Корпус - Каплан Виталий Маркович - Страница 21

– А собственно говоря, с какой целью? – вновь не удержался от прямого вопроса Сергей. – Не будете же вы уверять меня, что решили со скуки поболтать, благо нашелся интересный собеседник. Упомянутый вами господин, случись ему узнать о нашем разговоре, составил бы иное мнение.

– Ну, как вам сказать… Вы задаете вопросы, на которые так сразу и не ответишь. Да и стоит ли углубляться? Во всяком случае, скажу лишь одно. Испытывая к вам определенную симпатию, я не мог не обратить внимание на отдельные жизненные мелочи. Вы их не замечаете, а у меня, чего уж там прибедняться, опыта побольше. Согласитесь, в моем положении вполне естественно… как бы лучше выразиться… Ну, допустим, расширить пространство ваших представлений. Как бы далее ни сложились обстоятельства, надеюсь, что наша беседа будет иметь положительный резонанс. Да, еще маленькая просьба: если что, не судите меня излишне строго. Слаб, знаете ли, человек, да и цепочки бывают весьма крепкими.

Он замолчал, точно к чему-то прислушиваясь. И, хотя лишь тиканье будильника нарушало тишину, лицо у Андреича заострилось и стало вдруг непривычно жестким. Так прошло несколько томительно долгих секунд, пока, наконец, Андреич не зевнул, расслабляясь. Он поднялся с табурета и чуть торопливо сказал:

– Ладно, не обращайте внимания на мою болтовню. Ведь, по сути дела, мы встретились с вами лишь затем, чтобы продегустировать почтенный напиток. Я, не будучи вполне уверен в подлинности марки, пригласил вас для консультации. Кто-то мне упоминал в давно забытом разговоре, что вы разбираетесь в подобных вещах.

Ну, а засим не смею злоупотреблять вашим терпением, да и временем. Стенам, знаете ли, иногда свойственно просыпаться… Всего вам доброго, Сергей Петрович. Всегда рад буду видеть вас в своем скромном обиталище. Вы уж, друг мой, не гнушайтесь обществом старого отшельника.

Сейчас, стоя у окна, Сергей так и не мог понять, что нужно было Василию Андреевичу. В самом ли деле тот проявлял участие? Или же это скрытая угроза? Не суйся, мол, парень, не в свои дела, иначе съедят. Но куда, собственно, он суется? Об экспериментах с программами никто не в курсе, хотя и особого криминала в том нет. Сумматор еще тогда говорил: работа, мол, будет творческая. Вот он и оправдывает возложенные ожидания. Самим же руководством и возложенные.

Нет, все же странная какая-то история. И неслучайная. Может, и в самом деле имеется связь между словами Андреича и недавними признаниями Костика?

7

И вновь, куда ни кинешь взгляд, тянулась плоская снежная равнина. Однако на сей раз местность сильно изменилась – и Костя понял, что изменилась она не случайно. Леса теперь не было – белый горизонт неуловимо сливался с таким же белым небом. Если поднять глаза, а после опустить – не заметишь никакой разницы. Словно стоишь в центре огромного, а может, и бесконечного шара, и не понять, где низ, где верх. Даже голова слегка кружилась. И еще Костя знал: в этом белом мире нет времени, а значит, и жизнь не могла тут появиться. Ее никогда не было и никогда не будет. Но, однако же, он стоял здесь – живой, настоящий.

Странно, но холода он не замечал, хотя оказался в Белом Мире совсем раздетый, словно чья-то невидимая рука осторожно вытащила его из постели и перенесла сюда, спящего. Ноги по щиколотку вязли в рыхлом снегу, и снег этот слегка пружинил, точно пенопласт.

Но Костя почему-то знал, что все так и должно быть, все тут настоящее – и снег, и небо, и неподвижный воздух. Может, он сам все-таки не настоящий? Может, он просто кому-нибудь снится? Например, тому, кто сделал Белый Мир. А что мир сделан, было и так ясно. Неясно другое – зачем?

Белый, как всегда, появился незаметно – просто вышел из воздуха шагах в трех от Кости. Молча постоял, поглядел вокруг, а потом уселся прямо на снег, по-турецки скрестив ноги. Костя ждал, когда же он примется за свое. И даже догадывался, о чем пойдет речь. Васенкин! И его, Костин, рапорт. Маленький тетрадный листочек в клеточку, несколько строк аккуратным почерком – и эта мелочь решила Санину судьбу! Стоит ли теперь удивляться появлению Белого?

Однако на сей раз Белый повел себя как-то странно. Вздохнув, он взял горсть снега и медленно сжал ладонь. Потом столь же медленно разжал. Снежные комочки плавно опустились вниз – и через пару секунд невозможно было понять, запускал ли он вообще руку в мягкий белый порошок?

– Не липнет, – тихо, с какой-то отчаянной досадой произнес Белый. – Всегда рассыпается. Даже снежка не слепить.

– А зачем вам это? – удивился Костя. Странные какие-то сегодня у Белого желания. Хотя… Разве это странное желание – слепить снежок? То есть, для него, Кости, не странное. А для Белого?

– Неужели не понимаешь? – с едва заметной досадой спросил его Белый. – Забыл, что ли, как сам играл в снежки?

Конечно, он помнил это. Он даже был чемпионом, когда соревновались на меткость. А соревновались давно, еще в четвертом классе, в том первом зимнем походе. Состязание устроили специально. Бегать просто так, орать и кидаться им быстро надоело. Желудки прогибались от тяжести съеденного только что обеда. Налопались от пуза. Как всегда, у них вышло что-то среднее между супом и кашей. Да у них это так и называлось: супокаша. Дежурные вытряхнули в котел несколько пакетиков сухих супов, бухнули туда же вермишель, а когда все это сварилось, вскрыли пару банок тушенки и аккуратно размешали специальной ложкой – на длинной, тщательно обструганной палке. Костя сам в свое время выстругал ее своим слегка затупившимся перочинным ножом. Тем самым, с обшарпанной синей ручкой. Это было еще в сентябре, когда Наталья Владимировна начала водить их в походы. И с тех пор всегда пользовались Костиной "палкой-мешалкой" – такая уж у них возникла традиция. В походах нельзя без традиций.

Сперва походы были короткие – на один день. И Костя даже возмущался: чепуха, а не походы! Все, буквально все не совпадало с мамиными рассказами. И в книжках писалось по-другому. Где палатки? Где огромные, в сорок килограммов, рюкзаки? Сейчас и вспоминать смешно. Будто он, худющий исцарапанный четвероклашка, мог тогда нести настоящий груз! Сломался бы на первом же переходе.

Зато потом были и ночевки, и тяжести. Кое-кто, конечно, пробовал ныть. И не только девчонки, но и пацаны тоже. Даже лучший Костин друг Андрюха Зайцев однажды стащил со спины рюкзак, уселся на него и заявил, что все, дальше он никуда не пойдет, потому что устал, и вообще. Правда, Андрюха быстро опомнился, когда знакомый Натальи Владимировны, дядя Саша, взял у него рюкзак и спросил: "Без груза топать можешь? Тогда топай. А если очень уж притомился – скажи, я и тебя могу на плечи взять." Разумеется, ехать на дяди Сашиных плечах, да еще на глазах у всех ребят (а тем более, девчонок), Андрюхе не улыбалось. И он поплелся вслед за всеми, а еще через пару минут выпросил у дяди Саши свой рюкзачок обратно. А Наталья Владимировна нытикам отвечала так: они, дорогие друзья, видимо, ошиблись, спутав две совершенно разные вещи – поход и пикничок. Но теперь уже поздно пить боржом, дело сделано, и ей остается только выразить свои искренние соболезнования беднягам, которых, по всему видно, ждет ужасная смерть от острого гнойного воспаления… Обычно после таких соболезнований нытье прекращалось.

Кстати, именно Наталья Владимировна и предложила тогда устроить соревнование на меткость. Сказано – сделано. В снег воткнули несколько лыжных палок. Специально втыкали так, чтобы они едва держались. Умело брошенный снежок должен был такую палку сбить. Провели черту, за которую нельзя было переступать, построились в шеренгу – и начали.

У Кости только два броска вышли неудачными. "В молоко", как выразился дядя Саша. Зато остальные восемь оказались что надо. Между прочим, некоторые, слишком много трепавшиеся про свой меткий глаз да про свою точную руку, вообще ни одной палки не сбили. Вот так-то!

Стоп! Костя вздрогнул. Что оно, опять?! Опять лезет из него бред про несуществующую жизнь? Да ведь на самом деле не было ничего такого! Нет, немедленно выбросить все из головы. И еще. Нужно было что-то сделать, причем именно здесь, в этом месте. Кто-то ему велел. Но кто? Что? Зачем? Он не мог вспомнить.