Война миров. Чудесное посещение. - Уэллс Герберт Джордж - Страница 6

Вдруг сверкнула вспышка, и сияющий зеленоватый дым вышел из кладезя тремя отчетливыми клубами – в неподвижном воздухе они поднялись строго вертикально, один за другим.

Этот дым (пожалуй, лучше называть его пламенем) был так ярок, что глубокое синее небо над головой и коричневое, подернутое туманом поле с торчащими кое-где черными соснами, простиравшееся до Чертси, вдруг резко потемнели, и даже когда высоко поднявшиеся клубы растаяли окончательно, темени не убавилось. В этот же миг послышался какой-то слабый шипящий звук.

По ту сторону ямы клином стояли люди, причем на самом острие клина реял белый флаг; вся эта маленькая группа – вертикальные черные черточки на черной земле – словно бы оцепенела от изумления при виде небывалого феномена. Пока зеленый дым поднимался, на их лицах лежал отблеск бледно-зеленого света, но стоило клубам рассеяться, как он погас.

Шипение постепенно перешло сначала в глухое жужжание, потом в громкий, очень громкий гул. Над ямой медленно поднялась какая-то горбатая тень, а затем из нее вырвался призрачный луч мерцающего света.

Тут же последовали вспышки самого настоящего огня, яркое пламя взвилось над поредевшей группкой людей, перескакивая с одного человека на другого. Казалось, будто невидимая струя ударила по ним и вспыхнула белым сиянием. Казалось, будто каждый человек внезапно и мгновенно превратился в огненный столб.

При свете пожиравшего их пламени я видел, как они зашатались и попадали, а их сторонники обратились в бегство.

Я стоял и смотрел, еще не вполне сознавая, что в той маленькой отдаленной толпе сама смерть перескакивает от одного человека к другому. Единственное, что я ощущал в тот момент, – это какую-то поразительную странность происходящего. Почти бесшумная ослепительная вспышка – и человек падает ничком и лежит неподвижно, а невидимый тепловой стержень, пройдя над поверженными, устремляется дальше, и тут же сосны начинают взрываться, превращаясь в пылающие факелы, а на месте каждого сухого куста дрока с каким-то глухим стуком возникает огненный шар. Даже вдали, в стороне Напхилла, я увидел вспышки – там разом занялись деревья, живые изгороди и деревянные постройки.

Этот невидимый, неотвратимый тепловой меч быстро и равномерно описывал круг над долиной. По вспыхнувшему кустарнику я понял, что он приближается ко мне, но был слишком поражен и ошеломлен, чтобы пошевелиться. Я слышал треск огня в песчаном карьере и пронзительное ржание лошади, которое тут же оборвалось. Как будто невидимый и в то же время невероятно раскаленный перст, поворачиваясь, тянулся ко мне над вереском со стороны марсиан, и по всей широкой дуге его движения, начиная от песчаного карьера, дымилась и трескалась темная земля. Вдалеке, слева от меня, там, где на поле выходит дорога от станции Уокинг, что-то с грохотом обрушилось. Тут же шипение и гул прекратились, и черный куполообразный объект медленно опустился в яму.

Это произошло так быстро, что я все еще стоял непо-движно, совершенно ошарашенный и ослепленный огнем. Если бы эта смерть описала полный круг, она неизбежно скосила бы и мое бренное тело, и тогда ночь вокруг меня мгновенно стала бы непроглядно черной и чужой.

Холмистое поле казалось теперь совсем мрачным, только дороги бледно серели под глубоким синим небом позднего вечера. Стало темно, все вокруг как-то разом обезлюдело. Над моей головой наливались блеском звезды, а на западе все еще светилась бледная полоска голубого, отдающего даже зеленью цвета. Вершины сосен и крыши Хорселла четко выступали на фоне гаснущей вечерней зари. Марсиан и их приспособлений совсем не было видно, если только не считать той самой мачты, на которой вихлялось беспокойное зеркало. Тут и там дымились и алели купы кустов и отдельно стоящие деревья, а над домами близ станции Уокинг в неподвижный вечерний воздух ввинчивались спирали огня.

Если не считать этих деталей и поселившегося во мне страшного изумления, в остальном мир совсем не изменился. Маленькая горстка черных крупинок с белым флажком была сметена с лица земли, однако спокойствие тихого вечера, как мне тогда показалось, от этого нисколько не нарушилось.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Вдруг я осознал, что стою на темном поле совершенно один, беспомощный и беззащитный. И, как тяжелый груз, обрушившийся на меня откуда-то извне, пришел – Страх!

С усилием я повернулся и побежал, спотыкаясь, по вереску.

Страх, который я тогда ощутил, был не просто страхом, а паническим ужасом, и боялся я не только марсиан, но также сумрака и тишины, царивших вокруг. Самым поразительным образом лишившись остатков мужества, я бежал и безмолвно рыдал, как ребенок. Раз повернувшись спиной к марсианам, я больше не осмеливался оглядываться назад.

Помню, у меня было совершенно невероятное ощущение, что мною кто-то играет, что вот именно теперь, когда я уже почти в безопасности, эта таинственная смерть – быстрая, как зарница, – вдруг выпрыгнет на меня из темной ямы с цилиндром и сразит наповал.

До сих пор еще не объяснено, каким образом марсиане могут косить людей так быстро и так бесшумно. Многие полагают, что они каким-то образом научились развивать невероятную температуру в замкнутых камерах, стенки которых абсолютно лишены теплопроводности. Эту конденсированную энергию они направляют на избранный объект, отбрасывая ее в виде пучка параллельных лучей при помощи параболического зеркала из неизвестного вещества, подобно тому, как параболическое зеркало маяка отбрасывает луч света. Впрочем, в деталях никто так и не разобрался. Но, как бы это ни делалось, совершенно очевидно одно: в основе лежит тепловой луч. Именно тепловой невидимый луч, а не луч видимого света. Все, что только может гореть, при его прикосновении моментально вспыхивает; свинец течет ручьями; железо тает; стекло трескается и плавится, а когда луч падает на воду, она мгновенно взрывается облаком пара.

В тот вечер около сорока человек пали под звездами близ ямы, их трупы были обуглены и обезображены до неузнаваемости, и потом всю ночь поле между Хорселлом и Мейбери оставалось безлюдным, его озарял свет пожаров.

В Чобеме, Уокинге и Оттершо о кровавой бойне узнали, вероятно, в одно и то же время. Когда произошла трагедия, лавки в Уокинге уже были закрыты, и множество людей, заинтересованных услышанными рассказами – торговый люд и прочие, – шло по Хорселлскому мосту и по дороге, окаймленной изгородями, которая выводила как раз на поле. Вы легко можете представить толпу молодых людей, которые, окончив дневные труды и приведя себя в порядок, воспользовались этой новостью, как они воспользовались бы, впрочем, любой новостью, чтобы пойти погулять в компании и невинно пофлиртовать. Вы легко можете представить, какой гул голосов раздавался на дороге в наступивших сумерках…

Разумеется, к этому времени лишь немногие в Уокинге знали, что цилиндр открылся, хотя бедняга Хендерсон уже отправил посыльного на велосипеде в почтовую контору со специальной телеграммой для вечерней газеты.

Когда гуляющие по двое-трое выходили на поле, то видели небольшие группки людей, которые что-то возбужденно обсуждали, посматривая на вращающееся над песчаным карьером зеркало, и это волнение, без сомнения, передалось вновь прибывшим.

К моменту гибели Делегации, то есть в половине девятого, в этом месте собралось человек триста, если не больше, не считая тех, которые свернули с дороги, чтобы подойти к марсианам поближе. Там было также три полисмена, причем один конный; следуя инструкциям Стента, они делали все возможное, чтобы сдержать толпу и не подпустить ее к цилиндру. Не обошлось, конечно, без ропота и свиста со стороны тех безрассудных и легко возбудимых личностей, для которых любое скопление людей – повод для шума и лошадиного ржания.

Как только марсиане показались из своего цилиндра, Стент и Оугилви, предвидя возможность столкновений, телеграфировали из Хорселла в казармы с просьбой прислать роту солдат для того, чтобы оградить этих странных существ от насилия со стороны людей. После этого они вернулись во главе злополучной Делегации. Люди, находившиеся в толпе, впоследствии описывали их смерть почти в точности так же, как она запомнилась и мне: три клуба зеленого дыма, низкая жужжащая нота и вспышки пламени.