заговорит про пчел, птиц и так далее, ему казалось, что он умрет от смущения.

— Я очень беспокоюсь за тебя, Бен. Беспокоюсь, что редко бываю рядом с тобой.

Бен поежился, но не сказал ничего.

— Ты часто предоставлен самому себе. Слишком часто. И я…

— Мама…

— Помолчи, когда с тобой говорят, — сказала она, и Бен замолчал. — Ты должен быть осторожен, Бен. Начнется лето, я не хочу портить тебе каникулы, но ты должен быть осторожен. Я хочу, чтобы ты каждый день приходил домой к ужину. Когда ты ужинаешь?

— В шесть часов.

— Так, отлично. Теперь слушай внимательно, что я скажу. Если я накрою на стол, налью тебе молока и увижу, что ты не в ванной, не моешь руки, что тебя нет дома, я немедленно звоню в полицию и сообщаю, что мой сын пропал. Тебе понятно?

— Да, мама.

— Надеюсь, ты понимаешь, что я говорю это совершенно серьезно?

— Понимаю, мама.

— Возможно, окажется, что я беспокоилась напрасно. Я не настолько глупа, чтобы не представлять себе, отчего могут задержаться мальчишки. Я знаю, что они могут попросту заиграться, заговориться: то всякие пчелы, то футбол, то разные игры, чего только не бывает. Как видишь, я хорошо знаю, на какие проделки способен ты и твои друзья.

Бен понимающе кивнул головой. «Если она не знает, что у него нет друзей, — подумал он, — она, вероятно, вообще не знает, как он проводит время». Но он даже не помышлял сказать ей об этом. Нет, ни за что на свете.

Мать что-то достала из кармана домашнего платья и всунула ему в руку. Это были небольшие пластмассовые часы. Бен открыл коробочку. При виде часов он так и ахнул, раскрыв рот от восторга.

— Вот здорово! — проговорил он в искреннем восхищении. — Спасибо, мам.

Циферблат «Таймекса» был испещрен серебристыми цифрами, часы были с ремешком из искусственной кожи. Бен сверился с домашними часами, поставил нужное время, завел «Таймекс». Тикают!