Властелин Руси - Посняков Андрей - Страница 49

– Отче, наши враги опять клевещут на нашего друга Льва, прозванного Математиком.

– Не может быть! – возмутился патриарх. – Только вчера я имел с ним беседу в Магнавре! Это очень удачная мысль, великий базилевс, – разместить университет во дворце. Теперь все умнейшие юноши империи стремятся попасть сюда, и ты сам знаешь, что не последняя роль в этом принадлежит нашему другу Льву.

– Я-то знаю, – кивнул Михаил. – Но ведь клевещут монахи. Обвиняют Математика в чародействе, язычестве, еще черт знает в чем!

– Не верь ни одному их слову, базилевс! – неожиданно твердо заявил Фотий. – Тебе ль не знать Математика?

– Да, я знаю… Говорят, он когда-то был другом опального Константина Дреза?

– Базилевс, о Дрезе уже никто давно не вспоминает, а что касается доносов…

Они вдвоем – молодой император Михаил Исавр и патриарх Фотий – медленно спускались по узкой лестнице, беседуя о важных, как им казалось, вещах: о философии, об университете, о стихах Касии… Фотий даже прочел несколько строк в защиту Льва Математика:

– Но не дари напрасно любви неучу, – усмехнувшись, император повторил понравившуюся строчку. – Интересно, кто этот неуч, кому я напрасно дарю любовь? Наверное – Фриддлейв. – Базилевс улыбнулся, искоса взглянув на почтительно идущего в отдалении молодого варанга в блестящем полированном панцире.

Фриддлейв не понимал стихов, которые читал Фотий, хотя отчетливо слышал каждое слово. Он не понимал и базилевса, император казался ему слишком мягким, податливым, словно воск, погруженным в какие-то скучные размышления, в науку – ну, разве таким должен быть повелитель? Нет! Грозным, любящим кровь и войну, стремительным и дерзким, таким как… Македонец! Именно Македонцу, замыслившему отнять у Михаила Исавра трон, с недавних пор искренне служил Фриддлейв, сын Свейна Копителя Коров. И служил не из-за денег. Впрочем, их он тоже любил.

Поздним вечером у себя дома Фриддлейв, выбравшись из бассейна и насладившись изысканным массажем, сделанным недавно подаренной сирийкой, принялся с нетерпением ожидать верных людей, которых пригласил якобы в гости. Ага! Вот застучали по мостовой громкие уверенные шаги – так могут ходить только воины. Кто же придет первым? Фриддлейв незаметно выглянул во двор – тенистый, усаженный оливами и олеандром – ага! Ксанфий, сотник катафрактариев. Старый друг и ученик. Именно его – купленного для дворцовой стражи пленного юношу-славянина – когда-то лично натаскивал Фриддлейв. Безусловно, Ксанфий неглуп, очень даже неглуп, поэтому… поэтому не стоит посвящать его во все слишком уж глубоко, вполне достаточно будет намеков, а уж те всяк истолкует, как нравится.

– А, дружище Ксанфий! – Увидев вошедшего в атриум воина, хитрый варанг широко расставил руки. – Рад, рад принять тебя в своем доме! Садись же на ложе, омой руки… Рабы! Несите вина и яства дорогому гостю.

Фриддлейв хлопнул в ладоши, и вышколенные рабыни – сирийки, славянки, мавританки, – извиваясь в такт тихой, наигрываемой на лютне музыке, внесли серебряные блюда с рыбой, овощами и лакомствами. Полуобнаженные, они, казалось, распространяли вокруг себя тонкий миндально-мускусный запах, такой нежный, зовущий. Впрочем, Ксанфий и в самом деле оказался куда как умен и внимания на девок не обращал или делал вид, что не обращает.

– Ночная вылазка? – выслушав Фриддлейва, азартно улыбнулся он. – Что ж, неплохое дело. – Он потер руки. – Но как отнесется к этому император?

– Так ты думаешь, что…

– Нет, дело не в том, предан ты ему или нет. – Ксанфий пожал плечами – молодой загорелый, с тщательно выбритым лицом и спутанными светлыми волосами. – Дело в синклите и полководцах – они ведь могут и запретить вылазку.

– Синклит? – обняв гостя за плечи, громко рассмеялся варанг. – Никодим Иллирик лично взялся обеспечить наградой каждого, кто примет участие в набеге.

– Иллирик, говоришь? Хм… Всякое про него болтают.

– Не надо беспокоиться, – Фриддлейв усмехнулся. – Я сам поведу вас.

– Вот это дело! – широко улыбнулся гость. – Признаться, я и сам давно хотел…

– Вот и представится случай. Эй, слуги! Вы что там, забыли про вино и танцовщиц?

Когда Ксанфий ушел, варанг позвал сирийку, взялся за подбородок кончиками пальцев:

– Ты все сделала, как я просил?

– О да, мой господин! – Девушка опустила веки и протянула на ладони небольшой кинжал в красных сафьяновых ножнах. – Я пропитала его страшным ядом, будь осторожней.

– Не тебе учить меня, девка!

Взяв кинжал двумя пальцами, варанг осторожно прицепил его к поясу.

– Ты все-таки стал слишком умным, Ксанфий, – прошептал он. – И слишком о многом догадываешься… Что ж, придется тебе погибнуть в сегодняшней ночной стычке…

Ночью все воины было собраны. Тайно от многих, они стояли у подземного хода, придерживая под уздцы коней, молодые, молчаливые, гордясь доверенным им настоящим боевым делом. Темно было вокруг, даже не горели факелы ночной стражи, лишь пластинки панцирей тускло поблескивали в призрачном свете луны да покачивались над шлемами черные перья.

– Пленных не брать, – вполголоса инструктировал Фриддлейв. – Рубить всех подряд, и как можно беспощадней… еще лучше – спящих!

Ксанфий непроизвольно вздрогнул. Он знал, что Фриддлейв – варанг, викинг – а викинги никогда не нападали на спящих! Даже если стычка происходила ночью – что тоже не приветствовалось, – спящих врагов нужно было сначала разбудить, а уж потом – на чьей стороне будут боги.

«Ты стал настоящим ромеем, Фриддлейв, – покачав головой, подумал Ксанфий. – Что ж, надеюсь, это наша последняя совместная битва».

Стражники открыли замаскированные колючими кустами ворота и исчезли во мраке ночи. Обмотанные тряпицами копыта коней еле слышно приминали жесткую, выгоревшую на солнцепеке траву.

Хельги-ярл проснулся неизвестно отчего. Встав, вышел из шатра, разбитого неподалеку от моря. Теплый южный ветер раскачивал ветки олеандров, где-то совсем рядом заливался соловей, а чуть дальше шелестели, набегая на берег, волны.

Что-то непонятное нахлынуло на ярла, чувство какой-то смутной тревоги прогнало сон. Но что, что может случиться с ним здесь, посередине лагеря, в безопасном отдалении от городских стен? Хельги прислушался – в шатрах, а кто и просто подложив под голову свернутый плащ – спали воины. Где-то перекликались часовые… Сегодня ночную стражу несли дружинники Снорри, вот показался и он сам – ничуть не заспанный, подбросил в потухший уже было костер ветки – сразу стало веселей, вспыхнуло яркое желтое пламя, выхватив из темноты край шатра и спящих вокруг него воинов.

Кивнув ярлу, Снорри поднял Орая с Хакимом – двух прибившихся к дружине друзей-печенегов – повел в темноту. Скоро вернулся – с двумя гридями, идущими один за другим. В последнем ярл узнал Дивьяна. Сняв шлем и кольчугу, парень уселся у костра и тяжело вздохнул, подтянув к подбородку колени. Видно, вспомнил убитого Лашка…

А Дивьян и вправду вспомнил.

– Лямой, лямой, – еле слышно шептал он на древнем языке веси, племени, к которому принадлежал. – Огонь, огонь… Ты везде, ты горишь, ты все знаешь. Ты многое можешь, сделай же так, чтобы другу моему, Лашку, было хорошо Там. Чтоб он встретил свою убитую сестру и, может, и моих. Кто знает, может быть, мы скоро Там встретимся? Лямой, лямой… Огонь, огонь…

Он не заметил, как уснул, привалившись к чьему-то седлу у костра, а проснулся… проснулся оттого, что задрожала земля. Дивьян приложил ухо… Точно – дрожала! Так, будто бы скакал вдалеке кто-то. Но ведь совсем не слышен был топот копыт.

– Что такое, отрок? – посмотрел на него сидевший у костра ярл. – Тебя что-то тревожит, нет?