Девятый Будда - Истерман Дэниел - Страница 5

— Чем я могу помочь тебе, Кристофер? — поинтересовался Уинтерпоул. — Ты сказал, что твоего сына похитили. Мне жаль, что так произошло. И, как я понял, кого-то убили... Священника? Полиции удалось что-нибудь обнаружить?

Кристофер покачал головой:

— Ты же знаешь, что нет.

— У тебя есть какие-нибудь соображения насчет того, кто это сделал?

— Я надеялся, что ты мне все расскажешь.

Наступила напряженная тишина. Уинтерпоул затянулся и медленно выпустил дым через уголки рта. Ароматный дым медленно наполнял машину.

— Я? Откуда мне об этом знать?

— Вряд ли бы ты проделал весь путь из Лондона только для того, чтобы сказать мне, что ты ничего не знаешь. Для этого хватило бы телеграммы. Или курьера.

Уинтерпоул промолчал. Он следил через стекло за падающим снегом.

— Давай я подробно расскажу тебе обо всем, что произошло, — предложил Кристофер.

Он аккуратно описал все случившееся воскресным вечером. Закончив, он повернулся к Уинтерпоулу.

— Я небогат, — сказал он. — И в любом случае выкупа никто не требовал. Люди, похитившие моего сына и убившие отца Миддлтона, были русскими — готов поклясться жизнью, что это так. Если это так, то тут прослеживается определенная связь с тобой: будь они белыми или красными или какого-нибудь другого цвета, они не могут находиться в стране без твоего ведома. А если ты связан с этим, то от тебя тянется ниточка ко мне.

— Уверяю тебя, Кристофер, что я с этим не связан.

— Извини, — произнес Кристофер. — Наверное, слово «связан» здесь неуместно. Видимо, мне следовало сказать «имеешь отношение». Или «в курсе событий» — так лучше?

Уинтерпоул хранил молчание. Очень многое зависело от того, насколько точно человек выражает свои мысли. В этой профессии выбор слов зачастую был важнее, чем выбор оружия. От правильности выбора могла зависеть человеческая жизнь. Несколько жизней. Уинтерпоул считал себя полководцем, хотя войско его было малочисленно и потерям не придавалось значения. Он терял людей с такой легкостью, словно они были крохотными фигурками на огромной шахматной доске, раскачивающейся из стороны в сторону, маленькими стеклянными пешками, цепляющимися за ненадежную поверхность: стеклянная армия, хрупкая, умозрительная, но преданная.

— Я думаю, — медленно выговорил Уинтерпоул, — я могу помочь тебе. А ты, в свою очередь, можешь помочь мне.

— Ты хочешь сказать, что мне придется заплатить некую цену, чтобы снова увидеть Уильяма живым и невредимым?

Уинтерпоул ничего не ответил. Он глубоко затянулся, опустил окно и выбросил наполовину выкуренную сигарету в темноту. Затем он медленно поднял окно. В машине внезапно стало холодно.

— Скажи мне, — спросил он, — ты слышал когда-нибудь о человеке по фамилии Замятин? Николай Замятин?

Глава 4

— Замятин, — начал свой рассказ Уинтерпоул, — это, наверное, самый опасный большевистский агент, действующий сейчас на Дальнем Востоке. Он является признанным авторитетом в Коминтерне — Коммунистическом Интернационале, организованном партией в марте прошлого года для того, чтобы координировать действия сил мировой революции. В Москве он является правой рукой Троцкого. На Востоке он действует практически самостоятельно. Можно утверждать, что если бы не Замятин, в регионе не было бы никакой большевистской деятельности. Если честно, то если бы не Николай Замятин, я бы спал по ночам гораздо спокойнее.

«А если бы не Симон Уинтерпоул, — подумал Кристофер, — множество людей тоже спали бы куда лучше».

— Какое конкретное отношение все это имеет ко мне или к исчезновению моего сына? — спросил он. — Я не знаю этого Николая Замятина, никогда не слышал о нем и могу сделать вывод, что он никогда не слышал обо мне.

Уинтерпоул посмотрел на Кристофера.

— Я бы не был так уверен в этом, — заметил он.

Что-то было такое в его тоне, что выбило Кристофера из равновесия. Подобно пловцу, чувствующему, что подводное течение начинает тянуть его вниз, он ощутил, как тянет его вниз его собственное прошлое. Он хотел закричать, начать бороться с гибельными волнами, которые, вполне возможно, породил он сам, но все тело его застыло в напряжении, а горло болело от холодного вечернего воздуха.

— Продолжай, — спокойно попросил он.

— Замятин наполовину русский, наполовину бурятский монгол. Его отец — граф Петр Замятин, богатый землевладелец из Черемхова, это к северу от озера Байкал. Его мать бурятка, крестьянская дочь. Родители его уже умерли. Николай родился примерно в 1886 году, то есть сейчас ему около тридцати четырех лет. Когда он был ребенком, у него было немного денег, и их хватило на то, чтобы оплатить образование в Иркутске — если это вообще можно назвать образованием, — но он достаточно быстро понял, что у него нет никаких надежд на то, чтобы унаследовать состояние отца. К шестнадцати годам он был активным членом коммунистической партии, и еще до того, как ему исполнилось двадцать, местные коммунисты направили его в Москву. Когда произошла революция, ему было около тридцати лет. Совнарком, Совет народных комиссаров, направил его устанавливать новый порядок в Забайкалье. С этого момента для него началась сказочная жизнь. В Москве он был сыном аристократа, который стал бунтарем и требует прав от имени народа. В Забайкалье он был местным уроженцем, добившимся успеха. То, что было его минусом — отец-аристократ и мать-крестьянка, — теперь стало его пропуском к вершинам власти.

В ходе гражданской войны он был главным представителем Москвы в регионе. Он говорил с Лениным, Троцким и Зиновьевым об огромной империи, простирающейся за пределами Сибири, о перспективе расширения границ советской республики до Тихого океана. Китай, Монголия, Маньчжурия, Тибет. Все они видели, что Европа в безнадежном состоянии и, возможно, будет такой еще пятьдесят — сто лет. Но, понимаешь ли, человеку необходимы мечты, и они мечтали о Востоке. И все это время Замятин стоял рядом и как гипнотизер нашептывал им, что может сделать их мечты реальностью.

Уинтерпоул сделал паузу, уставившись в темноту за окном машины, словно видел, как появляется там еще одна тьма, тайная, всепоглощающая, выжидающая. Он поежился. Было холодно: холодно и пусто.

— Примерно год назад, — продолжил он, — Замятин исчез из поля зрения. Еще недавно мои люди слали мне чуть ли не ежедневные доклады о его деятельности, а сегодня он пропал. Несколько раз его вроде бы видели, но потом оказывалось, что это ошибка. В России, разумеется, уже начались внутренние разборки, так что я сразу подумал, что он пал жертвой своих прежних друзей из Кремля. К власти в России приходит Сталин, и ему нужен твердый режим: «социализм в отдельно взятой стране». Замятин мог быть принесен в жертву, дабы показать другим, что не следует слишком увлекаться мечтами. Но время шло, а имя Замятина нигде не упоминалось, и поэтому я знал, что он жив. Понимаешь, они должны публично разоблачать своих врагов, а не избавляться от них под покровом ночи. В России смерть — своего рода искупление грехов, и тем, кто подлежит казни, грехи отпускают прилюдно. Затем, месяца четыре назад, Замятин снова оказался в поле нашего зрения, и это точно был он. Мне доложил человек, которому я могу доверять, один из моих лучших людей. — Уинтерпоул замялся. — Его видели в Тибете, в восточной части, в районе горы Кайлас, у монастыря Пхенсун Гомпа. Он был один, и было впечатление, что он проделал весьма долгий путь. Николай Замятин в Тибете, Кристофер. Сначала я не поверил донесению. Но мой человек умудрился сделать несколько снимков, и все сомнения рассеялись. Это был он. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Кристофер кивнул. Он прекрасно понимал, о чем говорил Уинтерпоул. Тибет был территорией Кристофера, одним из его специальных секторов. Агент, приславший фотографии, очевидно, был одним из его людей, одним из тех, кого завербовал и обучил он сам. Вслед за Уинтерпоулом он уставился во тьму, простиравшуюся за стеклами машины, сильнее, чем прежде, чувствуя, как подводное течение затягивает его под тяжелые волны. Тонкие руки над поверхностью воды, вкус соли на губах, принесшийся со стороны берега холодный ветер, гонящий его в открытое море.