Ветер с Варяжского моря - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 23

– Эй, Барт! – по-русски позвал он. – Ты здесь?

– Здесь, господине! – Холоп мгновенно выскочил за порог, низко кланяясь. – Чего тебе надобно?

Внезапно выступив из-за спины Вальбранда, Гуннар схватил мужика за горло и притиснул к стене клети, заставив поднять голову. Лицо мужика с выпученными глазами и задравшейся бородой при виде Гуннара наполнилось страхом – и этот страх его выдал.

– С-собака! Грязный раб! Навозное корыто!– шипел Гуннар, крепко сжимая горло мужика. – Ты донес на меня конунгу?

Он говорил на северном языке, которого Борода за три года жизни у Ингольва так и не выучился понимать, но ненависть в глазах варяга была такой явной, что мужик понял: о его доносе все известно. Даже не пытаясь вырваться, он что-то хрипел, то ли оправдываясь, то ли умоляя о пощаде. Не слушая, Гуннар выхватил с пояса нож с резной костяной рукоятью – такими ножами славятся чудские кузнецы с Шексны. При виде ножа мужик захрипел громче, забился, лицо его побагровело, в горле захрипело, как будто он давился. Озадаченный Гуннар ослабил хватку, мужик согнулся, закашлялся, и изо рта его на землю выпала стертая серебряная монета – дирхем.

– Недорого же он за тебя взял! – сказал Вальбранд, носком сапога презрительно толкнув монету.

– Вот что! – Гуннар снова взял мужика за шиворот и поднял концом клинка его подбородок. – Заработай еще один дирхем. Сейчас ты пойдешь к тому финну, который хочет моей смерти, и скажешь ему, что знаешь кое-что новое. Но скажешь только ему одному. Пусть он выйдет с тобой с конунгова двора. Я укажу тебе куда. Пойдешь сейчас, и шевели ногами, если хочешь пожить еще немного. Ну?

Опустив нож, Гуннар оттолкнул мужика. Тот захрипел, не в силах выговорить ни слова.

– Гакк[102]! – Гуннар кивнул ему в сторону ворот.

И, мужик пошел, пошатываясь после пережитого ужаса, на каждом шагу оглядываясь на Гуннара. Вальбранд усмехнулся, покусывая кончик длинной пряди. Сенный Гуннар, похоже, выучит Бороду северному языку.

– Возьми у Бьярни плащ и шапку, – сказал Вальбранд вслед Гуннару.

Вся эта затея казалась ему безрассудной, но не так уж плохо для человека, которому недолго осталось бы жить.

После полуночи княгиня Малфрида вдруг проснулась, открыла глаза и посмотрела в темноту. Было тихо, только девка посапывала во сне на подстилке возле порога. Тишина стояла такая, что княгине казалось, что она слышит насквозь все палаты княжеских хором, от повалуш до, погребов. А перед взором ее стоял сон, который она только что видела. Сон, каких боги не посылают зря.

Ей привиделась такая же ночь, как эта, настоящая. Во сне она тоже проснулась среди тишины и темноты, но встала с постели и вышла на крыльцо. Перед ней расстилалось ровное поле, как будто не было ни двора с его постройками, ни ворот, ни города за воротами, ни даже широкого Волхова. Неоглядное поле было залито серой густой тьмой. Вдали в этой тьме вдруг загорелся огонек. Он рос, приближался и превратился в огромное огненное колесо. Внутри этого колеса скакал всадник на сером коне. На нем был серый плащ, и голову покрывал серый капюшон, каких не носят на Руси, а только в северных странах, в Свеаланде, на родине Малфриды. Лица всадника она не видела, а в руке он держал горящую ветку. Из-под капюшона доносился глухой голос, невыразительно повторяющий слова тягучей песни. Песня эта отпечаталась в памяти княгини, словно ее вырезали рунами и окрасили кровью.

Проскакав мимо княгини, всадник вдруг размахнулся и бросил свою ветку на север. Молнией промчавшись под тусклым серым небом, пылающая ветка скрылась за линией небосклона, и оттуда мгновенно взвилась стена пламени. А всадник исчез, как тень.

Княгиня Малфрида была умной женщиной, но не звалась ясновидящей. Никогда прежде ей не случалось видеть вещих снов. Огромны же были несчастья, ожидающие землю, если боги послали этот сон ей!

Едва дождавшись утра, княгиня пошла к сыну. Из верхних сёней ей навстречу выскочила какая-то из девок; в одной рубахе, нечесаная, закрыв лицо рукавом от глаз княгини. Но Малфрида даже не заметила ее.

Вышеслав еще не встал, но при виде матери торопливо выбрался с лежанки.

– Матушка, что с тобой? – встревоженно спрашивал он, протирая глаза. – Или беда какая?

– Да, я видела сон, – заговорила княгиня.

Сев на край лежанки рядом с сыном, она взяла его руки в свои и сильно сжала. Сейчас она горячее прежнего жалела о том, что всю жизнь, с двухлетнего возраста, ее единственный сын был у нее отнят и теперь они почти чужие друг другу. Поймет ли он ее, поверит ли ей?

– Я видела сон! – повторила княгиня. Песня серого всадника стояла у нее в ушах, и она с трудом подбирала русские слова. – Я видела всадника на сером коне – у меня на родине серый конь предвещает смерть. Он вез горящую ветку и бросил ее на полуночь, и там полыхнул такой огромный огонь, как будто уже настала Кончина Мира. И он пел песню о том, что везет большое зло земле.

Княгиня замолчала, а Вышеслав растерялся. Он был бы рад помочь матери, но спросонья не понимал, чего же она от него хочет.

– Я знаю, какой разговор был вчера в гриднице, – собравшись с мыслями, заговорила Малфрида. – Я знаю, что много людей, в Новогороде желают зла Ингольву. Но помни – Ингольв первый поддержал тебя, когда отец назвал тебя князем. У тебя нет воинов вернее, чем дружина Ингольва. Многие в Новгороде хотят видеть на твоем месте Коснятина. И только варяги будут, верны нам с тобой всегда. Добрыня не любил меня и рад был бы от меня избавиться.

Княгиня вздохнула, вспомнив свои прежние беды, и снова сжала руки сына.

– Помни – ты должен беречь тех, кто верен тебе! – как заклинание, повторила она. – Многие говорят, что варягам нельзя верить, потому что они идут в битвы за серебро. Но они никогда не предадут того, кто дает им серебро и кому они клялись в верности. Коснятин сам хочет сидеть в Новгороде на твоем месте. Ингольв всегда будет верен тебе. Помни, что тебе сказала твоя мать.

В горницу заглянул отрок.

– Княже! Княгиня! – позвал он, торопливо отмахнув поклоны им обоим. – Белозерский посадник пришел, говорит, важные вести!

– Да погоди ты! – досадливо бросил ему Вышеслав. – Прости, матушко!

Он поспешно оделся, обулся, злым рывком затянул пояс, отмахиваясь от парня, который все совался помогать. Растрепав и кое-как уложив пальцами волосы, чтобы не тратить времени на поиски гребня, Вышеслав тряхнул головой:

– Зови!

Отрок исчез, и тут же через порог шагнул Взороч.

– И ты здесь, княгиня! – воскликнул он, увидев Малфриду.

В первый миг на его лице мелькнуло недовольство, но тут же сменилось угрюмой решимостью: пусть узнает сейчас, все равно не миновать. Вышеслав и Малфрида даже не ответили на его приветствие – лицо Взороча показалось им зловещим продолжением страшного сна.

– Слушай, княже! – начал Взороч с прямотой, за которую его ценил и князь Владимир. – Чудина-то нашего, Сурю, зарезанным нашли!

До прихода князя Взороч, на которого первым наскочил обнаруживший Сурю отрок велел ничего не трогать. Чудин так и лежал в тенистом углу за тыном княжьего двора, уткнувшись лицом в землю, и по неподвижности, его спины и затылка всякому было ясно – солнца ему больше не видать. Он был мертв, как бревна тына[104], как камни и земля. В спине его под лопаткой торчала рукоять ножа из резной кости – работа шекснинских кузнецов.