Святой закрывает дело - Чартерис Лесли - Страница 26

Потом он зажег спичку, тщательно скрывая огонек в ладони одной руки, а другой на найденном в кармане клочке бумаги нацарапал: «Дорогая Патриция, я здесь. Брось кинжал обратно через изгородь, а потом подними шум, чтобы отвлечь их внимание. Я скоро буду. Саймон».

Он привязал клочок бумаги к рукоятке кинжала полоской ткани, оторванной от рубашки, и, несильно размахнувшись, бросил два камешка и услышал легкий звон оконного стекла. Он подождал. Если ответа не будет, значит, Пат связана или одурманена или еще что-нибудь... Мысль об этом заставила напрячься все его мышцы, они натянулись, словно стальные тросы... Он должен проникнуть внутрь, разумеется, не поднимая шума... Но не эта мысль заставила пульс биться чаще, а рот превратиться в узкую щель. Это была мысль о самой Патриции, о том, что с ней могло произойти, а может, уже произошло...

«Господи! – подумал Святой с болью в сердце. – Если они хоть коснулись ее своими грязными руками...»

Но прежде чем ввязаться в бой, 6 котором, без сомнения, жизни его будет грозить опасность, он хотел бы еще раз ее увидеть. Только увидеть еще раз ее благословенное лицо и память о нем взять с собой в бой, как знамя...

Он затаил дыхание.

Рама в окне медленно поднялась. Кто-то явно старался не шуметь. И в то же мгновение Святой увидел: то, что он посчитал оконным переплетом, на самом деле было частой решеткой.

А потом он увидел Патрицию.

Она с недоумением посмотрела в сад под окном, потом в сторону. Он видел чуть приоткрытые яркие губы, золото волос и блеск голубых глаз...

Святой уравновесил кинжал в руке и метнул в окно. Кинжал вонзился в подоконник рядом с рукой девушки.

Патриция вздрогнула, посмотрела на него и обо всем догадалась. Потом она схватила кинжал и исчезла в комнате. Прошло полминуты. Святой нетерпеливо ждал, опасаясь в любой момент услышать гул приближающейся машины, в которой может находиться только один человек – Мариус.

Но тишина ночи оставалась нерушимой.

Наконец Саймон снова увидел девушку, увидел, как ее рука просунулась сквозь, решетку и кинжал полетел к нему, сверкнув словно лучик лунного света...

После непродолжительных поисков Святой нашел кинжал в густой траве. К рукоятке был привязан все тот же клочок бумаги, на обратной стороне которого виднелись нацарапанные карандашом слова: «Здесь восемь человек. Благослови тебя Бог, родной! Пат».

Святой сунул клочок бумаги в карман, и кинжал скользнул в ножны.

– Благослови Бог нас обоих, Пат, удивительное создание! – прошептал он в ночной тиши и, посмотрев на окно, увидел, что она стоит на месте, пытаясь его разглядеть.

Он взмахнул платком, а она рукой махнула в ответ. На ее губах играла улыбка. Потом окно закрылось. И боль в его сердце уступила место песне...

Он не стал тратить время на поиски прохода через терновник, убедившись еще при первом осмотре, что живую изгородь так просто не одолеть. Но ведь всегда есть калитка. Назад, на дорогу!

Разумеется, именно здесь его и ждут.

Жалко было их разочаровывать!

Он мельком посмотрел на калитку. Вероятно, к ней подведены электропровода и установлена сигнализация, а где-нибудь, можно держать пари, находится и человек с винтовкой. Но другого хода нет.

Святой разбежался и прыгнул на открытое место.

Но лишь ноги его коснулись дороги, он тут же оттолкнулся и приземлился на глушащий звук шагов газон, в тень кустов. Притаился, снимая пистолет с предохранителя и недоумевая, почему никто по нему не стреляет.

Но удивление вскоре исчезло – он услышал в тишине очень слабый, отдаленный гул мощного мотора, который невозможно было ни с чем спутать. И тут же другой звук прорезал тишину – кричала от ужаса девушка...

Он знал, что это подстроено. Не сам ли он просил Патрицию так сделать? Разве он не знал, что Патриция Хольм не кричит без повода? Конечно... Но все равно крик подействовал, пробудил неистребимое желание защитить ее и мысль о том, что источник-то опасности оставался. В груди похолодело, словно он выпил ледяной воды. И снова в нем проснулось беспощадное и кровожадное чувство, ничего общего не имеющее с одеждой, которую он носил, оружием, которое у него было, или с крепостью, которую ему предстояло штурмовать.

Святой впал в неистовство.

Ни святости, ни веселья не осталось и в помине, когда он пересек лужайку перед домом, ворвался в калитку и побежал к теперь уже освещенному окну на первом этаже. Даже не удивлялся, что по нему не стреляют, и не думал, что это может означать ловушку. Глаза Саймона Темплера застилала красная пелена бешенства.

Восемь человек, как указала Патриция в записке, ждут его... Ну что ж, пусть выходят все. Чем больше людей, тем больше крови...

Святой, будучи насмешливым кавалером, человеком, который обменивался шутками столь же охотно, как и ударами, который всегда дрался с улыбкой и приветствовал опасность песней в своем сердце, на этот раз не смеялся.

Он влетел в окно так, как до него этого не делал никто, разве что на съемках в кино. Он влетел одним прыжком, правым плечом выбив раму, а левой рукой прикрыв лицо от осколков стекла.

Этот сумасшедший прыжок позволил ему мгновенно очутиться в комнате и приземлиться на пол, потеряв от удара равновесие. Мужчины, игравшие в карты, выскочили из-за стола.

Их было шестеро, видимо, двое пошли выяснить, что за крик наверху. Лучше, если бы их пошло побольше, но уж коль так сложилось...

И где препятствия, через которые надо прорываться? В окно он влетел без особых трудностей, а эти люди не походили на ожидающих нападения.

Эти мысли в долю секунды промелькнули в сознании Святого, пока он восстанавливал равновесие.

Пистолет уже был у него в руке, и жизненный путь двоих бросившихся первыми оборвали пистолетные выстрелы. Усмешка скользнула по его губам, когда один из нападавших упал. Вот пустой пистолет бесполезно замер в его руке, и он услышал чей-то смешок и понял, что смеялся сам. У четверых еще оставались шансы.

Сверкнул выхваченный из ножен кинжал и со свистом, словно разряд молнии, пролетел через комнату и глубоко вонзился в горло третьему.

Если бы Святой раздумывал, то, вероятно, и не метнул кинжал, ведь метнуть его можно лишь однажды, а ударить множество раз. Но он не раздумывал. Красная пелена убийственной ненависти застилала глаза, и он понимал четко лишь одно – необходимо в кратчайшее время нанести противнику смертельное поражение.

Четвертого из охранников Саймон отбросил к стене ударом левой, ударом, соизмеримым по силе с ударом тяжелого кузнечного молота, ударом, выбившим зубы и сломавшим челюсть, словно она была стеклянной.

И опять Святой засмеялся, но на этот раз знал точно, что смеялся сам. Первый взрыв его слепой ярости, первый вкус крови, первобытное свирепое удовлетворение от сокрушительного столкновения кости и плоти помогли глазам очиститься от пелены, успокоили его чувства, он обрел хладнокровие.

– Иди ко мне, красотка, – беззвучно пробормотал он, и в его усмешке появилось что-то от прежнего Святого, но глаза по-прежнему сверкали, словно два кусочка голубого льда. – Иди-ка сюда!

Двое оставшихся бросились одновременно.

Даже если бы их было двадцать – Саймона Темплера это не испугало.

– Ну-ка, ну-ка!

Противник слева размахнулся, но Святой уклонился дюйма на три, и кулак просвистел над ухом. Потом с глухим смешком триумфа Святой приподнялся на носках и провел такой апперкот, что голова противника, словно от удара пневматическим молотком, откинулась назад и нападавший рухнул, как бык под обухом мясника.

Святой повернулся лицом к последнему охраннику, но в это мгновение дверь распахнулась, и шансы Святого, уравнявшиеся с противником, снова упали до одного против двух.

В теории. Но на самом деле появление нового противника вдохновило Святого: появившийся, видимо, был одним из двух разбиравшихся с Патрицией, кто не давал ей кричать... А к нему и его напарнику Святой испытывал особую ненависть...