Сильнее смерти - Голсуорси Джон - Страница 21

- Прекрасно!

Он спросил тоже шепотом:

- Ты любишь меня, Джип?

Она кивнула. В это мгновение она верила тому, что сказала. К ним стали подходить знакомые; среди них был ее старый учитель музыки мосье Армо. Бросив Фьорсену "Merveilleux, tres fort" {Прекрасно, очень искусно! (франц.).}, он повернулся к нему спиной и заговорил с Джип.

Итак, она вышла замуж за Фьорсена! Невероятно, просто невероятно! И, как бы это сказать... немного забавно, не правда ли? Это повредит ее занятиям музыкой - очень, очень жаль! Нет? Тогда ей надо прийти к нему, да, прийти снова! Разговаривая, старик все похлопывал ее по руке, словно играл на рояле, как бы проверяя крепость ее пальцев и раздумывая о том, допустит ли она, чтобы они окончательно испортились. Похоже было на то, что ему и впрямь недоставало старой ученицы и он рад снова с ней встретиться; а Джип никогда не могла устоять перед участием и вниманием к ней. Подходили все новые люди. Она увидела Росека, разговаривающего о чем-то с ее мужем, и алебастровую девушку с полуоткрытым ртом, которая молча стояла рядом, уставившись на Фьорсена. Безупречная фигура, разве что чуть коротковатая; похожа на голубку; прекрасно очерченные полуоткрытые губы, которые словно просят, чтоб в них положили леденец. Ей не больше девятнадцати. Но кто она такая?

Вдруг она услышала:

- Как поживаете, миссис Фьорсен? Я счастлив, что наконец вижу вас снова.

Даже если Густав передал ему ее слова, все равно этот Росек, с его вечной маской на лице, ничем себя не выдаст; вкрадчивость, настороженное спокойствие, льстивая речь. Что ей в нем так не нравится? Джип обладала острым чутьем и врожденной проницательностью, "щупальца" ее чувств были слишком тонки, их нельзя было обмануть.

Следуя за взглядом Росека, она увидела мужа, разговаривающего с девушкой; губы ее сейчас совсем раскрылись в ожидании леденца.

- Любуетесь этой маленькой танцовщицей, мадам? Ее зовут Дафна Уинг. О, она создаст себе имя! Летающая голубка!

- Да, она очень мила, представляю себе, как она чудесна в танце.

- Приходите как-нибудь посмотреть ее. Она еще только готовится к своему debut {Первому выступлению на сцене (франц.).}.

Джип ответила:

- Благодарю вас.

Но про себя подумала: "Не хочу иметь с тобой ничего общего! И почему я не сказала, что ненавижу балет?"

Раздался звонок, и посетители стали поспешно расходиться. К ним подошла девушка.

- Мисс Дафна Уинг - миссис Фьорсен.

Джип с улыбкой протянула руку. Мисс Дафна Уинг тоже улыбнулась и сказала с интонацией ученицы, над произношением которой тщательно работали:

- О, миссис Фьорсен, как прекрасно играет ваш муж, правда?

Услышав этот тщательный выговор, который сочетался к тому же с каким-то недостатком речи, Джип почувствовала к ней жалость, - словно к прелестному цветку, пораженному болезнью. Кивнув ей, она повернулась к Фьорсену, который дожидался выхода на сцену. На кого он смотрит: на нее или на эту девушку? В фойе Росек сказал:

- Приходите сегодня ко мне с Густавом. Она будет танцевать для вас. Она восхищена вами, мадам.

Джип очень хотелось ответить просто и грубо: "Я не хочу идти к вам". Но она только проговорила:

- Спасибо. Я спрошу Густава.

Вернувшись на место, она отерла щеку, которой коснулось дыхание Росека. Выступала теперь молодая певица; такие девушки всегда очень нравились Джип: голубые глаза, рыжевато-золотистые волосы - полная противоположность ей самой; исполнялась песня "Хижина на Юре" - своеобразное излияние сердца, разбитого любовью:

И солнце погасло в сердце моем...

Джип затрепетала: что-то откликнулось в ее душе на эти слова. Отец говорил: "Это захватывает тебя внезапно, и ты уже любишь". Нет! Она сама плод такой любви, но она не хочет так любить!

Певица кончила петь. Раздались жидкие аплодисменты. А ведь девушка прекрасно исполнила одну из самых чудесных песен на свете! Или она слишком трагична, печальна, трудна для понимания, недостаточно изысканна? Джип стало жаль певицу. Ей захотелось незаметно уйти.

Но у нее не хватило смелости - придется вытерпеть этот вечер у Росека. Что ж, она по своей доброй воле выбрала эту жизнь, в которой она никогда не обретет ни надежной гавани, ни родного дома. Она сама согласилась, что" бы ее посадили в клетку.

Когда они ехали к Росеку, она скрыла от Фьорсена головную боль и подавленное настроение. А он снова был похож на выпущенного на волю школьника - возбужденный аплодисментами, он передразнивал ее старого учителя, своих обезумевших от восторга обожательниц, Росека, молоденькую танцовщицу с полуоткрытым ртом. Он обнял Джип, привлек ее к себе и стал вдыхать запах ее кожи, словно нюхая цветок.

Росек занимал второй этаж старинного особняка на Рассел-сквер. В доме стоял запах не то ладана, не то каких-то других курений. На стенах темного холла горели электрические лампы в алебастровых сосудах, вывезенных, должно быть, с Востока. То было святилище коллекционера. У хозяина было явное пристрастие к черному - стены, диваны, рамы картин, даже изразцы были черного цвета, всюду тусклое мерцание золота, слоновой кости, мозаики. На круглом черном столе стояла золотая ваза с бархатистыми веточками вербы и лунника, на черной стене выделялась вырезанная из слоновой кости маска фавна; в темной нише стояла серебряная статуэтка танцующей девушки. Все это было красиво, но все - какое-то мертвенное. И Джип, чуткая к красоте, любившая все новое, затосковала по воздуху и солнечному свету. Она подошла к одному из окон с черными портьерами и с облегчением увидела заходящее солнце, освещающее последними лучами деревья Сквер-гарден. Ее представили мистеру и миссис Гэллант; он был смуглый мужчина, с лицом циника и умными, недобрыми глазами; она - цветущая, пышная, с алчными голубыми глазами. Маленькая танцовщица, как сообщил им Росек, отправилась переодеваться "ни во что".

Он повел Джип осматривать его сокровища: скарабеи, гравюры Ропса {Ропс, Фелисьен (1833-1898), бельгийский художник-декадент.}, посмертные маски, китайские картины, забавные старинные флейты; он показывал все это с таким видом, словно только она и может оценить по достоинству эти сокровища. Инстинктивно она страшилась утонченной порочности этого дома, где все приносилось в жертву изощренному вкусу. Она впервые заглянула в жизнь раззолоченной богемы, из которой, однако, были изгнаны душевная щедрость, elans {Порывы (франц.).}, споры, свойственные подлинной богеме, - здесь была сфера, в которой вращались только высшие ее жрецы. Но, глядя на Джип, никто бы не сказал, что нервы ее взвинчены до предела, словно она прикоснулась к трупу. Показывая ей алебастровые сосуды, Росек осторожно положил свою руку на ее запястье и пальцами, мягкими, как лапа кота, погладил ее руку, потом поцеловал ее. Technique! {Техника! (франц.).} Джип с трудом удержала смех. Он заметил это. Бросив на нее взгляд, он провел рукой по лицу - и вдруг! оно сразу стало прежним, невозмутимым и ничего не выражающим. Жалкий человечек!