Дорога ветров - Ефремов Иван Антонович - Страница 28

Чтобы покончить с общим унынием, выдали по шкалику спирта, и после обеда настроение улучшилось. Мы стали обсуждать план дальнейших исследований.

— Место найдено совершенно точно. — говорил Громов. — Совпали указания Чудинова и комитетского отряди: налицо сфинкс и колодец, азимуты правильны. Наконец. и проводник тоже знает это место, как Ширэгин-Гашун. И в то же время основного — местонахождения динозавров — здесь нет. Что начальник отряда Комитета напутал, это ясно — обрывы не содержат ничего похожего на то громадное количество костей, о котором написано в отчете. Но Чудинов с самого начала говорил и писал о другом месте — где-то па дне котловины. Надо обследовать дно котловины!

— Совершенно верно. — согласился я. — но наши возможности ограниченны; машина, даже пустая, не пройдет через центральную часть впадины — там пухлые глины. А для того чтобы обогнуть котловину с севера, туда, к Бага-Богдо, у нас нет времени. Попробуем завтра пройти вдоль Цзун-Ширэ в северную часть…

Так и решили. Необычайное безветрие продолжалось и следующий день. Опять стояла жара, для пятого октября невероятная. Я подумал, какая чудовищная жара должна была стоять здесь, в глубокой впадине, закрытой со всех сторон горами, летом. Проводник подтвердил мои догадки, я даже обрадовался, что в этом месте с гнусной водой и адской жарой не оказалось большого, достойного крупных раскопок местонахождения.

Опять «Дзерен» повез исследователей в глубь Ширэгин-Гашунской впадины. Я остался в лагере, чтобы привести в порядок записи по Нэмэгэту. В те дни поиски и раскопки велись с рассвета до ночи, ночью еще писались этикетки, и совершенно не было времени на обработку сделанных наспех заметок…

Солнце палило нещадно, палатка превратилась в духовую печь. Я забрался под «Дракона»и в тени, под уютным навесом из карданов, крестовин, тяг и трубок проработал весь день, временами прерывая записи для совещаний с Андросовым по автомобильным делам

Исследователи вернулись менее унылые, чем вчера издеваясь над Прониным Водитель «Дзерена» очень искусный умелый и находчивый, до сих пор благодаря тяжелой военной школе победонесно справлявшийся со всеми затруднениями, впервые безнадежно завяз в пухлых глинах центра впадины Лишь с большими усилия ми удалось высвободить машину Проехав около пятнадцати километров вдоль обрывов исследователи вы брались на относительно твердую саксаульную равнину Позади нее стояло несколько небольших холмов-останцев с костями гигантских динозавров, примерно таких же. как и в Нэмэгэту На одном из останцев. несомненно лежал целый скелет теперь сильно разрушенный и разнесенный Подтвердилось, что в Ширэгин-Гашуне действительно есть местонахождение динозавров, но небольшое Если бы мы попали сюда в самом начале нашей работы, то. пожалуй, нашли бы его заслуживающим разработки. Теперь же Ширэгин-Гашун не шел ни в какое сравнение с Нэмэгэту. доступен был значительно труднее и содержал материал гораздо худшей сохранности. Очевидным стало сильное преувеличение, допущенное увлекшимся географом, но после открытия Нэмэгэту это не было катастрофой. С легким сердцем мы «закрыли» это воображаемое кладбище.

Шестого октября мы спустились с уступа Барун-Ширэ и направились на восток, рассчитывая обогнуть массив Сэвэрэй и выйти на автомобильную дорогу в Ноян сомон. Здесь котловина, названная нами Занэмэгэтинской, сильно сужалась. При господствующих в Гоби западных ветрах и широком растворе котловины на запад в узкой восточной части нужно было ожидать накопление песков.

Так оно и оказалось. Сплошные бугристые пески начались в десяти километрах от Барун-Ширэ. Около тридцати километров мы пробивались через пески, держась сухого русла, поднимавшегося на маленький перевал между двумя коническими черными горками. Машины едва шли, постоянно зарываясь, и вылезали только по доскам. «Дракон» буквально пахал песок, так как если небольшие, поросшие колючками кочки еще кое-как поддерживали полуторки, то ничего не значили для семи тонн «Дракона».

Я требовал от проводника вести нас другим путем, но Цедендамба уверял, что другой дороги нет и нужно во что бы то ни стало пробиваться здесь. Проделывать назад весь тяжелейший путь через Нэмэгэту было невозможно, но и ехать тут было губительно для машин. В отчаянии мы с Андросовым решили пробиться к горам и там искать пути. Для машины легче идти по большим подъемам, но по твердой почве, чем по песку. Семисантиметровой толщины доски, поддерживавшие нас в носке, изломались в щепки, пока мы поднялись к черному каменистому склону первого холма. Склон оказался крутым, и подъем был очень тяжел для нашей груженой машины. Мы решили взобраться сначала на холм и осмотреть путь. Безотрадная картина представилась нам с вершины. Не по-осеннему жаркое солнце погружало свои лучи в широкие впадины между коническими черными холмами, то острыми, с крутыми склонами, то широко расползшимися между долинками.

Подножие каждого холма тонуло в рыхлом песке, казавшемся ярко-желтым от окружавших черных пород. Сложные желтые узоры извивались между мрачными заостренными вершинами, образовавшими полукруг и дугой охватившими плоскогорье, поросшее светло-золотым на солнце дерисом. До плоскогорья было не меньше пятнадцати километров, и наш «Дракон» безнадежно засел бы в первой же ложбине, заполненной песком, всплески которого заходили высоко па склоны. Проводник был прав — дороги не было в этих мрачных холмах, к которым так подходило их название Чоноин-шорголга («Волчья колыбель»). Да, холмы надежно охраняли дерисовое плоскогорье.

Мы проделали обратно весь мучительный путь, подошли к сухому руслу. Взволнованный проводник, на серьезном лице которого ясно читались тревога и огорчение, что-то усиленно доказывал Данзану. Тот начал уверять меня, что все напрасно — дороги там нет. Я ответил Цедендамбе, что он прав. Славный проводник успокоился и просиял.

В безветрии и духоте гнетущее молчание долины нарушалось моторами, ревевшими в попытках вырваться из цепких объятий песка. Словно невидимая могучая лапа схватывала машину за задний мост, удерживая ее и заставляя тяжело оседать в сыпучий песок. Мы были с ног до головы в песке, с силой отбрасываемом колесами. Песок лип на потные лица, хрустел на зубах. Распаренные, в одних майках, мы толкали машины, таскали кустики полыни, ломали ногти, выкапывая в колее машины глубоко зарытую туда давлением доску. Мотор ревел, машина дергалась, мы напрягали все силы, подталкивая ее оседавший бок, доски обугливались под буксующей резиной. Близился вечер. Как-то незаметно песок стал мельче, или же растительность гуще, или появился щебнистый панцирь — почему-то не запомнилось, что именно, должно быть, от усталости. Незаметно мы стали продвигаться быстрее, машины не садились, унылый вой низших передач смолк, и мы пошли на третьей передаче. И было пора — перегревшиеся моторы «выпили» всю воду, из-за скверного качества взятую в небольшом количестве, а доски все до последней были превращены в растопку для костра.