Люби меня до смерти (ЛП) - "Шарлай" - Страница 12

— Обещаю, что не стану смущать тебя, рассказывая всем о том, что ты носишь веревочки вместо трусиков. Пусть это будет нашим маленьким секретом.

В этот раз заметив, что она поднимает руку, я успеваю схватить ее за запястье и вопросительно поднять брови.

— Нэд, я начинаю переживать, что у тебя проблемы с гневом. Неужели нам уже сейчас нужно обращаться за консультацией по поводу наших «отношений»?

— Уверяю тебя, никакие консультации не помогут мне в общении с тобой. – Я хихикаю, а потом медленно опускаю ее руку и переплетаю наши пальцы.

— Это, чтобы ты больше не била меня. Судя по всему, это входит у тебя в привычку, — говорю я, глядя на наши переплетенные пальцы.

— Неужели? — Ее голос так и источает сарказм.

— Точно, к тому же, настоящие парочки всегда держатся за руки. Нам нужно начинать тренироваться.

— Какой ответственный работник!

Мы продолжаем молча идти по улице. Небо уже начинает темнеть. В окнах загорается свет. Стоит прохладная, безветренная погода.

— Так что насчет тебя? — спрашивает Нэд.

— Что насчет меня?

— Ну, я ничего не знаю о тебе и твоей семье.

— А что тебе хочется узнать?

— Где ты вырос?

— В Калифорнии, а пять лет назад переехал в Нью—Йорк. Около года жил у своей сестры, Лайлы, а потом снял собственную квартиру.

— Это объясняет твой загар.

— Ага.

— Значит, твоя сестра переехала сюда первой?

— Да. Десять лет назад ее мужу, Джейми, предложили хорошую должность в солидной юридической фирме, поэтому они собрались и уехали. Ей нравится город. Мы довольно близки, поэтому я тоже перебрался сюда.

— Как мило. А давно они женаты?

— Они познакомились в старшей школе и вместе с семнадцати лет. Значит, уже пятнадцать лет.

— Это просто замечательно.

— Да, наверное, ты права, — соглашаюсь я.

— Что насчет твоего отца? Он все еще живет в Калифорнии? — При упоминании о нем я сжимаю челюсть.

— Да. — То, как я произношу это, дает ей понять, что мне не хочется больше обсуждать его.

— А когда умерла твоя мама? — тихо спрашивает Нэд. Я ни с кем не говорю о ней. То было самое тяжелое время в моей жизни, и я не собираюсь переживать его заново. Но почему—то с Нэд все по—другому. Может, из—за ее собственного положения. Я знаю, что она как никто другой поймет мою трагедию.

— Шесть лет назад. Моя мама была авантюристской. Ей всегда хотелось делать вещи, которые ужасали других людей. Я обожал ее за это. Она самая храбрая женщина из всех, кого я знаю.

— Судя по всему, она была замечательной, — произносит Нэд, сжимая мою руку.

— Так оно и было. Отцу это не нравилось; он боялся, что с ней что—нибудь случится и, в конце концов, так оно и оказалось. Она поехала кататься на лыжах с друзьями. Они сбились с курса и, потерявшись, разбились на две группы, одну из которых возглавила моя мама. Они пошли правильной дорогой, но по пути она упала и повредила ногу, поэтому не могла двигаться дальше. Мама сказала друзьям, что будет быстрее, если они вернутся на базу и приведут помощь. Она могла быть очень убедительной, если хотела, поэтому они согласились, а когда вернулись за ней… она уже потеряла слишком много крови и была мертва. В руке у мамы было зажато письмо. — Мне приходится сделать глубокий вдох, потому что я ненавижу эту часть истории. — В нем объяснялось, что она знала, что умрет. Знала, что у нее была повреждена бедренная артерия и не хотела, чтобы ее друзья упустили свой шанс на выживание. Она просила их не винить себя. Мама также оставила послание для отца, Лайлы и меня. Отцу она сказала, чтобы он не злился, и что она умерла счастливой. Лайле наказала быть сильной и приглядывать за мной. А мне посоветовала никогда не сдаваться и следовать за мечтой, не обращая внимания на тех, кто будет говорить, что это невозможно. И тогда она будет гордиться мной.

— Ух ты, жаль, что я не знала ее. — Я поворачиваюсь к Нэд и улыбаюсь, потому что она оказалась первой, кто не выказал мне сожалений. Она не стала, как отец, читать мне лекцию о том, какой безответственной и эгоистичной была мать, что мечта убила ее. В устах Нэд моя мать превратилась в героиню, и она даже не представляет, что это для меня значит. — А как у нее оказалась с собой ручка и бумага? — Недоуменно интересуется это потрясающая женщина.

Я смотрю на Нэд и разражаюсь смехом. Как это у нее получается? Как ей удается вызвать на моем лице улыбку, когда произошедшее тогда разорвало мою жизнь на части?

— Мама любила документировать свои путешествия. Она говорила, что не хочет забыть ни об одном мгновении.

— Она определенной была крутой.

— Так оно и есть. Тебе бы она понравилась, — искренне говорю я, отчего на ее лице расплывается сияющая улыбка.

— Думаю, что и она бы мне понравилась. — Нэд замолкает, а через несколько секунд произносит:

— Мы пришли.

Я поднимаю взгляд и вижу шикарный ресторан «Парадизо».

— Да, пришли.

— Наша прогулка оказалась не такой уж и плохой. Правда?

— Определенно…нет, совершенно точно неплохой.

***

Мы сидим в ресторане уже несколько минут: я пытаюсь решить, что заказать. Все меню на итальянском и Нэд, кажется, забавляется тем, что я не имею никакого представления о том, что в нем написано.

— Рад, что тебе смешно.

— Прости, но выражение твоего лица — бесценно. Ты выглядишь таким жалким.

— А что заказываешь ты?

— Для начала брускетту, а в качестве основного блюда — каннеллони.

— Теперь, пожалуйста, скажи все это на английском? — ворчу я. На ее лице расплывается игривая улыбка, которая делает ее особенно сексуальной. Но несмотря на это, я больше озабочен тем, что, черт возьми, буду есть.

— Ты такой милый, когда сконфужен. Брускетта — это бутерброд с помидорами из подсушенного хлеба, приправленный чесноком, оливковым маслом, солью и перцем, а каннеллони — это паста в виде трубочек, которые заполняют шпинатом и рикоттой и запекают под соусом бешамель.

— Я ничего не понял уже на брашбетте, — признаюсь я.

— Брускетте,— поправляет она меня.

— Однофигственно. В общем, я буду тоже, что и ты.

— Отличный выбор.

— Надеюсь. — Как только я это произношу, к столу подходит официант — тощий паренек с растрепанными каштановыми волосами. На нем белая рубашка, черный штаны и фартук с красной причудливой надписью «Парадизо».

— Здравствуйте. Добро пожаловать в «Парадизо». Меня зовут Антонио, и я буду обслуживать вас сегодня. Могу я предложить вам напитки? — вежливо интересуется он.

— Вообще—то, мы уже готовы сделать заказ, — отвечает Нэд и мило улыбается ему.

— Отлично. — Парень достает из фартука ручку и маленький блокнот.

— Две порции брускетты и каннеллони, пожалуйста. Можно также принести стакан воды и бокал вашего «дежурного5» белого вина, пожалуйста? — Он записывает заказ, а потом поднимает голову и смотрит на нас.

— Без проблем, мадам. Может вам принести оливок, пока вы ждете заказ?

Нэд переводит взгляд на меня. По крайней мере, я знаю, что такое оливки, поэтому киваю головой.

— Хорошо, — с улыбкой отвечает Нэд официанту. Он забирает меню и исчезает, пообещав вскоре вернуться с нашими напитками и оливками.

— Это было не просто, — замечаю я.

— Спасибо.

— За что?

— За то, что рассказал мне о своей маме.

— Не за что, — отвечаю я, польщенный тем, что она понимает, как трудно это было для меня.

— А что слышно от Трейси?

— От кого?

— От близняшки! Ты что, и правда не помнишь ее имя? — удивленно спрашивает Нэд.

— У меня было много женщин, и запоминать их имена никогда не входило в мою привычку. Кроме того, сейчас я на свидании с девушкой, чье имя мне известно. Было бы грубо обсуждать с ней свои одноразовые связи.

— И правда.

В этот момент возвращается Антонио с красным подносом на руке. Он берет бокал вина, и Нэд кивком головы направляет его в мою стороны. Это вызывает у меня Недоумение: я думал, что мне нельзя пить. Нэд не обращает на мой удивленный взгляд внимания, поэтому я решаю промолчать. Закончив с напитками, официант ставит между нами тарелку с оливками. Мы быстро благодарим его, и он снова исчезает. Я делаю глоток вина и закрываю глаза, наслаждаясь его резким вкусом.