Пограничная стража России от Святого Владимира до Николая II - Ежуков Евгений - Страница 7

Уже тогда Александр понял, что княжение здесь не будет спокойным и войны с ливонцами не избежать. А когда вскоре умер старший брат Федор, то у него уже не оставалось сомнений, что оборона западных границ ляжет на его юные плечи.

За пониманием последовали дела. Новгородцы все чаще видели молодого, ладно скроенного княжича вместе с дружиной, переданной ему отцом. Он рос, набирался опыта, мужал. Но история отпустила ему немного времени для подготовки.

Когда Александру исполнилось шестнадцать лет, отец, Ярослав Всеволодович, собрал новгородское вече. Крепко обняв сына, он вручил ему меч – символ наместника. Новгородцы не противились: им нравился молодой князь. Сдержанный и немногословный, он молча поклонился жителям этого славного города, которых успел узнать и полюбить и с которыми теперь ему предстояло долгие годы вместе защищать рубежи родной земли.

Ярослав Всеволодович уехал в Киев, и Александр остался один. Юность кончилась. Начиналась взрослая жизнь, полная тревог и борьбы. Случилось это в 1236 году.

А на востоке, за Волгой, в это же время происходили события, которым суждено было круто изменить судьбу Руси. В 1235 году монгольская знать решила, что наступило время выполнить волю Чингисхана и покорить Европу «до самого моря». Собранное со всех улусов войско спешно готовилось к походу. В тот год, когда Александр начинал княжить в Новгороде, оно, предводимое ханом Бату, вышло на Каму. До похода на Русь оставались считаные месяцы.

Александр родился всего на три года раньше сражения русских с монголо-татарами на Калке, о котором много потом говорили, и поэтому знал, какой тяжелый след в сознании людей оставила эта битва. Еще в детстве ему рассказывали былины о гибели русских богатырей и всего «цвета русского воинства» в этом первом столкновении с новой волной жестоких и коварных кочевников. Много говорили и о том, что суздальский полк, посланный на помощь Киевскому князю, тогда уцелел лишь чудом, опоздав к месту сражения. И все почему-то думали, что власть суздальских князей будет вечной, что монголо-татары не осмелятся идти войной на Русь, а будут кочевать в степях Причерноморья. Факты же настораживали. Ханские посольства несколько раз приезжали во Владимир, предлагая союз в борьбе с половцами. Посещали монголы и Венгрию. «Неужели, – думал Александр, – они настолько слабы, что сами не могут справиться с половцами?» Что-то зловещее крылось в глазах у послов, когда они смотрели на русские дружины, на укрепления городов, на золоченые купола церквей… И глубокая тревога селилась в сердце молодого князя, и теперь, получая известия о приближении монголо-татар к русским границам, Александр с горечью видел, что никто из князей, увлекшись междоусобной борьбой, не думал о совместной обороне Руси, не предполагал соединить полки в единое войско и дать им полевое сражение еще на дальних подступах. Все рассчитывали отсидеться за стенами своих крепостей. Совсем скоро этим князьям суждено будет убедиться в близорукости своей политики.

А события развивались со зловещей быстротой. Монголы, разорив Волжскую Булгарию, подошли к рязанской земле. В начале зимы оттуда прискакал гонец и сообщил о том, что «пришли безбожники татары и почаша воевати Рязанскую землю». Вскоре Александр узнал, что Рязань пала. Ни Владимир, ни Чернигов ей не помогли.

А потом пошли известия одно горше другого. В начале 1238 года была разрушена Москва, а затем испили свою горькую чашу и владимирцы. На берегу реки Сити их полки были окружены многочисленным врагом и честно сложили свои головы в неравном бою. Война приближалась к стенам Новгорода.

Еще в конце февраля отряд монголо-татар осадил Торжок – небольшой городок в новгородской земле. Александр не мог им помочь: люди были парализованы страхом. Все в «недоумении и страхе» – записано в летописи того времени. Не раз собиралось новгородское вече, чтобы обсудить положение, и, наконец, после бурных дебатов решили запереться, молиться и ждать, а если враг подойдет к стенам города – обороняться, покуда хватит сил.

В марте завоеватели двинулись к Новгороду. Его жители укрепляли стены, молились и плакали, прощаясь друг с другом. Наконец дозорные, выставленные Александром у Игнача Креста, принесли радостную весть: «злодеи» повернули обратно. До Новгорода оставалось чуть более ста километров. Зазвенели колокола, люди бросились в церкви и храмы благодарить Господа Бога. «Новгород же заступи Бог, и святая великая и соборная апостольская церковь, святая София…» – записал в свою книгу неутомимый летописец.

Монгольская «стая», оставив после себя горы убитых и проклинаемая оставшимися в живых, ушла покорять Киев и Европу, а Александру надо было думать об обороне западных границ. Сведения, полученные им от верных людей, говорили о том, что против Новгорода готовится крупный поход крестоносцев, на этот раз в союзе со Швецией и Данией.

Готовясь к предстоящей войне, Александр укреплял западные и северо-западные границы. Новгородские бояре поддержали его просьбу о выделении средств для строительства укрепленной линии по реке Шелони: в случае нападения крестоносцев надо было обезопасить себя от возможных набегов литовцев. Александр вместе со строителями выбирал места для крепостей, засек, укрепления переправ. Своему помощнику – тиуну – он приказал обеспечить их мясом, хлебом, рыбой, пшеном и брагой.

К зиме 1239 года укрепления были готовы. Александр расположил в городках заставы засечную стражу, которая должна была поддерживать связь с гарнизонами Великих Лук, Старой Руссы и Городца.

На этом рубеже он создавал также поселения свободных крестьян, обязанных нести военно-пограничную службу. Александр считал, что свободный собственник будет лучше оберегать границу, чем придавленный боярским или монастырским ярмом хлебопашец.

Нападения со стороны Швеции следовало ожидать, по мнению Александра, с моря, в районе Финского залива и устья Невы. Лишь это направление было доступно для вторжения, так как кругом раскинулась болотистая, покрытая лесом низменность. Здесь располагалась подвластная Новгороду Ижорская земля. Старейшиной у ижорян был Пелгуй (от финского Пелконен), крестившийся в православной церкви под именем Филиппа. Ему суждено было сыграть заметную роль в разгроме шведов.

Александр, готовясь отразить нападение, еще в 1239 году расположил здесь, по обоим берегам Финского залива и в устье Невы, «стражу морскую», подчинявшуюся специальному тиуну, судье-наместнику. Стража имела строгое указание от новгородского князя вести зоркое наблюдение и в случае появления шведских судов немедленно послать гонца с донесением.

В одну из белых июльских ночей, когда «заря с зарею сходится», пост морской стражи, возглавляемый Пелгуем, увидел прямо-таки волшебное зрелище: огромный шведский флот – около ста судов, – бесшумно скользя по водной глади залива, тихо и плавно входил в устье Невы. Зрелище было настолько завораживающим и сказочным, что стражники воочию увидели на головном корабле святых Бориса и Глеба, плывущих на помощь своему «сроднику» Александру. Из оцепенения Пелгуя вывели зычные команды и свистки на шведских кораблях: они начинали причаливать к берегу Невы, вдоль которого им предстояло еще плыть. С причаливших судов на берег перебрасывались мостки, а по ним на землю высаживались рыцари. Сомнений не оставалось – шведы начали против Руси военный поход. Не мешкая, Пелгуй поскакал в Новгород, где и доложил Александру, что видел «силу ратных», которая с кораблей высадилась на берег и установила станы.

Предводитель шведов Биргер не сомневался в успехе: Русь разорена Бату-ханом и вряд ли окажет сопротивление. Бравируя своей силой, он отправил князю в Новгород короткое письмо: «Аще можеши противитися мне, то се есмь уже зде, пленяя землю твою». Весь его вид выражал уверенность и самодовольство.

Александр был готов к такому ходу событий. Его расчет именно на такой способ действий шведов полностью оправдался. Новгородцы, собравшись на вече, на этот раз были единодушны: надо отразить наступление врагов, да так, чтобы в другой раз неповадно было. Казалось, весь город собрался у Софийского собора, чтобы вместе с владыкой Спиридоном благословить воинов на победу: иной исход битвы со шведами был просто недопустим. Об этом сказал молодой князь и своей дружине, закончив речь словами, что «не в силе Бог, но в Правде».