Испытание весной (СИ) - Кручко Алёна - Страница 5

Клалия тоже писала в столицу. Мужу — с уверениями, что и она, и сын в безопасности, что маленький Кир здоров и весел, и что она скучает, любит и с нетерпением ожидает, когда установится весеннее тепло и можно будет безбоязненно вернуться в столицу. Свекру — излагая тревожащие Неттуэ слухи и спрашивая, не стоит ли ей пренебречь опасностями зимнего пути и советами врачей и вернуться в столицу немедленно. Даже начальнику Тайной Канцелярии, предельно вежливо интересуясь, отчего в «южной столице» не видно никакого противодействия вражеским козням и не слышно ничего о скором прибытии королевских войск. Она, разумеется, далека от государственных дел, и не по ее уму давать советы столь искушенным господам, но не кажется ли многоуважаемому графу фор Цирренту, что столь явное бездействие роняет престиж короны?

Клалия понимала, что за всей ее язвительной вежливостью фор Циррент легко заметит панику. Что ж, она и впрямь боялась. Не за себя — за сына. Рисковать здоровьем Кира, отправляясь среди зимы по опасному горному пути в столицу, или рисковать, возможно, своей и Кира свободой и жизнью, если обнаглевшие от безнаказанности одарские наемники устроят налет на летнюю резиденцию? Охрана здесь, конечно, есть, но в действенность охраны Клалия верила слабо. Помилуйте, да ей самой лишь вмешательство нелепого случая помешало убрать Ларка прямо посреди столицы! А невесть откуда взявшийся убийца, проникший не просто во дворец, а в спальню принца?! «Безрукий неудачник», — привычно мелькнула досада, но тут же испарилась бесследно. Сейчас Ларк нужен живым, так что все к лучшему. Она погорячилась тогда. Или просто многого не замечала, ослепленная материнской ревностью? Как ни злись, что ее пасынок наденет корону, он лучший командир для андарских полков. Единственный, кому по силам выиграть эту войну.

И лучше бы ему поторопиться!

ГЛАВА 3, в которой Джегейль фор Циррент собирается в путь

«Мир изменился». Эта фраза не давала Жене покоя, вертелась в голове, тянула за собой цепочку ассоциаций: с одним из любимейших фильмов, с книгами, с прежней жизнью. Мир изменился — с тех пор, как она перестала видеть магию, все вокруг и впрямь стало другим. Оказывается, многое она попросту не замечала, принимала за блики на стекле, за случайный солнечный зайчик или отсвет огня… В глаза бросались лишь по-настоящему сильные чары, вроде охранных на королевском дворце или амулетов на вражеских наемниках.

Теперь же мир стал полностью, стопроцентно обычным. Казалось, из него ушло немного света, яркости и радуг. Но Женя-то знала: все осталось по-прежнему, просто она теперь не замечает волшебства. И от этого становилось горько и обидно, как будто потеряла что-то по-настоящему ценное.

«Попала в сказку, и только и знала что бурчать, как тебе эта самая сказка даром не нужна, — грызла она себя. — Получила что хотела, радуйся теперь».

На самом деле виноват был доктор, с его любимым назначением «отдых и полный покой». Жене попросту нечем было заняться, отсюда и всякие дурные мысли. Две недели, пока ей снова не разрешили выезжать в свет, тянулись бесконечно, и до сих пор, стоило лишь подумать, как не хочется сегодня в театр, или на музыкальный вечер, или на девичью вечеринку с фантами и щебетанием о женихах, как Женя вспоминала те две недели, и собственное «не хочется» тут же казалось идиотскими капризами.

Почему-то в тот раз вся семья, включая Ланкена и старуху Солли, восприняли это самое «полный покой» как-то слишком уж полно. Женю даже в библиотеку не пускали! Или думали, что там слишком свежи окажутся воспоминания о нападении? И почему она раньше не утащила хоть какую-нибудь книгу к себе в комнату? Слишком полюбила читать в библиотеке, устроившись в кресле у окна…

Гулять даже в саду не получалось: погода резко испортилась, колючая злая метель швыряла в лицо ледяную крупу, ветер завывал стаей голодных волков — не то чтобы Женя хоть раз в жизни слышала, как воют волки, не считая мультика «Маугли», но представляла себе это примерно так. Тетушке, правда, метель ничуть не мешала выезжать на чай к приятельницам, а вот Женя скучала дома. И к ним, как назло, гости не заглядывали. Ларку наверняка было некогда, адмирал уехал из столицы, а тетушкины приятельницы скушали байку о «нервном расстройстве» впечатлительной юной барышни и прописанном доктором полном покое. Передавали сочувствия и пожелания выздоровления через тетушку, та расписывала посиделки столичных сплетниц с присущим ей метким юмором, а Женя завидовала. Сама себе ужасалась — могла ли она думать, что станет жалеть о компании пожилых сплетниц! Но и это казалось лучше тишины и одиночества.

Да что говорить, она даже визиту Реннара обрадовалась бы! Тот, по крайней мере, забавен в своей странной неприязни. Ревнует ее к Ларку, что ли? Смешной. Но, как-никак, они с Реннаром будущие родственники, рано или поздно придется найти общий язык.

От нечего делать Женя даже написала письмо тетушке Цинни, жалуясь на отчаянную скуку. «Когда граф забредет, чисто случайно, домой из своей Тайной Канцелярии, нужно будет ему показать и спросить, можно ли отправить, не разболтала ли я здесь чего-нибудь лишнего. И как здесь вообще отправляют письма».

По графу она тоже скучала. С ним можно было бы поговорить о здешней политике, обсудить давно дочитанные «Путешествия и приключения Реярда Крия», да хотя бы потренироваться в одарском и расспросить, как вообще идут дела! Хотя бы поужинать всей семьей, неторопливо, под обмен новостями и просто разговоры…

Все-таки совершенно ужасно чувствовать себя позабытой-позаброшенной, и совсем ни к чему ей этот дурацкий «полный покой», от него только хуже делается! Вот приедет доктор, она все ему выскажет! И графу тоже… пусть только приедет.

Граф фор Циррент в те суматошные, до краев наполненные разбирательствами дни после нападения тоже думал о Джегейль и прописанном ей отдыхе. Слишком много думал! Откровенно говоря, этот «полный покой» был весьма некстати. В разговорах с «племянницей» нередко рождались вполне жизнеспособные идеи, кроме того, каким-то непостижимым образом общение с ней поднимало настроение и придавало бодрости. Даже простое семейное чаепитие позволило бы отвлечься, чтобы затем окунуться в работу с новыми силами. Но Заккендаль настаивал, что на сей раз барышню нужно строго оградить от любых треволнений, и граф не взял бы на себя ответственность за нарушение врачебных предписаний. Конечно, у Джегейль не по-девичьи крепкие нервы, но и потрясение было не из слабых. Пусть отдыхает.

Она и отдыхала — и наотдыхалась так, что прыгала и вопила от радости, словно ребенок, когда Гелли впервые после «болезни» решила взять ее на посиделки с чаем в их клуб завзятых сплетниц. И с такой детской радостью окунулась в круговорот светской жизни, что граф с трудом удерживался от насмешки: «А как не нравилось! Все познается в сравнении, не так ли?»

Впрочем, этот не слишком приятный для девушки эпизод лишь уверил его в правильности собственного решения: Джегейль, совершенно очевидно, была натурой деятельной, длительный отдых таким противопоказан.

Между тем самому фор Цирренту было не до отдыха. Тревожные вести нарастали, вздымались штормовым девятым валом, грозя смести хрупкое спокойствие предвоенной столицы. О контролируемых слухах речи уже не шло: каждый тревожный шепоток мог оказаться роковой последней каплей. Уж если до того дошло, что ее высочество Клалия шлет ему, фор Цирренту, панические письма, спрашивая совета!

Пришлось, напротив, запустить в народ толику вполне достоверной информации: король бдит, принц Ларк готовит полки, а Огненный Гронтеш — флот, на юг уже отправлены разведчики и передовые дозоры. А Тайная Канцелярия ловит вражеских лазутчиков и убийц не где-то там, а прямо в столице, так что будьте, люди, внимательны, коли углядите или услышите кого подозрительного, так не теряйтесь, а сообщите, кому следует. Да не слушайте порочащих корону слухов, вполне может статься, что нашептывают их вам враги.